Человек в мантии совершенно не замечал присутствия постороннего, он обращался к Богу и чем громче произносились слова молитвы, тем ярче становилось свечение лучей. Вскоре, золотистый свет залил всё пространство храма. Басаргин прислушался, где-то издалека, вероятно, с улицы доносились крики сражения, нечеловеческой вопли раненых и горькие стенания вдов, хоронивших своих мужей.

Басаргин сделал шаг к алтарю, но человек не оборачивался, будто рядом и не было никого. Сделав еще шаг, он отчетливо услышал слова молитвы и диалога. Человек в мантии с кем-то беседовал. Басаргин никак не мог распознать голоса собеседников. Первый, обещал человеку спасение и избавление от позора, в обмен на его душу и звучал он весьма неприятно; второй, предостерегал человека, указывая на последствия договора. Человек в мантии колебался, он понимал, что согласившись с условиями, он спасет свой город, но погубит свою бессмертную душу.

– Базилевс! – в храм вошел человек в доспехах. Турки взяли восточную стену, они уже прорвались в город.

Император поднял руку:

– Где они сейчас?

– У цирка Флавия.

– Ступай, я скоро приду.

Человек в доспехах поклонился и выбежал из храма. Басаргин наблюдал за картиной со стороны, словно смотрел представление в театре. Только теперь это был театр теней.

– Самуэль! – тяжело произнес человек, – Я согласен.

Корона в руках базилевса засветилась.

– Отныне, в чьих руках будет сей венец, тот получит власть над всем миром.

Фрески на стенах закружились в каком-то неведомом хороводе, святые протянули друг другу руки, послышалась какая-то небесная какофония. Звуки звучали со всех сторон, соединялись в одно целое и невыносимо резали слух.

Басаргин проснулся. Сон был настолько отчетлив, что старшина не усомнился в его реальности. Басаргин свесил ноги с деревянной кровати и перекрестился глядя на киот.

– А ведь, пожалуй, лукавый обманул императора, – прошептал старшина. Турки захватили Константинополь, сделали его своей столицей.

Стоит ли поведать о сне Дионисию? Старец спал в соседней комнате, стрельцы расположились во дворе на сеновале. Басаргин встал с кровати и босиком подошёл к кадушке с водой. Запустив в нее деревянный ковш, прежде чем испить, старшина перекрестил воду и сделал несколько глотков. Во дворе надрывались петухи, предвещая наступившее утро. За плетёной оградой весело хрюкали свиньи, пожирая свою кашу, намешаную из перемолотых зёрен и отрубей.

– Нужно разбудить старца, иначе до конца седьмицы не управимся.

Тихонько отворив двери в комнату старца, Басаргин удивился тишине стоящей вокруг. Дионисий неподвижно лежал на спине, свесив с кровати руку. Подойдя ближе, старшина взглянул на старца, умиротворение и спокойствие отразилось на его лице, а на губах застыла лёгкая улыбка. Тело старика не подавало признаков жизни. Басаргин положил руку ему на лоб и сокрушенно покачал головой.

– Не довез, – тяжело выдохнул он. Ушел старец к Богу.

Туда же уходила и его деревенька, и звание полковника.

Но осталась тайна, что успел передать ему Дионисий. Это, пожалуй, стоит не одну деревеньку и звание полковника. Тут на вотчину и боярское звание похоже.

Но старец предупреждал, что не должна корона оказаться в царских руках. А может, и нет никакой короны? Тогда, как же сон? Ведь он явственно видел и храм, и Базилевса, и корону.

В дверь постучал кучер: – Пора ваше благородие.

– Обожди, – крикнул старшина.

– Зови сюда стрельцов. Дионисий отошел.

Кучер испуганно взглянул на Басаргина и исчез, медленно закрывая дверь.

– Нужно похоронить, где укажет патриарх! – старшина протянул стрельцу записку.

– Повезешь тело на подводе. Поторапливайся.

– А как же вы, ваше благородие, – сделал непонимающее лицо стрелец.

– А я, оставлю пару стрельцов, сам доберусь, как-нибудь, – с тоской в голосе, еле слышно, произнёс старшина.

Басаргин смотрел вслед удаляющейся по пыльной дороге подводе, уносящей тело старца, и мысленно прощался с Дионисием.

На линии фронта гулко грохотали снаряды. По позициям немцев била 6-я артиллерийская дивизия, в кратчайшие сроки, передислоцированная с Дальнего Востока.

По разбитой бомбёжками дороге, медленно шла колонна из шести броневиков и двух легковых «Хорьхов».

Заубер Люггер подполковник СС из отдела Аненербе, сидел на заднем сидении автомобиля, подняв меховой воротник офицерской шинели.

Командировка из Берлина в грязную, холодную Россию, не доставляло ему ни какого удовольствия. Шла война, самая жестокая и продолжительная во всей истории. Люггер понимал, что это путешествие может сыграть фатальную роль его жизни, но приказ Рехсфюрера СС Генриха Гиммлера обсуждать не положено. Ему пришлось следовать чувству долга каждого немца в это неспокойное время.

Холодный сентябрьский дождь превратил эти дороги в месиво грязи, осколков и человеческой крови, а пронизывающий ветер грозился добраться до костей. «Хорьх» скрипел, словно кривые половицы. Переваливался колесами из одной ямы в другую. На головной машине дали сигнал остановки.

Линия фронта русской армии отступила на десять километров и, теперь эта территория принадлежала Рейху, по крайней мере, так считал Заубер Люггер. Что же считали рядовые солдаты, сгрудившиеся в крытых грузовиках, его совершенно не интересовало. Их долг, завоевывать победу для великой Германии, а его долг, собирать артефакты, незаконно находящиеся на захваченной территории. Таково было мышление этого эсэсовца, везущего в своем черном кожаном портфеле от руки нарисованную карту.

– Господин офицер! – к машине подбежал фельдфебель, – впереди партизаны.

Люггер опустил стекло. Холодный ветер ворвался в окно.

– Отправьте в разведку роту солдат и освободите проезд.

Фельдфебель взял под козырек и умчался к машинам.

Солдаты выпрыгивали из кузова и выстраивались в шеренгу, раздался хриплый лай овчарок. Цепь немецких солдат, ощетинившись стволами автоматов, двинулась вперед.

Люггер махнул рукой помощнику:

– Пусть радист свяжется со штабом, мне нужно два юнкерса для поддержки.

Вскоре над разбитой дорогой показались пикировщики, и ушли вслед за цепью.

Солдаты возвращались усталые, но довольные, потерь не было.

– Мы загнали партизан в болото, господин полковник. Самолеты сбросили бомбы впереди нас. Путь свободен, – отрапортовал фельдфебель.

– Гуд! – подполковник удовлетворенно кивнул.

Колонна миновала сожженную деревушку, от которой остались лишь кирпичные остовы печей, да дымящиеся головешки. Скрипя, забралась на пригорок и миновала небольшую рощу.

– Господин подполковник, наше путешествие проходит на минорной ноте, – водитель «Хорьха» улыбнулся в зеркало заднего вида.

– Рано радуетесь Груммер, – оборвал его Люггер. Эта варварская страна еще преподнесет нам сюрпризы. В подтверждении его слов, из подлеска выкатился русский танк «Т-34» и развернул орудие на колонну. Машины резко затормозили. Но было поздно, гулкий выстрел превратил грузовик в пылающую груду металлолома. Машины дернулись и дали задний ход, но горящий грузовик и выпрыгивающие, объятые пламенем солдаты, преградили им путь. Оставалось только двигаться вперед. Заубер хлопнул водителя по плечу.

– Гони, – приказал Люггер.

Машина взревела двигателем и рванула по грязной дороге, оставляя за собой остановившуюся колонну.

– Проклятые русские! – выругался Люггер,

– Они знают свое дело. Гитлер говорил что, русские не умеют воевать, мы раздавим их, как котят.

Лучше бы этот ефрейтор оставался в своей Вене и рисовал картины, – рассуждал подполковник, глядя на разбитые военные дороги. Водитель испуганно посмотрел на своего шефа, откровенность Люггера настораживала его.

– Да-да, Груммер, оставался бы в своей Вене, – повторил Люггер. Мы воюем уже два года и все больше погружаемся в эту трясину. Это не Австрия, Груммер. Это Россия, а она бесконечна. Война с ней высасывает все соки из нашей Германии. Мой дед, кадровый прусский офицер сложил голову в ее бескрайних снегах. Я не хочу повторить его судьбу. Я хочу вернуться в Тюрингию и встретить старость, слушая, как звенит по вечерам колокол на лютеранской кирхе.