Очнулся я в какой‑то пещере или темной землянке от резкой боли, пронзившей ногу. Приподняв голову, разглядел худую полуголую женщину. Короткая юбка и множество амулетов на груди, плечах и руках – таким оказался ее наряд. Руки по локоть были выкрашены белой краской. Лицо тоже покрывали белила, но с нарисованным поверх черным черепом. По подбородку стекала капля крови.
Моей, блин, крови!
Я лежал на земле, а вампирша сидела рядом и примеривалась, чтобы еще раз укусить меня за ногу. Я хотел крикнуть и выхватить «хоукмун» (тот был еще при мне, я видел коготь, торчавший из рукоятки), но меня отвлекло системное сообщение.
«В Эфире! Получен урон, на вас наложен магический эффект от яда чихуатетео – паралич. Длительность: 10 минут. Пассивный навык «защита от яда» активирован, преодолеть паралич не удалось».
«В Эфире! Вы находитесь в закрытой игровой локации в статусе пленного. Вызов спутников или пета временно ограничен».
Кусали меня уже трижды, обновляя счетчик действие паралича. Я так и лежал бревном, не в силах пошевелиться, и не чувствовал теперь даже боли. А пассивка, как назло, не срабатывала, хотя десятый уровень «защиты от яда», судя по описанию, давал шанс в двадцать процентов на благоприятный исход. Впрочем, фиг его знает, что под этим понималось конкретно. То ли паралич не срабатывал в каждом пятом случае, то ли время его действия сокращалось. В общем, оставалось действовать по принципу: тужься, авось отпустит.
Тужился я так, что чуть глаза не вылезли из орбит, а в качестве передышки читал новости на форумах. Даже включил прямой репортаж о том, как Хранители оборудуют побережье. Трансляция велась, насколько я понял, прямо с Утеса Черепа, на нем был наблюдательный пункт. Меня это вполне устраивало – чем больше свидетелей, особенно репортеров, тем выше мои шансы на то, чтобы уйти оттуда живым. Хотя Эйп наверняка уже разработал план, как избавиться от папарацци в нужный момент…
А вообще, Хранители развернули на берегу настоящую стройку века и согнали туда тучу огромных механических созданий. Мамонты были отнюдь не самым крупными участниками этой массовки.
На дальних рубежах началась какая‑то движуха, стальные звери нервно задергались. Что‑то громыхнуло, вспыхнуло пламя – и взрыв разметал с полдюжины монстров. Причем пламя было не простое, а аквилонское, знакомое мне по походам с мурлоками. Партизанское движение, судя по всему, пребывало в активной фазе работы. Уокер все же не идиот, чтобы высаживаться вслепую.
Один такой «взрывной» свиток был в заначке и у меня. Если бы я сейчас смог пошевелить хоть пальцем, то, не задумываясь, спалил бы кусачих теток. А кусали они меня методично – впивались в ногу по очереди и глотали кровь. В пещере их оказалось пятеро – четыре молодые, с раскрашенными черно‑белыми мордами, и одна совсем старая, с настоящей костяной маской. К моей ноге старуха пока еще не притронулась – что‑то помешивала в котле, под которым горел огонь, кое‑как разгонявший тьму.
Пахло сырой землей, кровью, застарелым потом, дерьмом. По бокам от меня кто‑то стонал, а из глубины пещеры периодически доносился пронзительный детский плач. Он отзывался во мне причудливой смесью злобы, нежности, грусти, воспоминаний о моем третьем перерождении на Авроре. Не хватало разве что игрового бешенства, которое придало бы мне сил.
Я полез в справочник, чтобы узнать побольше о кровососущих ведьмах. Артейл писал, что чихуатетео соблазняют одиноких путников, заманивая их в свои сети. Но ничего соблазнительного в тощих вампиршах я не заметил. Они вызывали у меня только отвращение и желание вырвать им лица. Ну или хотя бы смыть краску кипятком из котла…
Это приступ ненависти был настолько внезапным, что испугал даже меня самого. И объяснялся он, очевидно, тем, что у меня начиналась прионовая ломка. Если бы не паралич, я выгнулся бы дугой и принялся бы кататься по земле с воем.
Но пока я мог только терпеть и ждать. Перестал напрягать мышцы – наоборот, попробовал их расслабить, насколько это было возможно. Сосредоточил все внимание на правой руке, чтобы выхватить «хоукмун», как только появится хоть капля свободы в пальцах. Однако ни четвертый укус, ни пятый так и не запустил пассивку. Вот и верь после этого в двадцатипроцентные шансы…
Ведьмы‑вампирши, впрочем, тоже начали выдыхаться – теперь им чаще приходилось меня кусать, чтобы поддерживать паралич.
В поле зрения появилось сразу два белых лица, но на этот раз они не задержались возле меня, а сместились куда‑то вбок. Я не мог видеть, что там происходит, но услышал в паре метров от себя мужской крик – злой, громкий, но обреченный. Зато в шипении ведьм слышался триумф. Мужчину‑туземца потащили мимо меня к котлу. Молодой Листолаз бился в припадке, руки и ноги дергались, как под действием тока, на губах выступила пена, а то, что было в его глазах, я предпочел бы вообще не видеть.
В какой‑то момент вампирши не удержали его, уронили рядом со мной на землю. Туземец, молотя руками во все стороны, цапнул меня за ногу. Причем цапнул крепко. Боли я не почувствовал, но разглядел маленькие черные крючки на его ладони. Стало понятно, за счет чего Листолазы так ловко шастают по деревьям.
Парня резко отдернули от меня. Крючки вспороли мне кожу, полетели красные брызги, система уведомила о кровотечении. На этот раз я ощутил‑таки нечто вроде легкой щекотки – и это была хорошая новость. С минуты на минуту оцепенение должно было прекратиться.
Но туземцу я помочь не успел.
Едва он оказался у костра, старуха выхватила кривой клинок и двумя быстрыми движениями отсекла ему кисти рук. Бросила их в котел, опять повернулась к парню и добила его несколькими ударами. Гаркнула что‑то непонятное, и вампирши двинулись в мою сторону.
Я пытался почувствовать руку по‑настоящему. Концентрировал все, что можно было концентрировать (я не йог, не знаю, какие они там пускают чакры по венам). Но все было впустую, реакция нулевая. Одна из молодых ведьм присела рядом со мной на корточки и, схватив меня за лицо когтистыми пальцами, заставила посмотреть прямо на нее. Высунула раздвоенный язык и облизала вампирские клыки – думала, вероятно, что это выглядит сексуально.
Я зажмурился – не столько даже от отвращения, сколько от внутреннего усилия, которое должно было снять мою неподвижность. Старуха снова прикрикнула, голос ее звучал недовольно. Рука на моем лице разжалась, молодая вампирша разочарованно выдохнула, встала и перешагнула через меня.
Послышалась возня и рычание. Теперь мимо меня пронесли довольно крупного зверя, покрытого черной шерстью. Насколько я разглядел в полумраке, это была пантера. Она тоже находилась под воздействием яда, но частично сохранила подвижность и пыталась сопротивляться. Шерсть вздыбилась, а пасть щелкала, как заведенная, хоть и не могла никого достать.
Старуха занесла над кошкой клинок, но та в последний момент сумела извернуться и неуклюже отпрыгнуть в сторону. Приземление вышло не очень, лапы подвели и подломились, а сверху уже навалилась одна из ведьм и вонзила клыки в кошачью шею. Зверь жалобно взвизгнул и перестал дергаться. Старуха не стала медлить – сверкнуло лезвие, и голова пантеры покатилась по земле. Эту голову сразу же подобрали, старая карга что‑то пошептала на ней, отряхнула и бросила в котел.
Это у них суп такой, что ли? Или нового монстра хотят сготовить по методу Франкенштейна?
Я отогнал мысли о том, какая часть меня окажется в котле, и опять сосредоточился на «хоукмуне». Дело вроде бы сдвинулось, мизинец отреагировал, и проклюнулась боль в ноге. Прионовая жажда тоже усилилась, подтачивая изнутри, словно язва. Но этого было мало – две ведьмы уже подошли ко мне, злорадно оскалившись. Мерзость повторилась, меня опять взяли за лицо и стали пугать клыками. Я даже разглядел зеленую слюну на губах у чихуатетео.
Но тут вдруг в пещере засмеялся ребенок.
