Рано утром она проведала Итту. Как Лейт и предполагала, девочка в замке мало кого интересовала. Тихая, испуганная, молчаливая, она целыми днями сидела в своей богатой и пустынной комнате под надзором двух нянек. С одной Лейт быстро нашла общий язык — эта женщина приходилась девочке кормилицей. Вторая, приставленная больше для охраны, чем для заботы, старательно следила за тем, чтобы Лейт, пытаясь расшевелить девочку, ничего не украла. Лейт приходила сюда каждый день, терпеливо добиваясь внимания и доверия несчастного ребенка, и в конце концов Итта перестала ее пугаться и встречала радостным визгом и непосредственным прыжком на шею.

— Почему ты не выходишь на улицу? — спросила ее Лейт в один прекрасный день, заплетая рыжие кудри Итты на ард элларский манер — той очень нравилось такая прическа, делавшая ее взрослой.

— Не хочется, — вздохнула та. — Там все чужие. Я никого не знаю… Мне страшно делается.

— Пойдешь со мной в сад? — улыбнулась Лейт. — Хотя бы ненадолго?

— Ой… — прошептала та, испуганно глядя на няньку. — А колдуны меня не убьют?

— А мы их сами убьем, — кровожадно заявила Лейт.

— А как?

— Придумаем.

В итоге она уговорила девочку выйти на улицу. Охранница поначалу потащилась за ней, но потом, убедившись, что обе девицы даже близко не стали подходить к воротам, а, облюбовав живописный и укромный уголок замкового цветника, принялись беспечно скакать по садовым дорожкам, играя во что-то простое и детское, шмыгнула на кухню поживиться вкусной господской пищей и послушать свежие сплетни.

С того дня так и повелось: Лейт, если выдавалась свободная минутка, забирала девочку гулять в сад, а ее обе няньки сбегали на кухню. Островитяне, изредка патрулировавшие Дворцовый дворик, наблюдали за их весельем с молчаливым одобрением, а вскоре и вовсе перестали обращать внимание на их детскую возню. Няньки, видя, что Итте нравится с Лейт, и что девочка с ее появлением оживилась и воспряла духом, только приветствовали подобные прогулки. Лейт же, каждый раз уводя Итту из дворца, преследовала свои далеко идущие цели.

Сегодня к их беготне как бы невзначай присоединился Тиор. В карманах у него оказалось множество всякого пацанского барахла: камешки, ножик, разноцветные пуговицы, деревянная зверушка-уродец, косточки какого-то неизвестного Лейт плода. Итта, выросшая в чистоте и роскоши замка, даже не представляла, какими интересными могут оказаться все эти мелочи. С трудом затащив ребенка домой, Лейт пообещала, что завтра Тиор обязательно покажет ей что-нибудь новенькое.

Днем пришел Андиан и уговорил чьянши отпустить Лейт до захода дневного солнца. Они снова бродили по улицам, пока Лейт не замерзла, сидели в кондитерской, на этот раз — совершенно другой, большой и шумной, с огромным выбором разнообразных сладостей. Андиан появился и на следующий день, но чьянши взбунтовалась, отказавшись выпускать Лейт в город. Они расположились в пустой замковой кухне — дело было уже после восхода ночного солнца, доедали роскошный пирог, приготовленный для ее высочества, к которому она почти не притронулась. Еще через день — снова бродили по улицам, радуясь солнцу, осыпающимся раадам, на ветках которых уже набухли маленькие белоснежные бутончики. Лейт никогда не видела раад, и Андиан с удовольствием описывал ей, как вскоре они раскроются, облепив ветки мелкими белыми цветами, словно гигантскими снежинками.

Приближалось Рождение Илбара — самый любимый телларианами праздник. Через десять дней после Рождения наступит весна — Сезон Пробуждения. Лейт ожидала праздника с каким-то новым, радостным чувством. Несмотря на то, что ее ждал еще один праздничный аррас и безумно много работы, она верила, что ей удастся убежать из замка хотя бы на короткое время. Да хоть бы и с Андианом. Ему, конечно, тоже поначалу придется несладко, всю праздничную ночь и все утро он проведет в святилище. Служба в ночь Рождения длится с восхода до заката ночного солнца, потом — небольшой перерыв и снова Кэн-а-за, с восходом дневного солнца — утренний распев, особенно торжественный в праздничные дни. Может быть, они встретятся вечером, в городе, на празднике, когда на каждой площади будет расставлено угощение и бродячие театральные труппы и музыканты начнут наперебой зазывать гуляющих.

О празднике ей с удовольствием рассказывали подруги, хохоча и предвкушая грядущее веселье. Конечно, не всех отпустят на праздник, кому-то все равно придется остаться в замке, но если не зевать, можно ускользнуть от ворчливой чьянши и выбраться в город, а потом вернуться ходом через погреба, тогда она и не узнает, что кто-то уходил… Лейт слушала их радостный щебет и с неожиданной тоской вспоминала дом. В Улле Рождение праздновали так же, как и в горных харранах: собирались в святилище, пели праздничные распевы, жгли девять костров на берегу, бросая в каждый горсть зерна, клок сена, сухую ветку и цветок чаари, сохраненный и высушенный после осеннего праздника Восьми Ветров — призывали Илбара даровать им хлеб и тучное стадо, отогнать болезни, подарить крепкое жизнеспособное потомство. Ели пресные пироги с сыром, а наутро выносили последний оставшийся пирог скотине — чтобы кормила, поила да руки знала. Хэльды Тепло и Свет украшали венками хнума, переплетенного белыми и желтыми лентами. Ни гуляния, ни праздника — Рождение Илбара считалось серьезным событием, излишнее веселье не поощрялось. На мгновение Лейт стало обидно за свой дом, но потом она подумала, что нет ничего удивительного в том, что обычаи везде разные. Мир так велик…

И тут ей подумалось, что именно в праздник Рождения проще всего будет вывести Итту из замка. Ходом через погреба, о которых жутким шепотом рассказывали девушки. Люди, увлеченные праздничной суматохой, пропустят мимо множество странностей. Девочка, несмотря на свой небольшой возраст, достаточно высокая и угловатая, чтобы сойти за мальчишку. Если переодеть ее в одежду Тиора, да испачкать хорошенько, можно беспрепятственно провести ее по замку и дальше, в городе, передать в нужные руки. Главное, чтобы после Рождения ее не хватились как можно дольше. И хорошо бы, чтобы войско подоспело как раз к этому моменту.

Вечером она попросила Сейну показать ей лаз через погреба, шепнув, что мечтает как-нибудь улизнуть на ночь. Восторженно закатив глаза, девушка потащила ее в обширные замковые подвалы, наполненные всякой всячиной, от годового запаса бочек и кувшинов до окороков и мешков с интаром. Оказалось, подвалы тянутся не только вглубь скалы, к которой боком прилегает замок, но и под замковыми стенами, а тесный неудобный лаз — всего лишь старая вентиляционная шахта, расширенная и продолженная прислугой задолго до появления островитян. Через него приворовывали нечистые на руку слуги, через него бегали на свидания горячие молодые девчонки, прятавшиеся от строгих глаз чьянши. Лаз заканчивался на окраине старого мастерового квартала, в районе, населенном каменщиками. Сейна уверяла, что никто не обратит на них внимания — выход хорошо замаскирован валунами и колючими зарослями аний.

Связаться с Раммером — или подождать еще? В общем-то, выход найден, есть и способ исполнения побега. Осталось только уточнить, какие последствия может иметь внезапное и необъяснимое исчезновение Итты.

(Сезон Холода, Ард Эллар. Очаг Солнца)

— А ты уверен, что это сработает? — Кельхандар вертел в руках две тоненькие палочки — ка-эль, из прозрачного, искрящегося золотым и красным стекла. — И ритмический рисунок заклятия у тебя какой-то… странный, — он смотрел на листок бумаги, потом на друга, на лице которого сияла довольная улыбка. — Да это вообще не урд! — возмутился он. — Откуда ты ЭТО взял?

Тэйн вырвал у него листок.

— Неважно. Есть здесь одно хитрое место. Точнее даже не здесь. За этой штукой я вниз ползал!

Воспоминания о дерзкой ночной вылазке во внутренний храм наставников, в одиночку, без Кельха, были болезненно яркими. Тэйн до сих пор трясся от страха. Если бы поймали — вышвырнули бы с Острова без разбирательств. Тем не менее, он рискнул спуститься по державшему пузыри-раканы черенку, добравшись до слоистых белесых облаков, на поверхности которых и находилось это пузырчатое сооружение — храм наставников. Ничего особенного… Обыкновенное жилище старейшин и учителей, с небольшой внутренней часовней. Он собирался стащить оттуда эти две ка-эль совсем для другого дела, но задержался в часовне, привлеченный объемными, ярко светящимися в темноте надписями. Кое-что показалось ему понятным, хоть и не похожим на уже привычный урд, и он, увлеченный зловещей красотой живых трехмерных узоров, кое-как перенес их на бумагу. Знаки прекрасно ложились в формулу, над которой они с Кельхом давным-давно ломали голову.