И поняла девушка, что ошиблась. Не навья то была, а тетка ее. Должно быть, споткнулась неловко, завалилась да сдернула на себя с лавки изношенное одеяло, а в темноте Анушка приняла ее за чудь неведомую. Тетка дышала хрипло, со свистом, и все пыталась встать на ноги.

В голове Анушки мигом пролетел вихрь мыслей. Детей у тетки не было. Из родни только она у Анушки и осталась. Но любви между ними это не прибавило: тетка использовала ее как рабочую силу, а теперь и вовсе решила выгодно продать Дохе. Что будет, если Анушка ей поможет? Замужество с нелюбым? То, после которого здоровые девки мрут как мухи?

А если тетка помрет – это что же? Анушка свободной станет?

И сможет сама хозяйством править?

Анушка не думала о том, что Доха может заявить на нее права. Она видела себя – без хворостины, гуляющей по спине каждый день, без подгорелой каши, в собственной, чисто отмытой и уютной избе. И картина эта была так хороша, что Анушка не спешила расставаться с ее сладким образом и спешить на помощь тетке.

Она не заметила, в какой момент хрип затих. Увидела только, что рука, царапающая пол, замерла, распласталась бессильно. Пальцы сжались, словно лапки погибшего паука. Анушка медленно попятилась, тихо-тихо закрыла за собой дверь и побрела на крыльцо. Она шла не поднимая головы и почти уперлась лбом в обтянутую нарядным кафтаном грудь. Даже запахи чеснока и медового взвара не расслышала вовремя – так погружена была в свои думы. Только когда толстые волосатые пальцы сжали ее плечи и встряхнули так, что у девушки клацнули зубы, Анушка подняла голову и недоуменно моргнула.

– Пан Доха…

– Что ж ты, невестушка, невесела? – осклабился Доха. Его взгляд то и дело стекал с лица Анушки на топорщащиеся под сарафаном холмики молодых грудей. Купец быстрым движением языка облизнул губы и растянул их не то в оскале, не то в улыбке.

– Я так спешил тебя повидать, что даже сватов обогнал. Ну да ничего, мы им не скажем, правда? Времени вдосталь. Может, порадуешь будущего мужа лаской да поцелуем? – и купец потянулся к ней пухлыми красными губами. Анушка каким-то чудом дернулась прочь, вырвалась из жадных рук, отбежала, точно испуганная косуля, и застыла, настороженно следя за самодовольно усмехающимся купцом.

– Не пристало нам… Я девушка честная, а вы человек разумный и степенный, пан Доха. Сватов ваших я еще не видала и ответа своего не давала, – дрожащим голоском ответила она.

Анушка оглянулась украдкой, но, как назло, улица возле дома была пуста, куда ни глянь. Стояла летняя страда, и все ушли на покос, по домам остались только старики да дети малые, и тех нещадное светило загнало в прохладу изб. Некого было окликнуть, некому было прийти Анушке на помощь. Вот бы сейчас здесь оказалась рыжая Итрида с ее ядовитыми ножами! Но Итрида хоть и обещала Анушке помочь, вот только не сказала, как и когда. Меж тем Доха уже приближался, не тая своих намерений. Наклонился, схватил за руку и потянул в дом. Анушка вспомнила о мертвой тетке и забилась пойманной рыбой, но мужчина был сильнее.

«Закричу. Ей-бо, закричу», – прикусила губу Анушка. Уже открыла было рот, уже Доха занес руку, чтобы оплеухой заставить ее замолчать…

Коротко свистнул нож, и купец взвыл. Бросил Анушку и схватился за запястье, с ужасом выпучив глаза на ладонь, пришпиленную маленьким ладным кинжалом к стене дома. Анушка отшатнулась, споткнулась о позабытое посреди двора полено, упала и поползла, не думая о том, что задравшийся подол обнажил ее ноги аж до колена. Она не сводила глаз со знакомого лезвия – вот только на нем не было полоски яда, потому Доха и не думал мертвяком падать наземь.

Через забор перемахнули две темные тени. Они мигом окружили купца, и второй клинок, родной брат первого, уперся в ходивший ходуном кадык. Поверх повязки, затянувшей лицо того, кто держал нож, холодно сверкали черные глаза. Доха задергался, подвывая, и кинжал чуть кольнул его шею:

– Не ори, не свинья. Хоть и похож с виду…

Голос звучал тихо, и разобрать по нему, кто говорит, было никак нельзя.

Второй человек в черном рывком вздернул с земли Анушку. Девушка затряслась и тонко заскулила, но одного взгляда Итриды, брошенного в ее сторону, оказалось достаточно, чтобы Анушка мигом прикусила язык.

– Он тебе кто?

– Ж-жених…

– Жених, значит. Ну, поздравляю, невестушка. Повезло тебе. Живой останешься. Правда, вдовой. Грустно тебе будет?

Еще утром Анушка должна была выйти замуж за человека, который был ей ненавистен, перейти из рук в руки, как товар. А сейчас Пряхи наново выплетали нить ее судьбы, и Анушка чувствовала это так, словно вместо кудели те брали ее собственные жилы. Но где-то под тошнотворным ощущением было робкое ликование.

– Нет, – прошептала она. – Не будет мне грустно.

– Тогда беги, – приятель Итриды отпустил ее, отошел на два шага и кивнул на калитку. – Только орать начинай не сразу. Смекаешь?

Анушка кивнула и белкой скакнула к калитке. Доха пытался что-то прохрипеть ей вслед, но оба страшных чужина тут же повернулись в его сторону, и купец побелел.

– А с тобой потолкуем, – Итрида пошла к Дохе. Их загородил второй разбойник. Что было дальше, Анушка не видела – она бежала что есть мочи, бежала прочь, но ни словечка не сорвалось с ее губ – ни сразу, ни после. Больше в родной волости ее никто с той поры не видел.

В доме, где прежде жила Анушка с теткой, нашли два мертвых тела. И говорят, одно было изуродовано так, что старый мельник, много чего повидавший на своем веку, окончательно поседел, едва взглянув на останки купца Дохи, любителя молоденьких нетронутых девиц.

Итрида откинула капюшон, жмурясь из-за лучей солнца, щедро заливающих землю теплом. Дорога ложилась под ноги ровным полотнищем, плотно утоптанным десятками ног и копыт. Горячка боя в крови потихоньку унималась, и бродяжница почувствовала веяние прохладного ветра на коже. Внутри нее все пылало. Так всегда было после жестокой схватки или убийства: словно ее сила хлебала крови и ярилась от солоноватого вкуса. Даромир, помнится, спросил ее, не пожалеет ли она потом о свершенном. Итрида лишь глянула на него непроницаемо-черным взглядом и отозвалась, что тот, кто смеет грозить слабой девице насилием и позором, хуже бешеного зверя. Уж коли тех извести стараются, то что говорить про еще более опасную тварь – человека? Даромир поглядел на бродяжницу так, словно увидел ее впервые, покачал головой и чуть отстал, двигаясь не возле Итриды, а чуть позади. Она только презрительно хмыкнула.

Чистоплюй.

Бродяжница растерла грудь, пытаясь через кости и плоть дотянуться до жгучего клубка, грызущего нутро.

Даромир недолго ехал в стороне. Догнал Итриду и тронул за руку, обеспокоенно заглядывая в глаза.

– Что с тобой, Итка? Клянусь пламенным ликом Алте-Анкх, я тебя такой еще не видел.

– Ничего.

– Прекрати! Ты бледна как упырица.

Итрида вяло ощерила зубы, но Даромир шутку не оценил. Вокруг все потемнело, и бродяжница мельком глянула на небо, ожидая увидеть там наползающую тучу. Но безмятежную голубизну не пятнал ни единый лоскуток облака.

– Туман что ли поднимается?

– Итрида! Нет никакого тумана. Давай отойдем.

Даромир подцепил девушку под локоть и утянул на обочину. Мимо прогромыхала телега, на которой подпрыгивали человеческие головы. Итрида почувствовала, как у нее отвисает челюсть, а глаза лезут на лоб.

– Ты видел? Он что, с казни едет? Но в той стороне даже крупных городов нет!

– С какой казни?! Это всего лишь телега с капустой. Итрида, посмотри на меня. Смотри в глаза, – Дар пощелкал пальцами перед лицом бродяжницы. Итрида широко улыбнулась и рухнула на друга, споткнувшись на ровном месте.

– Да ты вся горишь! Пусть меня сожрут песчаные черви, если я солгу, но последний раз так пылал старик Иллай Хаджин, когда его нашли в песках через седмицу после того, как он вышел за изюмом! – ахнул шехх, коснувшись запястьем ее лба. Он зашарил по карманам и поднес к губам девушки флягу с водой. Итрида не стала спорить: огненный волк, живущий внутри нее, все сильнее вцеплялся в плоть. Живительная влага пролилась в глотку, на мгновение возвращая бродяжницу в Явь.