Кое-как дотащив пьяно улыбающегося Даромира до ложницы, Итрида втолкнула его внутрь и уложила на кровать. Он порывался обнять девушку, но все время промахивался и падал обратно. Итрида уже начала подумывать, не треснуть ли его хорошенько, чтобы он потерял сознание, а там, глядишь, и уснет. Но Даромир затих сам, раскинувшись поперек узкой кровати. Кроме нее, в комнате был только стул и ушат с водой для умывания. Итрида скривилась, поняв, что придется спать на полу, завернувшись в куртку. Потом с сомнением взглянула на злосчастную кровать…

Во сне лицо Даромира не становилось детским, как у многих, но без вечной ухмылки и с закрытыми глазами он выглядел спокойным. Расслабленным. Таким, каким Итрида его никогда не видела. Девушка осторожно присела на край кровати и провела пальцами по воздуху возле острой скулы. Прикусила губу и осторожно обвела кончиками пальцев густые темные брови. Ее рука нерешительно замерла возле приоткрытых губ; кожу обожгло теплым дыханием.

Итрида рассматривала Даромира, удивляясь тому, какими совершенными бывают люди. Все – от мягких темных волос, разлившихся по кровати потоками ночной тьмы, до переплетений жил на руках и четких мышц живота – казалось созданным талантливым художником.

Внезапно Даромир забился на постели. Его пальцы царапали грубую ткань простыни, согнувшись словно когти хищной птицы. Шехх глухо застонал и скорчился.

– Даромир, проснись! Дар! Дар, открой глаза!

Итрида вцепилась в плечи друга и затрясла его, пытаясь разбудить от кошмара. Но шехх не отвечал и не просыпался. Его лицо жалко скривилось; из-под опущенных ресниц потекли слезы. Бродяжница заполошно огляделась по сторонам, увидела ушат и кинулась к нему. Зачерпнула остывшей воды и с оборота выплеснула ее в лицо Даромиру. Шехх глубоко вздохнул и распахнул глаза.

– Хвала Перкунасу! Что с тобой… – не договорив, Итрида поняла, что что-то не так. Хотя глаза Дара были открыты, но взгляд остался слеп. Он царапал воздух по-прежнему скрюченными пальцами. Вдруг одна его рука метнулась к шее, и Даромир захрипел, будто что-то его душило. Простыни сбились и пропитались потом и выплеснутой Итридой водой. Бродяжница схватила лицо друга обеими руками:

– Даромир, прошу тебя! Вернись ко мне! Это сон, всего лишь сон. Поверь и вернись ко мне! Вернись в Явь, Даромир, я прошу тебя!

Итрида то ли кричала, то ли шептала. Она и сама не заметила, как ее ладони стали нагреваться – все сильнее, гораздо сильнее, чем просто из-за прикосновения к чужой коже. Бродяжница едва успела отнять руки, как они вдруг побелели – а после вспыхнули, словно молния. Итрида вскрикнула и дернула руками, случайно попав по груди Даромира. Парень выгнулся дугой и захрипел, упал на простыни и… заморгал, удивленно глядя на бродяжницу.

– Итрида? Что произошло? Где это мы?

– Ты… Глаза разуй, – ее голос дрогнул. Да и вся она дрожала как новорожденный котенок. Даромир не обратил внимания на то, как ответила ему Итрида. Он огляделся по сторонам, а потом взял ее за ладонь и внимательно всмотрелся в медленно гаснущее свечение. Взглянул на свою грудь, где краснел отпечаток ладони, и криво ухмыльнулся:

– Кажется, я должен сказать тебе спасибо. Я шел на твой голос, но мне не хватало сил. А потом пришел огонь. Было больно, но он высветил путь. Иначе я бы не выбрался… – и Даромир медленно и очень нежно поцеловал ладонь девушки. По ее спине пробежали мурашки, и Итрида мягко высвободила руку. На лице шехха мелькнуло разочарование. Но вместо того чтобы отойти, Итрида легла возле друга и притянула к себе его голову, поглаживая взмокшие пряди.

– Так уж и быть, – шепнула бродяжница в его макушку. – Сегодня я поберегу твой сон.

Даромир недоверчиво глянул на Итриду. Шехх выглядел словно ребенок, которому протянули желанный подарок, но он боится, что его обманут и отберут эту вещь. Странная смесь нежности и жалости защемила сердце Итриды, и она спрятала лицо в волосах парня, не желая, чтобы Дар прочитал на нем то, о чем она говорить не была готова.

Прошло совсем немного времени прежде, чем дыхание Даромира стало глубоким и спокойным. Следом уснула и Итрида.

В Беловодье верили, что через сны с людьми говорит Навь, открывая тайны мертвого мира. К счастью, в ту ночь она оказалась не слишком разговорчива. Итрида проспала до утра без сновидений.

Анушка толкнула дверь ногой, обеими руками удерживая наполненную до краев кадку. Кряхтя, перевалила ее через порог избы и вздрогнула, когда босые ноги облила ледяная колодезная водица. Анушка поставила ношу на пол, быстро перевязала подол узлом возле коленей, чтобы не замочить, и снова дернула кадку. Худые жилистые руки напряглись, Анушка закусила губу, но все же упрямо потащила воду в глубину избы, туда, где ее ждала тетка с хворостиной наперевес. Завтра явятся сваты, и к их приезду изба должна сиять так, чтобы никто не усомнился: хороша из Анушки хозяйка выйдет. А после того, как свежевымытые полы затопчут красные сафьяновые сапоги, сваты изволят откушать угощений, специально наготовленных невестящейся девицей. И это значило, что после уборки Анушке предстояло до полуночи стоять возле печи, пытаясь из нехитрых запасов соорудить богатый пир.

Анушка плюхнула кадку на пол перед закрытой дверью и перевела дух.

Когда готовишься для любимого – не тяжко. Когда спишь и видишь, как бы войти в дом, где хозяйкой будешь – все само спорится и ладится, пироги будут пышные и белые, каша – рассыпчатая, хлеб – румяный и хрустящий, щи – наваристые и ароматные. Но Анушку сосватал нелюбый. Купец Доха из соседней волости – тот самый, что третью жену недавно схоронил – приметил Анушку на торге и принялся разузнавать о ней у деревенских. Тетка сдуру обрадовалась и расстаралась, зазывая Доху в гости. Вот только о том, куда девались его прежние жены – все как одна молодые и сильные, вышедшие из «земельных» – крестьян, живущих за счет продажи урожаев в города – тетка почему-то думать не стала. Хотелось ей племянницу в теплый дом определить да самой расписные платки на старости лет поносить, и за желанием этим тетка Анушки не видела дальше своего носа.

Анушка наотрез отказалась идти за Доху. До сих пор ей страшно было вспоминать, как разозлился купец. Лицом закаменел и сквозь зубы процедил, что она пожалеет еще, что сразу не согласилась. Анушка в ответ только губы сжала добела. А поздним вечером, когда она возвращалась домой с торга, ей преградили путь двое мужиков – незнакомых, страшных, лицом темных… Анушка каким-то чудом – не иначе как с перепугу – вырвалась от них и побежала куда глаза глядели. Глядели они почему-то в сторону реки, и лишь выбравшись на берег, поняла Анушка, что сама себя в ловушку завела.

Если бы не та странная рыжая девица, Итрида, ох и горько бы сейчас было Анушке. А то и вовсе сгибла бы. Ох, боги…

Анушка быстро обрисовала указательным и средним пальцем круг на груди, перечеркнула его наискось и толкнула дверь.

– Тетушка? Я воды принесла.

Ее голос потонул в глухой недоброй тишине. Анушка подождала, пока глаза привыкнут к полумраку, и осторожно пошла вперед. Кадка, из-за которой голые ноги уже сводило от холода, оказалась позабыта.

В углу шевельнулась какая-то темная куча, и Анушка вскрикнула с перепугу. Раздался хрип.

– Сохрани Светозарная, защити Кузнец Небесный.. . – Анушка попятилась и уперлась спиной в захлопнувшуюся дверь.

– Ну-у-ша… – прохрипел жуткий голос. Из вороха тряпок протянулась белая скрюченная рука, и девушка спиной вжалась в дверь, отчаянно толкая ее и позабыв, что надо в другую сторону. Со страху язык у нее отнялся. Как есть навья в дом пробралась, и откуда только нечисть принесло?

– Нуша, помоги, – позвал тот же голос.

– Не подходи! – выдохнула девушка. Дверь все никак не поддавалась.

– Дочка… В груди больно… помоги…

Анушка, чьи глаза наконец привыкли к полумраку, не поверила своим ушам. Искоса она присмотрелась к ворочающейся куче. Взгляд скользнул по знакомым лаптям, зацепился за оберег, выскользнувший из ворота рубахи, прошелся по растрепанным волосам, выбившимся из-под платка.