Мне было страшно. А меня обвиняли во лжи…

Так, наверное, себя чувствует изнасилованная женщина на допросе в полиции: ей плохо, ей страшно, её тело как чужое, а ей задают вопросы, в том числе и на тему, а не сама ли она это всё устроила… Ужас.

Первые два дня после выхода из комы меня так лихорадило от страха, что Роберт Германович назначил мне успокоительные в уколах. Я вырубалась и только так успокаивалась. Вот такой каламбур, да.

Сейчас мне в какой-то степени легче. Я не боюсь. Я в депрессии.

Но разве это кто-то понимает…

Папа молча погладил меня по руке. А ведь мы никогда не обнимались, подумала вдруг я. Ни с ним, ни с мамой. В нашей семье не были приняты "телячьи нежности". Хорошие отношения, но без лобзаний и объятий. Я жила 25 лет и даже не задумывалась о том, что живу, по сути, в мире без объятий и поцелуев. В мире без любви...

Макс.

С ним у нас не платонические, конечно, отношения. А какие?

Когда-то мы целовались при каждой встрече. И в губы, и не могли оторваться по несколько минут друг от друга. Когда-то нам хотелось спать в обнимку и дотрагиваться друг до друга при каждом подходящем и неподходящем случае.

Когда это стало растворяться, уходить из наших отношений?

Поцелуи стали беглыми, дежурными при встрече. Секс привычным. Удобный сон первичным.

Никого ничего не напрягало. Мы по-прежнему были, как мне казалось, близкими людьми. Ведь это только в начале отношений бушуют страсти, а потом наступает штиль спокойных, ровных реакций друг на друга. Это ведь здорово, когда кто-то просто есть в твоей жизни и тебя не штормит. Я считала, что это и значит быть родными. Макс, похоже, считал так же.

Мы отдалялись, вдруг прошибло меня озарением, а считали, что сроднились…

Нет, нет. Я подумаю об этом завтра. Снова чего-то испугалась я.

Папа заглянул мне в глаза:

– Юлька, ты, главное, не сдавайся. Это нервное. Психологическое, что ли. Ступор какой-то включился. Как включился, так и отключится. Вернётся всё. И заговоришь, и руками замашешь. Тебе же книжки твои писать надо, истории рассказывать. Ты же мне говорила, что пишешь, а так и не прислала ссылку, где почитать.

"Женские романы, тебе неинтересно будет", – передразнил якобы меня. – Да мне всё про тебя интересно! Моя дочь – писательница! Ты думаешь, я не горжусь? Да я на работе всем растрындел и все восхищаются! Да, а ты как думала? У одного сын бездарь, у другого дочь третий раз замуж скачет, двое детей от двух браков, ни образования, ни ума… а у меня дочка книжки пишет!

Папа даже плечи расправил.

Папка… Работящий, простой человек. Автомеханик и дальнобойщик. После развода и переезда в другой город, открыл свой бизнес по перевозкам и ремонту фур. Бизнес открыл, но бизнесменом так и не стал. Всё такой же открытый, не высокомерный человек.

Одевается упорно по принципу "удобно", а не "модно". Не видит разницу между рубашками за несколько тысяч и рубашками попроще. А вообще предпочитает им лёгкие свитера.

Если честно, я тоже не всегда вижу в чём разница. Во всяком случае, не настолько, насколько пытается убедить меня ценник.

Мы с папой во многом похожи.

А вот с мамой они очень и очень разные…

Не успела подумать я о ней, как в палату вошла мама.

Увидела отца и демонстративно не поздоровалась. Осталась стоять у порога.

– Привет, Лида. Я уже ухожу, – отец как ни в чём не бывало кивнул маме. Мне было безумно жаль, что папа побыл со мной так мало. За эти несколько минут он дал мне больше, чем за всю жизнь.

– Ладно, Юлька, – пожал мою прохладную руку своей большой, тёплой, слегка шершавой крепкой ладонью, – я ухожу. Но я рядом! Знай – я рядом!

Не могу быть уверена на сто процентов, – папа загородил от меня на мгновение маму, – но, кажется, она фыркнула.

– Одни слова! "Я ухожу, но я рядом", "Дочь писательница! Я горжусь!" – после его ухода мама передразнивала отца и, даже делая скидку на её обиду, я разозлилась.

Как бы я хотела однажды ей ответить! Но не могу. И сейчас, и вообще.

– Юлечка, ты как себя чувствуешь сегодня? Всё хорошо? Вот и славно. – мама доставала из сумки какие-то продукты, соки с трубочками, и разговаривала, судя по всему, сама с собой.

Закончив с вещами, присела на место, где только что сидел отец.

– Юлечка, ты понимаешь – это всё нервное. Наносное. Ты можешь и должна говорить и полноценно двигаться! Врачи не нашли проблему в теле. Вся проблема у тебя в голове, – почему-то мама мне сейчас напоминала учительницу. – Ты сама, конечно, этого не хочешь, я верю, но ты придумала себе всё это немтырство! Не знаю как, что, но врачи ясно дали понять – психическое! Выдумки, то есть!

Я смотрела, как мама распаляется. Начала за здравие, а уже почти кричит на меня. Всё, как всегда. И, как всегда, я молчу в ответ.

– И книжки эти твои! Это из-за них всё! Голову нагружаешь не пойми чем! Мозг устал придумывать ерунду и вот результат! Я сколько говорила – не трать время на глупости! И Максимушка говорил!

Нет, ты всё по-своему! Ну ничего, сейчас поправишься, – мамина интонация менялась как скорость на американских горках, – и всё. И никакой ерунды. Даже хорошо, что ноутбук не нашли. Сломался, наверное, во время крушения и выкинули при разборе завала.

У меня душа ухнула на пол сквозь матрас и пружины медицинской кровати.

Ноут. Пропал! Там вся моя жизнь! Я вся – там!

Мама ещё долго вещала с трибуны всезнающей родительницы – я её не слушала.

Я научилась её не слышать. Иначе с ней жить невозможно. Вот и папа не смог… Никто не верил ему, а мама и до сих пор не верит, что он ушёл ОТ неё, а не К ДРУГОЙ женщине.

Другая, во всяком случае постоянная, настоящая женщина появилась у него года через два после развода. А уходил он просто потому, что устал жить с мамой.

Я люблю её. Несмотря на все наши недопонимания, на разные взгляды на мир – люблю. Потому что жалею.

Или потому что ментальная пуповина и правда существует и крепко держит детей и матерей.

Иногда я думаю, что мама тоже любит меня, только когда меня есть за что пожалеть. Разбила колени в третьем классе? – ах ты моя кровиночка-доченька-ягодка-заинька.

На выпускном в школе никто не пригласил на танец? – гады они все и сволочи бестолковые, а ты моя принцесса-красавица-умница.

В больнице лежишь после аварии в аэропорту? – по церквям, по знахарям мир обойду, вымолю, утки вымою, слёзы выплакаю…

Но когда мне хорошо, мама словно не рада. В школе на концерте спела – не зазнавайся. С отцом в рейс съездила, вернулась счастливая – ну и чему радуешься? Чумазая хуже пацанки.

Книги писать стала – опять не слава богу!

Как она ещё Макса приняла – удивительно просто. Сразу почему-то им прониклась. "Сынок", и всё тут.

В дверь палаты кто-то постучал и оборвал ход моих мыслей.

– Привет, иц ми, – Макс заглянул с глупой виноватой улыбкой.

– Заходи, заходи, дорогой, – мама, секунду назад строгая, вдруг расцвела как от вселенского счастья, – Юлечка тебя заждалась!

Да?

Я прислушалась к своим ощущениям: ничего похожего на "заждалась" не нашла.

Макс зашёл с цветами. С букетом "бабушкино счастье". Я увидела их и меня вдруг накрыла такая тяжёлая тоска… Спазм сжал горло.

Почему он покупает каждый раз эти икебанообрзные символы безвкусицы? Первые пару раз, – на заре наших отношений, – я вежливо благодарила, но потом – потом я все уши ему прожужжала, что обожаю герберы. У меня зонт с герберами. У меня брошь-гербера. Это круглогодичные недорогие цветы. Почему он сейчас опять пришёл с веником, который я терпеть не могу? Неужели Макс настолько игнорирует, всё, что я чувствую и говорю?

Я и так ранюсь о всякую ерунду, а сейчас, в больнице, вообще стала как оголённый нерв. Да, да, конечно, дело, в этом. Не в Максе и цветах.