– Неужели построит? – удивленно спрашивали бояре у Меньшикова, что днем и ночью дежурил подле Петра и новой верфи.

Алексашка поднимал к верху указательный палец и, дождавшись пока бояре откроют рты от нетерпения, величественно изрекал:

– Все непременно, а вы матросами на царских кораблях будете, паруса ставить, якоря поднимать.

Бояре охали, глядя на свои жирные фигуры и перекрестившись, причитали:

– Свят, свят, свят, куда ж нам Александр Данилыч в матросы-то. Ты прикажи только, мы тебе из дворовых ребят отыщем, кого надо. Алексашка смеялся во все горло и добавлял:

– Да шучу я бояре, с вашими формами, только по реям и лазать. Деньги на корабли готовьте, да не скупитесь. Бояре, также вздыхая, протягивали руку к поясу, щупая кошелек, и качали головами.

– Ирод, Алексашка Меньшиков, мало того что царь с казны все деньги сгреб, так денщик его исподнее готов снять.

– Чего бурчите, аки пни гнилые, – усмехнулся он, глядя на боярские причитания. Али дело царево вам не любо? Бояре дружно кивали головами:

– Любо-любо, Лександр свет Данилыч.

– Алексашка, поди-ка сюда, – Петр воткнул топор в бревно. Ты смолы, да пакли, сколько возов купил?

Царевич ухватил Меньшикова за правое ухо и потянул к верху.

– Восемь, отец родной, – запричитал Меньшиков.

– А денег, на сколько возов взял? – не унимался Пётр, пытаясь дознаться от денщика все, что тот мог утаить.

– Так на десять, – скулил Алексашка.

– Собрали только восемь, на остальные деньги пеньку, да десять ведер гвоздей привезли. Все сходится по счету государь. Петр отпустил его ухо и погрозил пальцем:

– Ты смотри мне, Алексашка, воровать будешь, шкуру спущу.

– Мин херц, – запричитал Меньшиков, – ни рубля в карман не положил, ни к чему мне. Надо будет, у тебя попрошу. Пётр ослабил хватку, слова Алексашки несколько успокоили его.

Мастеровые, вставив шкворень в прорезь бревна, на который садился руль, пытались вогнать бревно деревянный нагель, но эта затея никак не выходила, то ли нагель напитался водой, то ли мастеровые высверлили отверстие не по размеру.

– Кто ж так бьет! – воскликнул Петр, выхватив из рук мастерового деревянный молот. Плюнув на руки, он широко размахнулся:

– Берегись. Мастеровые отпрянули в сторону, опасаясь попасть под размашистое движение царевича. Пётр с первого удара загнал деревянный нагель в отверстие, а мужики лишь с удивлением качали головами, поражаясь невероятной силой молодого царевича.

– Мин херц! – потешно приплясывая и что-то насвистывая себе под нос, приближался Меньшиков. Петр откинул молот в сторонку, ожидая, что же хочет поведать ему Алексашка:

– Ну, чего как стрекоза по полю летаешь, дел мало?

– Дел много, мин херц, – с некоторой таинственностью в голосе произнёс Меньшиков. Вели наградить меня за заслуги перед Отечеством.

– За какие же заслуги награду просишь? За то, что ты, по всему селу скачешь, да девиц дворовых портишь? – с иронией в голосе допытывался Пётр.

– Не угадал, мин херц, – ответил Меньшиков, раскланявшись, в плавном реверансе.

– Ну, говори, ирод, не томи, ей Богу выпорю, – в сердцах выкрикнул Пётр.

– А нашел я, Петр Лексеевич, для нашей флотилии еще одного лоцмана, – Меньшиков с гордостью склонил голову.

– Врешь, прохвост, – усмехнулся Петр. Откуда в нашей дыре еще один лоцман кроме тех, что я из Голландии выписал?

– А вот и не вру, – не унимался Алексашка.

– Эй, Федот! – он окликнул сухопарого мужика, сидевшего на телеге наполненной пенькой.

– Веди хромого из села Пересвягино. Мужик соскочил с телеги и направился в сторону изб. Через некоторое время он появился с идущим позади мужиком, прихрамывающим на левую ногу.

Подойдя к Петру и Меньшикову, мужик отвесил земной поклон, и устремил взгляд в землю, ожидая распросов от важных персон.

– Кто ты таков? Не вор, не раскольник случаем? Много вас в лесах кроются, выдают себя за нужных людей, – сурово расспрашивал мужика Пётр.

– Никак нет, мой Государь, – заикаясь, прошепелявил мужик.

– Алексашка, – царевич злобно посмотрел на Меньшикова. Какой же он лоцман, гляди, как шепелявит?

– Это он от страха перед тобой, мин херц, – поспешил успокоить царя Меньшиков.

– Ты говори мужик, кто ты, где службу вел, как в плен к шведам попал. Говори, царь ждет, иначе не сносить тебе головы.

– Дело мое простое, – начал хромой. С малых лет у шведов палубу мыл. Затем стал помощником шкипера на торговом судне. Ходил и в военные экспедиции.

– И как тебе русскому мужику шведы доверяли? – с недоверием спросил царевич.

– Так с малолетства я у них, язык наш стал забывать, – хромой опустил голову, затем поднял ее и посмотрел в небо.

– А представился случай у берегов Беловодья, так в раз убег.

– А чего убег? Или шведы кормили плохо? – продолжал допытываться Пётр.

– Нет, Государь, кормили хорошо, и даже жалование рейсхталерами положили. Да только не вмочно мне на чужбине, по волнам болтаться, как бесхозная лодка.

– А на Родине, под Русским флагом, вмочно будет?

– Под своим флагом, Государь, с превеликим удовольствием.

– А ну, пойди сюда, – Петр подскочил к мужику и потянул его за кафтан к почти достроенной галере.

– Это что такое? – Петр указал ему на выступающее с носа корабля бревно.

– Бугшприт, – не задумываясь, ответил хромой.

– А что за веревки от него к носу идут а…? – Петр лукаво прищурился, надеясь, что сейчас-то мужик точно ошибется.

– Бакштаг мой Государь, – так же без запинки ответил мужик. А это ватер-штаг, это мартин-гик, – продолжал сыпать морскими терминами хромой мужичок.

– Зело умен, мореход, – рассмеялся Петр.

– Алексашка, – крикнул он,

– Ставь морехода на довольствие. У матушки из казны десять рублев за него лично получишь.

Через месяц на стапелях верфи стояла первая русская галера, построенная по шведскому образцу. От нее пахло свежей смолой, которой мастеровые промазывали стыки досок, свежей парусиной, доставленной из голландского Утрехта. Якоря, кованные на одном из Тульских заводов, блестели, отражая яркие блики, ослепляли глаза прохожих. Народ проходил мимо, раскрыв рты от красоты заморского корабля, не переставая удивляться расторопности юного царевича.

Петр воткнул топор в комель молодой сосенки, лежащей на стапеле. У избы мастеровых стояло два человека, один был одет в форму стрельца, а другой в обычном кафтане подпоясанный широким кожаным ремнем на котором крепилась сабля. Человек с саблей, был небольшого роста и в разговоре со своим собеседником постоянно жестикулировал, едва не попадая руками в лицо собеседнику. Петр сразу узнал дворянина Суконцева, наблюдателя при дворе царевны Софьи. Увеличивая шаг, царевич поспешил навстречу гостям. Его интересовал только один вопрос, выполнил ли Суконцев просьбу маменьки. Заметив издали высокую фигуру царевича, Суконцев и сопровождавший его стрелец, низко поклонились. Петр буквально навис над обоими:

– Ну что там в Москве?

Суконцев чуть отошел в сторону, дабы лучше видеть лицо царевича.

– На Москве все спокойно мой Государь, акромя ереси. В Китай-городе четырех раскольников с проповедями нашли. Ну и как положено в цепи заковали, – Суконцев поправил саблю и посмотрел на Петра.

– Кроме того, что? – Петру не терпелось услышать главную новость.

– Царевна отправляет карательную экспедицию на Вятку против еретиков по просьбе патриарха. Его старинного друга, старца, в расколе уличили.

– Да что мне еретики, нет интереса, россказни ваши слушать! – взорвался Петр.

– С казной, что? Почему казна опять пустая?

Мне корабли нужно строить, негоциантам за товар платить, народ кормить, а казна опять пустая.

– Намедне царевна стрельцам жалование раздала, – осторожно начал Суконцев. Вдвое больше прежнего дала. Говорит, бунтовать собирались.

– Врёт, врёт всё, Софья, подкупить стрелецкое доверие хочет.

В глазах царевича читались нотки злости и отчаяния. Едва сдерживая гнев, Пётр произнёс: