‒ Вставай, Пейдж.

Точно. Потому что я могу следовать приказам, пока мой мозг медленно погибает от недостатка кислорода.

Должно быть, он это понимает, поэтому продолжает двигаться в мою сторону и останавливается прямо передо мной. Хватая меня за талию, он поднимает меня на ноги и заставляет отступить на шаг к столу.

‒ Илай…

Выражение его лица жесткое и он целует меня.

‒ А! ‒ Отзвук желания вырывается из моего рта прежде, чем у меня возникает даже мысль подавить его. Предательский звук.

Илайджа вторит ему, его язык проникает мне в рот.

Внизу живота все сжимается.

Его вкус. Удовольствие. Спустя три дня без него, я почти теряю рассудок. Я пыталась приструнить его, игнорировать насколько могла, даже пыталась убедить себя, что не так уж в этом и нуждаюсь.

Но это не так. Боже, как я нуждаюсь.

Он хватает меня за ягодицы, из его горла вырывается глубокий стон, и он усаживает меня на стол.

Прямо на мою записную книжку.

Не то чтобы меня это волновало.

Расставив ноги, я позволяю ему стать ближе, притягивая его к себе.

Слишком поздно я вспоминаю. Я не могу казаться такой жаждущей. Не смотря на то, какой бы изголодавшейся не была.

В то время как его язык заигрывает с моим, мне приходится сжать всю волю в кулак, чтобы не застонать. Прекратить цепляться за его плечи и просто повиснуть на них.

Когда его поцелуй становится жестче, каждое движение его языка аккомпанирует грубый рык, я заставляю свое тело оставаться прирученным, проглатывая каждый звук, который пытается вырваться из меня.

Тяжело дыша, он заканчивает наш поцелуй, в его глазах виден вопрос.

‒ Детка?

Не в силах посмотреть ему в глаза, я рассматриваю его темно-синий галстук, соответствующий цвету рубашки.

Его прикосновение нежное, он обхватывает ладонью мой подбородок, а большим пальцем касается моей нижней губы.

‒ Что не так?

‒ Ничего, ‒ отвечаю я поспешно. Слишком быстро.

‒ Посмотри на меня.

Мне требуется минутка, чтобы взять под контроль выражение своего лица, прежде чем сделать так, как он просит:

‒ Да?

‒ Что. Не так? ‒ Его взгляд продолжает искать мой.

Что я когда-то читала о лжи? А, да, нужно вложить в нее как можно больше правдоподобия, и она станет казаться правдой.

‒ Ты просто застал меня врасплох, вот и все. Я… я думала, что это… ‒ краснея, я начинаю шевелиться. ‒ Что между нами все кончено.

Мое сердце вновь начинает бешено колотиться, когда выражение его лица смягчается.

‒ Прости меня.

Пытаясь выглядеть беззаботно, я пожимаю плечами.

‒ За что? Все в порядке.

‒ Пейдж, я был той еще занозой в заднице последние пару дней и извиняюсь за это.

Вновь я лишь пожимаю плечами. Нет смысла спрашивать, почему он вел себя как полная задница. Ответ очевиден и я за всю жизнь не заглажу то, как сильно я облажалась.

Он выпрямляется, но не отступает. То, как раздвинуты мои ноги, а он стоит между моих бедер… я словно заворожена.

Он вжимается бедрами в меня, и я ощущаю его эрекцию.

‒ Я по-прежнему хочу тебя.

Сдержав еще один стон, готовый сорваться с моих губ, я сохраняю спокойное выражение лица. Я не могу показать, насколько сильно хочу его.

‒ Ты все еще хочешь меня? ‒ спрашивает он, внедряясь в мое личное пространство, достаточно близко, чтобы наши носы соприкоснулись.

Мои бедра бьет мелкая дрожь. Я прикусываю изнутри щеку и лишь киваю.

Кажется, он мне не верит.

‒ Тогда скажи это. Вслух.

‒ Д-да. Я все еще хочу продолжать нашу договоренность.

Что-то мелькает в его глазах при упоминании о договоренности. Обхватив мои бедра, он тащит меня к краю стола.

‒ Тогда почему ты так нервничаешь?

Потому что я хочу, чтобы ты заставил меня кончить. И я не могу ему этого сказать. Он унижал меня последние два дня. С веской причиной, конечно. Его предупреждение, что он не хочет, чтобы я испытывала к нему чувства, было громким и ясным.

Не важно, что эти слова никогда не слетали с его губ.

‒ Пейдж.

Мне нужно время подумать. Пора смириться с сокрушительным сожалением о том, что я не могу быть с ним так же свободна, как раньше. Не могу раствориться в нем, поддаться удовольствию.

‒ Мы не должны делать это здесь! ‒ выпаливаю я.

Он замирает. Еще один вопросительный взгляд.

‒ Почему нет?

Хоть какая-то частичка правды все же будет в моей лжи.

‒ На той неделе ко мне приходила Мойра.

‒ Уборщица?

‒ Да. Она вернула мне ворох бумаг… ‒ должен быть способ научиться контролировать свои эмоции и перестать так краснеть.

‒ Кучу твоих бумаг?

‒ И пуговицы с блузки.

Наконец до него доходит смысл произнесенных мною слов.

‒ Вот. Черт.

‒ Ага.

‒ Как она определила, что они твои?

‒ На документах было мое имя.

Он делает шаг назад и помогает слезть со стола.

‒ Она что-нибудь говорила?

‒ Нет. И ничего не спрашивала. Просто вернула мне все это. Но я все же думаю, мы должны вести себя осторожнее, ‒ мы определенно должны. Если наш маленький договор станет последней офисной сплетней, ‒ это разрушит мою профессиональную репутацию.

‒ Ты права, ‒ он подходит ко мне ближе и… целует меня в лоб? ‒ Идем. Захвати свои вещи. Я подброшу тебя до дома.

‒ Окей, ‒ поступки этого мужчины смущают меня больше, чем поступки всех тех, кого я когда-либо встречала. Я смотрю, как он направляется в свой кабинет за плащом и портфелем.

Я все еще наблюдаю за ним, и когда он останавливается у двери, то одаривает меня игривой улыбкой.

‒ Детка, ты идешь?

***

Илайджа не дает мне открыть дверь со стороны пассажирского сиденья. Он разворачивает меня и мягко подталкивает за машину. Нет. Нет. Я до сих пор не могу взять себя в руки. Мысли путаются в голове.

Он наклоняется так, что его рот оказывается поверх моего.

Мой портфель падает на бетонный пол парковки.

Он хватает меня за волосы, затянутые в хвост, и наклоняет мою голову в сторону. Его язык чувственно касается моих губ, дразня меня.

Он наваливается на меня всем телом, чтобы обездвижить. Доминировать надо мной.

Я хочу просить его сильнее потянуть меня за волосы. Пронзить меня своей эрекцией.

Но я не могу. Годы воздержания бушуют внутри меня и восстают против моего контроля, и если я ослаблю свою защиту хотя бы на мгновение, пути к отступлению не будет.

Я отстраняюсь.

‒ Здесь камера.

Яростно проклиная все на свете, Илайджа упирается мне лбом в плечо. Его тело вибрирует от напряжения.

Если я потеряю над ним контроль, появится ощущение, будто я проиграла. Если я буду бороться, чтобы сохранить этот контроль, произойдет то же самое.

Может быть, я просто недостаточно знаю обо всем этом, чтобы сделать все правильно?

‒ Пейдж.

‒ Пожалуйста, давай пойдем?

Вздохнув, он отпирает дверь и открывает ее, чтобы я могла сесть внутрь. Он нагибается и поднимает мой портфель, передавая его мне.

Не в силах посмотреть ему в глаза, я беру портфель и концентрирую все свое внимание на том, чтобы пристегнуться ремнем безопасности. Очень медленно. Я не тороплюсь. Словно это задача из разряда самолетостроения, ни больше, ни меньше.

Естественно, Илайджа садится за руль и просто смотрит на меня, вероятно удивляясь, куда делись мои двигательные навыки. Он делает это не один раз, останавливаясь и поворачиваясь ко мне на каждом красном сигнале светофора всю дорогу до моего дома.

Поначалу он молчит и я так благодарна ему за это.

‒ Ладно. Нам нужно об этом поговорить.

Или нет.

‒ Я был придурком, Пейдж…

‒ Нет, ‒ я не могу оторвать глаз от картины за окном. Интересно, как сильно разрушится чувство моего собственного достоинства после этого разговора, ‒ это я, в ту ночь, когда мы гуляли, вела себя как идиотка.

‒ Что? Да ты самая милая пьянчужка, которую я знаю, ты же не заблевала весь дом.

Нет. Я просто наблевала на тебя. Еще один пласт чувства собственного достоинства уничтожен.