В щели, меж досок заборов, кидались дворовые свирепые псы, учуяв чужака на своей территории. Они просовывали зубастые пасти в проёмы заборов, и щелкали клыками, заливаясь от собственной ярости. Иван Савватеевич, как и предполагал, вышел на широкую улицу, и столкнулся «нос к носу» со старшиной Казенного приказа Емельяном Федотычем, спешащим в разбойный приказ, чтобы с пристрастием допросить парня, что накануне зарезал в трактире, не то раскольника, не то обычного мирянина. Кто именно был зарезанный, он сейчас и спешил узнать.

Но на его пути сейчас встал боярин Широковатый.

– Здорово, старшина, – прокряхтел боярин, пытаясь отдышаться от долгой ходьбы.

– И ты будь здрав, боярин.

– Куда так торопишься? – усмехнулся Широковатый.

Емельян Федотович поправил форменный кафтан, подтянул ремень с саблей и лукаво посмотрел на боярина:

– Так и не тороплюсь, поспешаю.

– Случилось чего? – осведомился Иван Савватеевич. Во дворах, услышав разговор двух людей, еще сильнее забрехали псы. Посадские, сгорая от любопытства, с осторожностью выглядывали из-за заборов, словно пытались разобрать, о чём говорят эти достопочтенные люди.

– Людно тут, пойдем, – старшина подхватил неловкого боярина за локоть.

Они миновали слободку, и вышли к стенам Кремля.

– Дело тут такое. На днях, один бравый малый, зарезал мирянина или раскольника, черт его знает, кто он.

– Поймали убивцу-то? – с интересом спросил Иван Савватеевич. Старшина кивнул:

– Поймали, и в приказ отправили.

Да и пес с ним убивцем этим.

– Ну? – Широковатый сделал задумчивое лицо, словно он сам расследовал это дело.

– Меня больше приятели убиенного занимают. Врут, что не раскольники. А спор-то у них за обряды шел.

Иван Савватеевич усмехнулся и покосился на старшину:

– Нашёл, же кому верить, смердам. Надо было всех в приказ доставить на дознание. Матушка ведь, как говорит, еже ли раскольник, то от ереси своей не откажется, если настоящий. Тогда и прощение ему, только через покаяние и раскаяние. Иначе в сруб его, как еретика.

Старшина задумался:

– А если он крестится тремя перстами?

Иван Савватеевич задумался:

– Ну, коли так, то и не раскольник он вовсе, а глупец, плетями учить надо, да на каменоломни высылать.

– И то верно. Но дознаться хочу, – задумчиво произнёс старшина.

– Окажешь честь, присутствовать при допросе Иван Саватеевич? – старшина протянул руку вперед, указывая боярину путь.

Широковатый вздохнул:

– Веди, так и быть, допросим убивцу.

В разбойном приказе было тихо. Подьячие трудились над бумагами, раскладывая листы с доносами, по степени тяжести возможного наказания. Сенька подьячий с острым носом и впалыми щеками, увидев на пороге стрелецкого старшину со знатным боярином Широковатым, достал со стола бумагу и ключи.

– В подвале он, – пояснил Сенька

– Не убили хоть? – поинтересовался старшина.

Сенька отрицательно мотнул головой:

– Эту седмицу Демьян внизу командует, он не зверствует.

– Вовремя успели, Иван Саватеевич, – осмелился дерзнуть Сенька.

В ответ боярин Широковатый усмехнулся и продолжил распрос:

– Часто не успеваете?

Сенька скривился и попытался оправдаться:

– Да почитай всегда, когда на смене в пыточной камере, Никодим Ноздреватый, не человек, а демон.

Боярин злобно ухмыльнулся:

– Вашего Ноздреватого, самого бы в цепи и в подвал. Топорно работаете. Людишки издыхают прежде, чем расскажут.

– Так тут и не монастырская келья, а разбойный приказ, – заступился за подьячего старшина.

– Ну, веди! – скомандовал старшина. Сенька отворил в стене маленькую деревянную дверцу. Полумрак подвалов разбойного приказа оставил неизгладимое впечатление на боярина Широковатого. Они шли по глухим коридорам, освещаемым только светом факелов. Где-то в стороне лязгали железные запоры и цепи, и эхо доносило крики умирающих заключенных.

– Тяжко тут у вас, – произнес в полголоса боярин.

Старшина перекрестился:

– Не дай Бог, постояльцем сюда определят.

– Коли совесть перед государыней чиста, то бояться нечего, – добавил в ответ боярин.

Старшина остановился и, посмотрев в глаза боярину Широковатому, спросил:

– А перед государями?

Иван Савватеевич растерянно поморщился:

– Господь рассудит.

Парень, которого доставили стрельцы с трактира за смертоубийство, лежал на соломенной подстилке одной рукой пристегнутый к решетке кованой цепью. На лице темнели следы от кровоподтеков. Одна бровь была рассечена, но кровь на ней уже высохла.

– Ай-ай-ай, – покачал головой Иван Савватеевич.

– Чего лупили-то так? – спросил он у Сеньки, что стоял рядом, бряцкая связкой ключей на большом кольце. На кой вам дознание-то понадобилось?

– Полагается, – ответил Сенька, глупо улыбаясь.

– Так он же признался во всём, – вмешался в разговор старшина.

– Под протокол надобно, – пояснил свою позицию подьячий.

– Ну, надо, так надо, – с сомнением произнес боярин.

– Отцепи его, – распорядился он. Мы наверху подождем, разговор имеется.

Парня умыли холодной водой и сняли кандалы. Он брёл босой по холодному каменному полу разбойного приказа. Иногда он останавливался и утыкался лбом в железные прутья решеток. Его не торопили, давая прийти в себя для разговора с важными людьми.

Завели в маленькую келью для допросов с решетчатым оконцем под потолком и усадили на лавку.

– Ожидай.

– Значит, о вере говорили с бражниками в трактире? – строго спросил у заключённого Иван Савватеевич.

– О вере, батюшка, – сквозь зубы пролепетал парень. В раскол они подались, или знаются с ними.

– Повтори, – настоял старшина.

Про огненные корабли говорили, про поклоны и двуперстие.

Боярин отчаянно прицокнул языком:

– Я что говорил!

– Как зовут? – спросил он.

– Волдарь, – ответил парень.

– Чей будешь, откуда? – наседал на него старшина.

– С Поморья я.

– Свободный крестьянин, стало быть? – уточнил Иван Савватеевич с лёгкой иронией

Парень согласно кивнул.

– А в Москве чего забыл?

С рыбным обозом приходил, да деньги все пропил.

Широковатый усмехнулся:

– Теперь уж не скоро рыбу свою увидишь.

Боярин обратился к старшине с неожиданным вопросом:

– Раскольники на Москве объявились.

– Так они и раньше были, – усмехнулся кривой улыбкой старшина. Только тихо сидели.

– Так я о том толкую, – добавил ему вслед боярин. Пришла ересь Авакумова в столицу.

– Стража! – громко крикнул старшина.

– Этого забирайте и не бейте больше. У него вся вина на лице написана.

Боярин Широковатый и старшина вышли из здания приказа.

– Ну, что делать будем, а? – спросил старшина.

Иван Савватеевич покосился на старую Кремлевскую стену. Местами кирпич выпал, осыпавшись на землю красно-бурыми осколками и песком.

– Неустройство в государстве нашем, – про себя произнес он.

– Ловить будем, как положено. О таком происшествии придётся доложить думному боярину Шакловитому. Он указик издаст, матушка подпишет, а тебе Емельян Федотыч, как и положено искать.

Старшина пристально посмотрел на боярина. Заметив его взгляд, Иван Савватеевич поспешил его успокоить.

– Тебя не забуду, не сомневайся, вместе дознание провели. Старшина повеселел. Служба службой, а деньги карман в кафтане не оттянут. Не святым же духом питаться.

.Утро в селе Преображенском выдалось пасмурное. Туман лёг на верхушки деревьев, и казалось, будто они покрыты огромным пуховым одеялом, а шапки тугих, косматых облаков, готовы вот-вот пролиться первым летним дождем. Где-то на опушке леса куковала кукушка. Сверчок, примостившись в щели бревен темных покатых сельских изб, издавал радостные трели, радуясь теплу и летнему солнцу. На лугу за селом сидела девчушка, на голове которой, красовался венок из первых цветов подснежника и мать–и-мачехи, глядя на старшего брата закинувшего удилище из сосны в яму у изгиба реки.