«На железную рельсу упал…» На железную рельсу упал желтый лист и к железу прилип. Вздрогнул я, будто кто-то позвал снова слушать озябнувший скрип черных рам на осеннем ветру, стук дождя по холодной траве… И я понял, что скоро умру, если вновь не увижу во сне свет огня, тишину твоих рук, тяжесть яблок в уставшем саду и озябшего дня полукруг, и дороги прямую черту, по которой мы шли, не спеша, к электричке вдоль мокреньких дач. С низкой ветки, как сокол с плеча, полетел в облака черный грач. Зима в Крыму На солнце «20», в море «7». Капуста во дворах. Крутые улочки, портвейн, озябших крыльев взмах. Киосков синих мятый бок, блестит на солнце жесть. Я пью в кафе томатный сок, автобус ровно в «шесть». Домой Я выберу море, и пляж, и загар, руки твоей холод на коже. Обычное солнце, обычный пожар внутри, ни на что не похожий. «Солнце упало наземь…» Солнце упало наземь, Дней расколов стекло. Ломкой вчерашней грязью Смерзлось дорог кольцо. Листья поднялись в небо, Льдом облаков застыв. Запах жилья и хлеба Стынет в руках моих. И неподвижный город Смотрит, как в окна, в пруд. Ветра последний шорох Птицы как хлеб клюют. «Заболел весь мир непониманьем…» Заболел весь мир непониманьем, Редкость слово, сказанное влад. Странником, просящим подаянье, Тянет руки в осень старый сад. «Ты прочерчена линией…» Ты прочерчена линией в каждом утре моем. Ожиданьем, как инеем, покрывается дом. Комната Мне решила печаль сделать комнату здесь, в лесу, посреди тишины. Осень, хрустом желтеющим сомкнута, настилает из листьев полы, ветки ломкие сухость корявую заплетают мне серой стеной, запах неба, побеленный травами, кроет крышу усталой рукой. «Вышел чиновник из черной машины…» Вышел чиновник из черной машины, Лысый, с портфелем – захлопнулась дверь. А из далекой холмистой равнины Мчится на шум растревоженный зверь. «Мы уснем, когда погаснет пламя…» Мы уснем, когда погаснет пламя, и остынет светлый воск свечи бледно-голубыми кружевами на подсвечнике. Ну, а пока – молчи. Видишь, свет еще кружится рядом, еще ждет чего-то тишина… «Морщинами свой облик злило…» Морщинами свой облик злило Лохматое лицо залива И тыкалось в песок. И злости пенистая сила Меж двух утесов билась, выла И падала у ног. И брызги, оседавшие с шипением На камни, оставляли мутный след. Струна Темнота секрет печальный не доверит больше мне. Осенняя мелодия Стали ночи холоднее и короче дни. Солнце светит, но не греет. Мы опять одни. Зебра И пасется на белом лугу, И копытами легкими мнет Осторожную белую мглу И хрустящий по-зимнему лед. Астрономия Учусь искусству превращенья, Учусь искусству быть другим. Планет холодное вращенье Причастно таинствам земным… Плющ Вижу лесенки крапивы, малину, плющ. А сам, как ветвь сухая сливы, — колюч и злющ. «Мы любили лежать на горячей…» Мы любили лежать на горячей, На горячей жести крыши. Это было апрелем всходящим Синим солнцем все выше, выше. Таял снег и в пальто шли люди, Хмуря брови и глядя в землю, А мы, гордо выгнув груди, Людей на земле не приемлем. Распластавшись, раскинув руки, Мы лежали и щурились в небо, Рвал на части холодный ветер На груди нашей солнца негу. А потом мы сразу вставали, Трое ангелов в плавках белых, Вниз смотрели и улыбались, Если кто-то там что-то делал: Если дворник колол свои льдышки Черным, ржавым, тяжелым ломом, Если кто-то во двор наш вышел, Друг, товарищ, просто знакомый. И упасть нам совсем не страшно С горячей, горячей крыши. Поскользнуться совсем не страшно На коварно хрустящей жести. |
