«Лесных богов лесные тени…» Лесных богов лесные тени, Прудов застывшая вода. Здесь осень встала на колени В одеждах легких октября. Кружатся листья, устилая Тропу исхоженных аллей. Пустеет лес и умирает. Стволы деревьев все черней, Таинственней глядят и строже, Как будто поняли они, Что в нашей жизни день погожий Сменили темные пруды. «Резь косоглазая, дно расплескав…» Резь косоглазая, дно расплескав, старыми вязами, сетью облав, чернью следов и межою морщин, женской покатостью, грудой мужчин. Преодолеть! За решетку, на камень. Воду и хлеб не на ощупь – руками! шишкой локтей, обгрызенным ногтем, звоном ключей на битые стекла. Хлеб и вода. Взмах со стола, в горстку ладоней – колючки угла. Быстрым хлопком рыжеватого сор. Полостью рта ошершавить простор. Перелетные стаи Перелетные стаи по небу медленно перелетают. Птицы крыльями машут неторопливо и точно. Разноголосице дня на потребу люди себя предлагают. И кричат языком кашу, чтобы успокоиться ночью. И никто не подымет голову — недосуг. В этом небе как будто ничего для нас нет. Какие же это птицы? Вороны? Улетают друг за другом, ветру вслед. А, не все ли равно, хоть бы и вороны, пусть себе летят по серому фону. Они, ведь, тоже летят, не глядя на города расквадраченные дома и газоны. «Опять пятнышками светлыми машины…» Опять пятнышками светлыми машины. Опять… Труд людей – дома. На балкон выходит женщина, обычная женщина в голубом. Руки протянула вверх, посмотрела устало И ушла. Ушла. В комнату. Штору тронув рукой. Тронув штору ушла. Метро Что наверху, забыл я. Все забыто. По кольцевой разматываю жизнь. Земля дрожит, тоннелями изрыта, Я задремал. Катись, вагон, катись. «Глянь, как стоят, качаясь…» Глянь, как стоят, качаясь, травы. А вон – забор. Дороги, пересекаясь, бегут. Между туч – простор. А, может, милая Оля, просто сходим в кино? Я от тебя не скрою, Оля, мне все равно. Только бы быть все время рядом, всегда с тобой. Оля, откроем двери. Оля, пойдем со мной? Даты Крышами весна глядит покато, Осень пролетает – взмах крыла. Прожитые, пройденные даты, Годы – корешки календаря. Ежедневность, поминутность, точка. Жест, улыбка, сигаретный дым. След от колеса – в тетради строчка, Зна́ком, узнаванием иным. «Идет зима, трамваи катят тише…» Идет зима, трамваи катят тише, следы собачьи тоньше поутру, прохожие добрей и снег неслышней стучится в грудь холодному стеклу. И вечер, удлиняясь в день, спокойней становится, лениво развалясь пушистым ворохом на ящике помойном, и светят фонари, не торопясь. И окна переплеты округляют: идет зима, квадраты ни к чему, и пар, из водостока вылетая, хватает мягкой лапой тишину. Так непонятна зимняя погода, как будто кто-то умер далеко; и слезы на перилах кромкой года застыли, и снега лежат легко. «Изломы льда, его изломы…» Изломы льда, его изломы Прикосновением к ребру. Скольжу глазами по стальному, По серо-синему скольжу. Капели льда, его капели. Их ломкий плач на острие. Застыли неба параллели, Не отраженные во мне. Морозы льда, его морозы. Они бугристые, как лбы. Припорошенных крыш прогнозы Приподняты плечом зимы. Думая о тебе В комнате тихо. Свет деревьев на стенах, музыки теплая тень. Бродит по комнате вихрем пропадающий в «завтра» день. Какие-то цифры бегут перед глазами, красные огоньки. Я засыпаю… Без твоей руки. Засыпаю под одинаковый переплет окна, проваливаюсь без конца и края. Ты у меня – одна. «Все так верно, правильно, знакомо…» Все так верно, правильно, знакомо — Стук колес, по ветру сизый дым, И ты сам сидишь вдали от дома Перед подстаканником пустым. Лица, разговоры, обстановка Легкости и дружбы невзначай. За окошком ситцевой обновкой Мельтешит березами мой край. Вечер быстрый, водка и картишки, Камыши клонятся у реки. В темноте не видные домишки, Лай собак далекий, огоньки… Сторона родная! Мне не новость Пыль дорог, зеленый шум ветвей, И полей печальная готовность К холодам кричащих январей. |
