Я не знаю, что думать об Агате Таггл или Мириам Джей. Может быть, стоит немного надавить на них, чтобы посмотреть, не дадут ли они слабину. Может, одна из них виновна – или знает что-то важное – и расколется, если повысить градус допроса. Или, возможно, лучше закончить разговор прямо сейчас. Уйти, пока мы на коне.

– ВЫ ЧТО-НИБУДЬ ЗНАЕТЕ о сундуке Лейлы?

– Сверхсекретном личном сундуке с сокровищами, – поясняет Фрэнк. – Не об обычном сундуке.

Гильотина усмехается:

– Вы шутите, да? У меня нет времени на глупые детские игры.

– Эй! – возмущаюсь я. – Мы очень серьезно относимся к поискам Лейлы. Она наша любимая актриса! Так что, если вы можете помочь нам…

– Я сказал, что ничего не знаю о секретном сундуке. Я понятия не имею, о чем вы говорите! Вы отнимаете у меня время, я должен идти.

Нет! Мы должны задержать его. Я должен быстро спросить его еще кое о чем!

НЕСМОТРЯ НА МОЙ страх перед Гильотиной, мы должны поговорить с ним. Похоже, он действительно ненавидит Лейлу, и нам нужно выяснить, почему.

Мы находим Гильотину с Брэдом на съемочной площадке.

Режиссер гоняет Брэда по сценарию. Это в меньшей степени походит на репетицию и в большей – на дрессировку.

– Ты все время повторяешь: «Аурелия, я люблю тебя!» – но мне нужно, чтобы ты прочел эту строчку так: «Аурелия, я люблю тебя!» Видишь, как меняется интонация, Брэд? Ты неправильно произносишь фразу.

– Но я подумал, что будет лучше, если…

Гильотина резко втягивает воздух:

– Режиссер здесь я. Я главный, и если ты не можешь сделать этого по-моему, то убирайся с моей площадки!

– Но…

– Не смей говорить мне «но»! Иначе живо отправишься назад!

Фрэнк тут же начинает хихикать:

– За-а-ад…

Гильотина оглядывается вокруг:

– Ни звука с галерки!

Фрэнк дергается, и я кладу руки ему на плечи.

Я знаю, что сейчас будет: стоит запретить Фрэнку что-нибудь делать, именно это он тут же и сделает.

– Звууууууууук! – вопит он, а потом вздыхает с облегчением.

– Разве вы не видите, что я репетирую с актером? Даю вам три секунды, чтобы убраться с моих глаз.

– Ты очень грубый, – отчитывает режиссера Фрэнк. – Разве ты не знаешь, как нужно себя вести? Хорошие мальчики говорят «спасибо», «пожалуйста» и извиняются, когда чихают!

– Три.

Брэд отчаянно мотает головой из-за спины Гильотины. «Убирайтесь!» – шепчет он. Но мы не можем убраться. Пока не получим кое-какие ответы от этого раздражительного режиссера.

– Два.

– Подождите, но нам нужно задать вам несколько вопросов…

– Один.

– …чтобы найти Лейлу.

– Охрана! – зовет Гильотина, и к нам подбегают три человека в форме.

Они отбирают наши пропуска – те, которые дают право присутствовать на съемочной площадке. Потом они находят мою маму и вышвыривают ее тоже. Озадаченная и рассерженная, она везет нас прямо в военное училище.

– Вы испортили мое расследование. А я ведь сказала вам не вмешиваться в это дело. Я ведь велела вам сидеть тихо. Я ведь просила вас подождать меня. Мне очень жаль, что так получилось, ребята, но, может быть, теперь вы научитесь следовать указаниям!

– Вас понял! – чеканит Фрэнк, отдавая ей честь.

Когда мама уезжает, мы втроем оказываемся лицом к лицу с сержантом-инструктором.

– ЖИВО НА ПОЛ И ВЫДАЙТЕ МНЕ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ! – плюет он нам в лицо.

– Десять тысяч чего? – шепчет Элиза.

– ОТЖИМАНИЙ, СЛИЗНЯК!

Вниз и вверх, вниз и вверх… Мои мышцы горят. Я буду отжиматься до тех пор, пока у меня не отвалятся руки, не так ли?

ДЕЛО ЗАКРЫТО

МЫ НАБИРАЕМ «СОРОК ДЕВЯТЬ» на замке таинственного ящика Лейлы. Коробка со щелчком открывается, и Элиза заглядывает внутрь. Там лежит большая стопка бумаг, отчего Фрэнк издает стон.

– Скукота-а-а-а-а, – жалуется он.

– Почему бы тебе не посчитать плитки на потолке? – предлагает Элиза. – Это… э-э… очень важное дело, и ты единственный, кому я могу его доверить, Фрэнк!

Ее брат на мгновение задумывается.

– Хорошо! – наконец отвечает он. – Один. Два.

– Это займет его секунд на десять, – говорю я.

– Тогда давай читать быстрее.

Она протягивает мне стопку. Первое, что я вижу, это надпись в верхней части страницы: «ПЕТИЦИЯ ОБ ЭМАНСИПАЦИИ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО». Отлично, я уже ничего не понимаю.

– Элиза? – взываю я, но она ахает, прочитав что-то на собственной бумаге.

– «Уведомление о прекращении представительства».

– Что?

– Так написано на моем листке, – взволнованно говорит Элиза.

– Отлично, значит, у нас обоих непонятные документы.

Элиза кладет листок на пол, и мы склоняемся над ним.

– «Уведомление о прекращении представительства» означает, что Лейла рассталась со своим агентом. – Она листает контракт. – Очевидно, она отказалась от услуг Таггл и прислала ей уведомление за шестьдесят дней… двадцатого ноября.

– За день до исчезновения, – говорю я, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание. Но потом беру себя в руки, потому что у меня есть предчувствие, что мой документ касается чего-то другого.

Я передаю его Элизе, чьи глаза становятся все шире и шире, чем дальше она читает.

– Вот оно, Карлос! Это недостающая часть головоломки Мириам.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь, что такое юридическая эмансипация?

– А должен?

Она показывает на бумагу:

– Если тебе меньше восемнадцати, ты считаешься несовершеннолетним и нуждаешься в разрешении опекуна на… ну… практически на все. Но в особых случаях суд разрешает подростку развестись с родителями. Это называется юридической эмансипацией. И именно это Лейла делает с Мириам. Она не просто выгнала ее со съемочной площадки. Она вышвырнула ее из своей жизни… навсегда.

– Эм, ребята? – подает голос Фрэнк.

Я достаю письмо, которое мы получили от мамы, – то, которое мы только что расшифровали.

– Вот почему в послании Лейлы Вольфгангу говорится, что Мириам ушла из ее жизни. И помните, как мы нашли в бардачке Мириам письмо о дате ее судебного разбирательства? Вот зачем она идет в суд! Лейла вызывает ее туда.

– Ребята, – повторяет Фрэнк.

– Уверен, суд удовлетворит требование Лейлы закрепить ее самостоятельность. Ей шестнадцать, она ответственна, в ее жизни есть взрослые, к которым она может обратиться, она работает на полную ставку. И мать воровала деньги с ее банковского счета.

– Значит, она одновременно разрывает отношения с мамой и агентом, – говорит Элиза. – Это довольно смелые шаги…

– РЕБЯТА! – кричит Фрэнк.

Мы поворачиваемся на сто восемьдесят градусов, чтобы посмотреть на него. И тогда видим, что вокруг его тоненькой шеи обвиваются руки: руки Мириам.