– За стрельцами следить, ты лично, Максим Петрович, в ответе будешь, – он ткнул кулаком в грудь, стоявшего рядом с Суконцевым, стрельца.

– Теперь ступайте! – распорядился Пётр, – если дело срочное возникнет, сразу гонца ко мне посылай. Суконцев кивнул головой.

– А это тебе за труды, – Петр достал из поясного кошеля трехрублевую монету и протянул Суконцеву.

– Как на престол встану, имение получишь от меня, за верную службу, а стрельцам жалование повышено будет, и званием не обижу, – обратился Пётр, к стоящему рядом с Суконцевым, стрельцу

Лошади скакали бойко, унося двух царских служивых к Москве. Впереди уже виднелись «пряничные маковки» теремов бояр, стены Китай-города и колокольня «Ивана Великого».

– Когда уже это закончится? – тяжело вздохнул Суконцев.

– Ты что имеешь в виду? – отозвался стрелец в седле. Служба царская она до конца, пока Господь не призовет.

– Ох, Максим Петрович, хитишь ты, однако, – рассмеялся Суконцев. От ответа уйти норовишь.

– Так и не было вопроса, – усмехнулся стрелец.

Карета царевны остановилась у ворот монастыря. Кучер сошёл с козел и открыл двери. Софья огляделась. Ворота заскрипели, и показалась голова инока.

Он решительно направился к царевне и склонил голову:

– Матушка, патриарх в Лавре.

Софья улыбнулась:

– Вот уж не ожидала, но коли так, то разговору быть.

Под куполами колоколен раздался весёлый колокольный перезвон, возвещая о прибытии царской особы в Лавру. Патриарх Иоаким уже встречал ее у входа в храм.

– Все-таки, старик переступил через себя, – думала она, ступая по каменным дорожкам монастыря. Ему пришлось смириться, и дело не в том, что она стала чеканить собственную монету и не в успехе Крымской компании князя Голицына. Она нужна ему в борьбе с ересью, пока братец Петруша занят постройкой своих корабликов. Ересь Аввакумова захлестывает государство и уже докатилась до Москвы, охватив при этом Дон и Тобольскую губернию. Эти мысли терзали Софью, не давая покоя ни днём, ни ночью.

Патриарх, в знак приветствия, протянул руку царевне и обратился с вопросом:

– Здорова ли, матушка царевна?

Софья слегка опустила голову, скрывая лёгкую улыбку. Сейчас, когда Нарышкины, с приближением совершеннолетия Петра вновь обретали свою силу, ей необходимо было окружение верных и более мудрых людей, каким и являлся патриарх.

Софья оглядела золочёные купола собора, перекрестившись, приложилась губами к кресту в руках патриарха и медленно прошла в храм.

– Помолимся вместе Владыка, а после дела наши мирские обсудим. Владыка, не скрывая улыбки, согласился и добавил:

– Не ожидал тебя здесь увидеть царевна. Словно кошка черная меж нами пробежала. А вере истинной с того разорение.

Софья склонила голову и лукаво улыбнулась:

– Я тебя тоже не ожидала увидеть Владыка. Про веру ты правду сказал. Сколько же пожарищ народ, одурманенный еретиками, примет. Сколько душ невинных сгорят в сатанинских ладьях.

Иоаким перекрестился:

– Согласен я с тобой, матушка царевна. Много ереси в земле нашей.

– Взять Тобольский уезд, так почитай, сколько душ монах раскольник Даниил на реке Березовке в небо увел. Не успели стрельцы до пустоши добраться, предупредили раскольников. Везде у них свои люди, как паутиной державу нашу опутали. Воевода-губернатор не узрел близ себя предательства. А куда смотрел воевода? За карманом своим смотрел.

В глазах патриарха блеснули маленькие капельки слёз. Ему стало нестерпимо больно за эти несчастные души, невинно сгинувших женщин и детей:

– Была б моя воля, самого в тот корабль огненный загнал и спалил бы заживо, – с горечью произнёс патриарх.

– Да что же ты говоришь, Владыко, – Софья с ужасом посмотрела на патриарха.

– А что я говорю, – патриарх стукнул железным концом посоха о каменную плиту. Пора бы скиты все затворнические извести, царевна.

На колокольне зазвенел Благовест. В монастырском саду распустились яблони, и пахло липой.

Софья с нежностью вдыхала удивительный аромат цветов:

– Как же хорошо здесь, Владыко, а аромат, какой чудесный, сердцу, прямо, петь хочется. Патриарх посмотрел на, пустившие цвет яблони и искренне улыбнулся:

– А душе как свободно! Век бы здесь провела, в красоте при Божьей милости, да без забот. Уезжать не хочется. Сколько езжу в Троицу на богомолье, завсегда садом твоим дивным не устаю любоваться.

– А там что Владыко? – Софья указала на небольшие темные ящики под деревьями.

– Это ульи, царевна, – ответил патриарх. Монахи медоносных пчел разводят. Я тебе пришлю медку здешнего, матушка. Пчела божье создание. При упоминании меда и пчел сердце Иоакима смягчилось, и его речь сделалась такой же тягучей, как этот мед.

– Есть ли вести от царевичей, матушка? – спросил патриарх.

Софья кивнула:

– Есть Владыко. Петруша корабли свои строит на Плещееве озере, а царевич Иван опять занемог.

Софья вспомнила, как намедне царевич Иван, вновь сраженный болезнью, забился в припадке у трона перед самым заседанием Думы. Лекари тот час же скрутили припадочного царевича и унесли прочь в его покои. Три дня его отпаивали разными отварами, лекари немецкие мази иноземные прикладывали. Встал царевич. Но не с лекарств и снадобий, а с Божьего соизволения. И вот опять болезнь протянула к Ивану свои костлявые руки. Помолись, Владыко, сегодня за брата нашего. И я помолюсь.

– Да трудно ему на царстве придётся, – согласился патриарх,

– Однако не он себя выбрал. Господь ему ношу такую дал.

– Ну, да ладно, – патриарх оттолкнул концом жезла камушек с поверхности каменной плиты.

Царевич Петр недавно денег на корабли свои просил.

– Дала ли матушка? – вопросительным взглядом глянул на Софью патриарх.

– В казенном приказе пусто было. Вся казна ушла на войну против турок. Наскребли по сусекам пять тысяч рублев, то и ссудили.

– Это хорошо! – глаза патриарха заблестели, – не время сейчас государям ссориться. Другие вопросы решать надо.

– Слышала ли, матушка царевна, про Симеонову пустошь? – патриарх на секунду остановился.

– Нет, не слышала, Владыко, только ты и сказал. А, что, беда какая, приключилась?

Иоаким набрал в легкие воздух. Софье на миг показалось, что патриарх задыхается, но он остановил ее коротким движением руки.

– Был в монастыре, под Торжком-градом, старец. Симеоном звали, святой человек был, да умом не обделен.

Царевна внимательно слушала речи патриарха, пытаясь понять смысл его слов.

Патриарх опустил глаза на каменную плиту, на которой сейчас стоял и добавил:

– В раскол Симеон ударился. Собрал вокруг себя таких же овец заблудших и давай проповедовать. А коли стрельцы нагрянут, грозится скит сжечь вместе с бабами да детишками малыми.

Софья удивленно посмотрела на патриарха:

– Так они и раньше, Владыко, себя сжигали. Послать роту стрельцов ряженых, да скрутить зачинщика.

– Нет, матушка, – патриарх отрицательно покачал головой, – как со всеми нельзя. Другом мне был тот старец, вразумить хочу.

Софья вздохнула:

– Ну, коли так, отправлю кого нужно. Приведут тебе твоего старца, Владыко.

Патриарх перекрестился и спросил:

– Молиться со мной пойдешь, царевна?

Софья, склонив голову, произнесла еле слышно:

– Одна сегодня справлюсь, Владыко. Прости.

Патриарх улыбнулся:

– Тут не за что прощать. Ступай, молись.

Софья была довольна беседой с патриархом. Первый раз со дня ее воцарения, патриарх принял её со спокойной душой, без злобы и наущений.

Полуденное солнце окрасило золотом купола Троицкого собора. Ему под стать взлетели в небо маковки Успенского собора. За толстой крепостной стеной, уже не раз выдерживавшей осаду неприятельских войск, было тихо и по-домашнему уютно. Уже не нужны были греческие герои, сражающиеся с многоголовыми гидрами. Ни римские императоры. Не нужны театральные постановки, что так завораживали девичье сердце в юности. Здесь все сияло благолепием. И кажется, что не нужно сердцу русского человека ничего больше, чем созерцать взором эти маковки куполов и услаждать слух перезвонами Благовеста. Она прошлась по дорожке вдоль рядов молодых лип и заметила у изображения “Святого духа” нескольких монахов в чёрных рясах, между ними разгорелся жаркий спор. Софья заинтересовалась, о чем могли вести столь оживлённую беседу, эти люди. Тихонько, чуть дыша, Софья подкралась, как можно ближе к тёмным фигурам, прячась за стволами деревьев. Монахов было четверо.