Высокий инок Сафоний, очевидно еще послушник, рассуждал о природе царской власти на Руси. До черного монашества уже докатились слухи о противостоянии Софьи и Петра и сейчас монахи ожесточенно спорили, кто для монашества будет лучшим государем. Его противник Никодим, пожилой монах, со всей страстью утверждал, что именно царевна является хранителем той дремучей и праведной Руси, что испокон века рождала праведников и великих подвижников. На что Сафоний возражал, дескать, корабли и новое устройство армии никоим образом не затрагивают их служения. При любом монархе их долг служить богу, а кто лучше Петр или Софья, то решит Господь и не им чернецам это дело мыслить. Софья помнила, как во время Стрелецкого бунта в Москве бежала в Троицу с двумя юными братьями и всем двором. Тогда Федор Леонтьевич Шакловитый восстановил порядок в стрелецком войске, навсегда покончив с ненавистной Хованщиной.

В тяжелую деревянную, сшитую из ладных досок дверь тихо постучали.

– Кого еще леший принес, – ругаясь, соскользнул с печи хозяин дома. Обув ноги в чуньи, он поплелся к двери.

– Померещилось, али нет?

Он зачерпнул из деревянной кадки ковш воды и почти залпом опрокинул его. Протерев от испарины ладонью руки шею, он сел на лавку. Псы во дворе умолкли, но откуда-то издали, опять послышался еле слышный стук.

– Откуда же стук? – рассуждал полусонный хозяин дома, присев на лавку возле огромного дубового стола.

– Допился, царица небесная, – он поднял глаза на киот и перекрестился. Тихий стук вновь повторился.

– Иду, – хозяин дома, кряхтя, поднялся с лавки и, откинув щеколду, прошёл в сени. В сенях было прохладно.

– Кто там, – в полголоса спросил он, беря в руку кистень, стоявший у косяка.

– Прокофий Фёдорович, – из-за двери раздался тихий голос.

– Это я. Хозяин дома сразу узнал его.

– Сапыга? И чего тебя леший в такую пору принес. Хозяин был не рад такому гостю.

– Отвори, – жалобно проскулил тот же голос.

Хозяин отложил кистень на лавку в сенях и открыл большой деревянный запор. В дверном проёме тут же появилась фигура взъерошеного Сапыги.

– Мне бы спрятаться, Прокофий Фёдорович, – начал он прямо с порога.

– Чего это вдруг? – возразил недовольный хозяин.

– Стрельцы меня по слободам ищут. Ей богу на дыбу отправят, – Сапыга сел на скамейку в сенях и облокотился на бревенчатую поверхность стены.

– Натворил чего? – спросил хозяин.

– Дай водицы напиться, – неожиданно попросил Сапыга. Апосля расскажу.

Хозяин вынес ковш с водой:

– Ну и на кой ляд, ты сюда явился, коли тебя стрельцы ищут. Себя не уберёг, и меня под монастырь подвёл?

– Ей Богу не хотел, Прокофий Фёдорович, – начал оправдываться Сапыга.

– Не к кому мне в Москве пойти. Помоги мне, Христом Богом прошу.

– Сколько же ты хорониться будешь? – недовольно спросил хозяин.

– А как утихнет в слободках, так ты мне весточку и дашь. Сапыга отложил ковш.

– Тьфу ты принесла нечистая, – выругался хозяин. Ну, пойдем коли так.

Сапыга перекрестившись, осторожно вошел в избу.

– Может накормить тебя? – предложил хозяин.

– Да, не откажусь, – кивнул Сапыга. Он еще раз перекрестился и сел за стол. Прокофий Фёдорович поковылял к печи. При помощи ухвата, он вытащил на стол чугунок с еще теплой кашей и отломил гостю краюху черного хлеба. Усевшись напротив Сапыги, он смотреть, как тот ловко орудует деревянной ложкой в чугунке с кашей. Наконец Прокофий Фёдорович не выдержал и спросил:

– Чего стрельцы взгоношились, утихло же все.

– Все, да не все, – Сапыга отложил ложку. Емельян Федотыч, старшина из Стрелецкого приказа лютует.

– А чего ему лютовать? – спросил хозяин.

– Ересь раскольничью старшина на Москве увидел, – опустив голову, ответил Сапыга.

– Так вроде извели всю. И в церкву к их попам ходим причащаться. Смирился уж народ православный. Жить хочет, а не по лесам, да скитам бродяжничать.

– Это верно, – заметил Сапыга. Только знается старшина с думским боярином Шакловитым, и подручным его боярином Широковатым. А тем везде измена супротив царевны Софьи мерещится. Были мы на днях в трактире, сижывали, о вере говорили. Затесался в наши ряды бешенный какой-то парень. Ну и поспорили, как водится. Семка водовоз, его на место хотел поставить, а тот его ножом и порезал. Ну, а дальше стрелецкий караул налетел, всех скрутили, допрос, как положено, учинили. Трактирщик что ли сдал, не пойму. Сапыга замолчал. Просижу три дня и уйду в дальний скит.

– Уйдешь ли? – усомнился хозяин,

– Если Шакловитый в этом деле интерес имеет, то стрельцы все слободки перепашут, а найдут. Опасно мне тебя у себя держать. Да и семья у меня.

– Что же делать, батюшка? – Сапыга уставился на хозяина.

– Медлить не будем, – изрек Прокофий Фёдорович. Был у меня рупь в заначке на черный день. Так видно пришел этот день с тобой. Полезай сегодня на сеновал. А завтра я подводу с сеном найму, там спрячешься по глубже, да так и вывезем тебя из Москвы, а там сам решай, куда тебе податься на Вятку, на Дон, али далее в Сибирь. Кончилось былое. Нужно думать, как дальше жить, али ты в корабль огненный хочешь. Прокофий Фёдорович, осуждающим взглядом, окинул своего собеседника так, что мурашки пробежали по спине Сапыги, а в душе похолодело, словно в лютый мороз.

– Да, видать по-другому никак, Прокофий Федорович. Утром к дому Прокофия Фёдоровича подкатила телега груженая сеном.

– Хозяин, куда сено выгружать? – крикнул мужичок с подводы.

– Никуда не выгружай, – откликнулся хозяин. Иди пока в дом чаю попей, позову тебя потом.

– Благодарствую хозяин, – мужичок ловко спрыгнул с телеги и направился в сторону избы. Сапыга тем временем юркнул в стог сена и затаился. Убедившись, что ночной незваный гость уже спрятался в копне сена, Прокофий Фёдорович перекрестился и крикнул кучеру:

– Чего расселся, али чаю не пил давно? Мужик выскочил из дома и направился к телеге.

– Поезжай, родимый, вот тебе полтинна за работу, – Прокофий Федорович смотрел, как кобыла ковыляет по грязной мостовой, удаляясь от его дома, вместе с ней исчезали ночные страхи, пережитые накануне.

***

Стрелецкий старшина Емельян Федотович Басаргин сидел за столом в своем доме в благостном расположении духа. Царевна добавила к жалованию еще пять рублев. Можно подумать, как расширить двор и пристроить еще один сруб. Конюшня, али подклет про то потом подумать можно. Сейчас можно скопить деньжат и откупить у Андрюшки Косого левый угол огорода, в половину десятины, выходящий к Яузе. Настасья, жена стрелецкого старшины Емельяна, сняла с огня самовар и налила по чашкам ароматный липовый чай. При виде связки баранок с маком к горлу у Емельяна Федотовича подступила слюна.

– Подожди оглашенный, – укорила его жена,

– Горячее, ведь.

– Чего ждать? – огрызнулся старшина. Сейчас набегут с делами казенными, опять почитай, голодным останусь. Придется пирогами с лотков, прости Господи, питаться.

– Чем тебе опять пироги с лотков не угодили? – откликнулась жена, продолжая возиться у печи.

– А то, что не могу я в сухомятину питаться, – буркнул Емельян.

– Подавай скорей на стол.

За оградой раздалось ржание лошадей и громкие крики. Емельян Федотович в сердцах отложил блюдо с пирогом на стол и крикнул жене:

– Иди, глянь-ка, кого леший опять принес.

Настасья выскочила во двор. Через некоторое время она вернулась.

– Ну, чего там?

– С приказа были, требуют тебя немедля. Споймали, говорят давеча какого-то еретика-заговорщика. Свезли в приказ.

– Это хорошо, что в приказ свезли, – старшина удовлетворенно крякнул.

– Обождет пока, не куда ему нынче спешить. Воры ворами, а обед в срок.

Через час Емельян Федотович, прикрепив к поясу, свою неизменную спутницу саблю, мерял стрелецкими сапогами деревянную мостовую к Кремлю. Пройдя через ворота Константино-Еленинской башни, он оказался у ворот Тюремного приказа. Двое стрельцов в карауле, завидев Басаргина, тот час вытянулись, как по струнке, подтянув бердыши к плечам.