Мишу провели в небольшую аккуратную камеру, сняли с него наручники и оставили отдыхать и набираться сил и впечатлений.

Через его повели на допрос или, как сказал следователь в звании полковника, на разговор. Конечно, на беседы так не приглашают, но Миша решил пока не идти на обострение отношений.

Полковник начал сухо и казенно разговор. И начал он с констатации нехорошей подробности – Ивашин обвинялся в государственной измене, сотрудничестве с иностранной разведкой и передаче секретной информации.

Затем произошла быстрая передача формальных материалов – фамилия, имя, отчество, место жительство и работы ситуацию для полковника не облегчили. Ибо он прекрасно знал, кто проживает в этом доме на Кутузовском проспекте – не только Брежнев, но, о ужас (!) и собственный шеф. И кого попало они рядом с собой не селили.

С осознанием этой детали полковник стал еще вежливее и экономнее на слова. А когда уточнили место работы и Миша скромно обозначил, как «личный массажист товарища Леонида Ильича Брежнева», у чекиста сдали нервы. Он сильно побледнел, словно услышал расстрельный приговор.

Впрочем, его можно было понять. Смерть ему особо не грозила. Но оказавшись в паутине ведомственных игр, он может проиграть все и в плане карьеры и в плане материально-финансового развития.

– Отдохните еще немного, – попросил следователь, – поужинайте. А я доложу начальству, здесь явно произошла ошибка.

Он едва дождался, пока Миша вышел из его кабинета, и, торопливо закрыв его на ключ, торопливо ушел.

В камере ему через некоторое время принесли ужин. Почти, как в ресторане, хотя кушанья довольно простые, но из натуральных продуктов. Хотя он бы приготовил лучше. На первое макаронный суп, на второе картофельное пюре с котлетой. Чай и три куска хлеба. Похоже, его накормили едой сотрудников? Что-то обильный ужин.

Ничего, ему лишь бы день продержаться, да ночь простоять. Сегодня была суббота, Брежнев предположительно прилетит завтра вечером, или в понедельник утром. Значит, в понедельник – утром или вечером он понадобится для массажа и его начнут искать. Найдут, разумеется. Здесь главное, во-первых, выполнить его задачи, во-вторых, желательно живым и здоровым. Будут его заклятые друзья форсировать события или пустят все на самотек?

Он не угадал. События пошли в совсем другом направлении, не совсем приятном для Миши, но и неподходящим для его противником.

В развитие событий вмешались третья сила, могущественная и довольно равнодушная к отдельным человеческим судьбам на фоне государственных проблем. Юрий Владимирович Андропов.

Он уже понемногу дремал, ожидая, когда наступит ночной режим и можно будет лечь и уснуть. Вообще-то дремать было тоже запрещено, но надзиратели были великодушны, видимо, получив соответствующие указания.

Внезапно раздались громкие звуки открывающейся двери. Миша быстро открыл глаза и принял задумчивый вид. Не зачем лезть на рожон.

Впрочем, надзиратель не обратил внимания на мелкие погрешности арестованного. Сидит и сидит.

– На допрос, выходи без вещей, – объявил он.

Мишу привели в тот же самый кабинет. И прежний следователь был на месте. Но допрос проводил пожилой мужчина, довольно знакомый по фотографиям и видео. Андропов.

Председатель КГБ бросил острый взгляд на Мишу:

– Узнали… товарищ Ивашин?

У Миши отлегло от сердца. Не от вопроса, от обращения. Подсудимых, юридически подответственных в СССР называли при обращении гражданин такой-то. Если вы для силовиков, а тем более для члена политбюро, председателя КГБ СССР, являетесь товарищем, значит, вы свой, не агент и не шпион. Как его там обвиняли?

– Товарищ Андропов, вы слишком известная в нашей стране личность, сколько раз я вас видел в рамках членов политбюро и по телевидению.

– Приятно слышать, – хмыкнул Андропов, – но для чекиста это чрезвычайно опасно.

– Для рядового чекиста – нехорошо, а для руководства – прекрасно, – возразил Миша.

Андропов помолчал, но явно смягчился, глаза его засмеялась.

– Товарищ Ивашин, – перешел глава КГБ к делу, – на вас пришел донос о вашей связи с иностранной разведкой.

– М-гм, – затруднился Миша, – в незаконной медицинской практике меня не только обвиняли, но и даже дважды садили. А зачем мне чужие разведки, своих товарищей лечить хватает.

– Вот мы и переходим к самому главному, – кивнул Андропов, – вы, насколько я знаю, новый массажист с нетрадиционными способами лечения.

Миша молча развел руками, показывая, что оправдываться не собирается. Надоело.

– Впрочем, я не медик, – сразу же акцентировал свои интересы главный чекист, – эту часть вашей деятельности пусть разбирают медики. Одно лишь скажу, как частное лицо, – Леонид Ильич очень высоко оценивает вашу медицинскую деятельность, несмотря на то, что вы не специалист. Да я и сам вижу, здоровье товарища Брежнева значительно улучшилось.

Андропов помолчал, побарабанил по столу.

– Поэтому, несмотря на такое печальное начало, – он усмехнулся, глядя на синяк на лице, – с этого момента наша организация будет тщательно за вами следить и контролировать за каждым шагом.

– М-гм, – скептически хмыкнул Миша, потрогал синяк на лице, – я, боюсь, подобный контроль будет для меня очень тяжелым.

– Ну, разумеется, до такой ситуации контакт сотрудников доводить не разрешалось. Так же, как и проводить превентивные аресты.

Миша с интересом посмотрел на всесильного главу КГБ.

– Мы сейчас оказались в положении незадачливого охотника из анекдота. Помните диалог:

Я медведя поймал.

Так тащи его сюда

Так он не поймает.

Вот и мои охотники. Поймать – поймали. А дальше? За что? Как и куда? По какой статье судить? Ничего не понятно. Ни мне, ни боюсь советскому суду.

Миша почувствовал, как по коже прочувствовал тревожный ветерок:

– А вообще не судить нельзя? Я не чувствую себя ни в чем виноватым перед обществом и государством.

Андропов тонко улыбнулся, ничего не ответил, обратился к следователю:

– Товарищ Семенов, нельзя ли нам распорядиться чаю и какую-нибудь незатейливую закуску?

И так многозначаще прикрыл глаза, что дураку понятно – третий в этом разговоре, безусловно, лишний.

Следователь не зря занял свою должность и получил звание. Он охотно козырнул и испарился, как бы исчез за чаем.

А Юрий Владимирович уже очень серьезно сказал:

– Дорогой мой, у нас нет времени. Поэтому, я буду с вами грубо и просто, вы уж извините. Да?

– Конечно же, – расшаркался Миша, не вставая, – умением спокойно жить подразумевает знание своего места в жизни. Не беспокойтесь, я не собираюсь раздувать щеки. Мое место меня устраивает.

Андропов сердито мазнул по Мише взглядом, потом смягчился, пояснил:

– Откровенно говоря, проблема не в том, что вы думаете, проблема в том, что об этих событиям подумает дорогой Леонид Ильич.

– А Леонида Ильича ни в коем случае нельзя беспокоить! – подхватил его мысль сообразительный Миша.

– С вами приятно работать, – немного облегченно сказал Андропов. Собеседника не надо было подводить к нужным выводам, он сам все понял. Уже как с единомышленником начал рассуждать:

– Предполагается иметь в виду два предполагаемых варианта:

Первое. Для того, чтобы излишне не беспокоить Леонида Ильича, совсем не упомянуть о произошедшем, синяк замазать, морально компенсировать из средств КГБ. Миллиона так два. А?

Второе. Рассказать товарищу Брежневу правду, но без крайностей? Разумеется, от компенсации мы отказываемся, если вы не против.

Миша напряженно думал. Проще быть честным. Нет, он должен быть замаранным, таким больше верят. Презирают, правда, тоже, но тут уж как получится. А Брежнева отрезать не получится, даже если получится. Слишком у него много независимых от КГБ каналов информации.

Он бесшабашно улыбнулся:

– От компенсации я бы не отказался не отказался. Свадьба скоро. А по поводу вариантов, по первому пути вряд ли у нас получится пойти. Слишком много имеется ртов. Увы, всех не заткнешь.