– Марий, а когда ел ты сам?

– М-м-м, – дейвас оглядел стол, но там были только сладости. Марий сдался и подхватил с блюда пирог, отчаянно надеясь, что он будет мясной. Только надкусив, дейвас осознал, что в его животе не было ни крошки с прошлого утра.

Пирог оказался яблочным.

– Если мы оба заморим себя голодом, кто останется во главе Беловодья? – грустно улыбнулся Светогор. Марий медленно пережевывал мягкое тесто. Князь перевел взгляд в окно.

– Уже седмица, и по-прежнему ни следа, – прошептал он.

Кусок встал поперек горла дейваса. Он бесшумно положил пирог и медленно вытер пальцы о расшитое полотенце. Желваки играли на лице Болотника, но голос его был тверд, когда он снова заговорил:

– Мы их найдем. Найдем тех, кто убил твою семью. Куда бы они ни спрятались – мы их отыщем. Я выделю тебе надежных людей для защиты. И надеюсь, что ты не будешь от них сбегать. Не в нынешнее время.

Светогор нащупал маленькое зеркальце в белой раме и сжал его так сильно, что острые края кованых листьев до боли вонзились в пальцы.

– Нынче не только время иное, друг мой. Но и я.

– Четыре серебрушки.

Стрелец поправил тяжелую пищаль на плече и сбил шапку на затылок. В ожидании ответа он скучающе скользил взглядом поверх длинной пестрой змеи, шипящей, рычащей, блеющей и ругающейся на всех языках Беловодья. Змея эта состояла из торгового люда и всяческого зверья, которое притащили на продажу. Через несколько дней должна была начаться летняя ярмарка, и по традиции первым городом, где она разворачивалась, была Каменка. Но не только купцов манил дух наживы – всегда были и другие. Такие, как эта четверка: три парня и девка невысокого росточку. Стрелец бросил взгляд на девушку и украдкой вздохнул. Мала-то мала, а глаза рысьи, злые…

– Клянусь Алте-Анкх, впервые вижу такое чудовищное проявление людской жадности! Да ты в своем ли уме, морокунов сын? За четыре серебрушки я твой забор перелечу быстрее! – возмутился смазливый шехх, тряхнув густой гривой черных волос. Стражник переглянулся со своим напарником и лениво подкрутил и без того залихватски торчащий ус:

– Лети, – спокойно предложил он шехху. – Мои ребята и не такую дичь бивали. А уж мимо тебя ни один не промажет.

Шехх зыркнул на выстроенный вдоль забора помост, где и впрямь прохаживались стражники, пробормотал что-то под нос и скользнул рукой за пазуху. Стрелец погладил затвор пищали, но шехх лишь достал худой мешочек, отсчитал четыре серебряные монеты с волнистым краем и рунами – светлых богов с одной стороны, темных с другой – и ссыпал их в широкую ладонь стража.

– Лучом золотым дорога, – махнул стрелец, пряча мзду за пазуху. Шехх фыркнул и задрал нос, проходя мимо. Девчонка-рысь последовала за приятелем молча. Высокий мужчина за ее спиной приветливо кивнул стражнику и задержался подле, чтобы спросить, где в Каменке наливают лучшее пшеничное пиво.

– Так в «Золотой ладье», – охотливо отозвался десятник. – Там пан Слад по-свойски варит. Ни одного худого слова о евоном пиве не слыхал.

– Добро, – кивнул мужчина и двинулся следом за товарищами.

Последний из их компании натянул капюшон так низко, что на виду остались только тонкие плотно сжатые губы и небольшая ямочка на подбородке. Двигался путник мягко, бесшумно ступая по настеленным доскам, по сторонам не смотрел и явно знал, куда шел.

Четверка выглядела не более заметной, чем другие многочисленные путники, проходящие через западные ворота Каменки. Но что–то в их облике говорило стрельцу, что в ближайшие дни стоит держать ухо востро.

Каменка была местом зажиточным и крепким. Выросшая возле главного сухопутного торгового тракта Беловодья, она обзавелась несколькими добрыми корчмами, соревнующимися качеством сбитня и затейливостью развлечений, постоянно действующей маленькой ярмаркой и даже двумя крохотными храмами – деревянными и одноглавыми, но сработанными на совесть. Обитель светлых богов сверкала серебристым лемехом купола в восточной части городка. На куполе ярко светился знак: солнце Светозарной Сауле, а перед ним – молния Небесного Кузнеца Перкунаса. В городах покрупнее, не говоря уж о столице, храмов было бы два, но здесь супруги делили один дом на двоих.

Храмы Среброликой Гильтине и Хозяина Ночи Вельнаса тоже были в черте города, и тем Каменка отличалась от остальных городов. Ведь если храмы светлым богам всегда строили на возвышении, чтобы они были ближе к небу и солнцу, то святилища темных ставили возле входа в мир подземный: в низинах, у подножий холмов или, если подле города рос лес, то в чащобе.

Злые языки звали Каменку навьим местом, ведь она стояла на перекрестье трех путей, а перекрестки, как известно, одно из излюбленных обиталищ для нечистой силы. Но другие, те, кто посмекалистей да посмелее, только хитро щурили глаза и расстилали соломку помягче. На много верст окрест иного ночлега, кроме Каменки, было не встретить. А купцам, странствующим в поисках лучшего места для сбыта товара, тоже хотелось поспать на чистых простынях и поесть горячего после долгих дней тряски на лошадях да в телегах.

В Каменке разговаривали в полный голос, смеялись от души, обожали всяческие празднества и рады были любому гостю. А еще корчмы веселого городка каждый год сражались за звание той, где подают лучшее пиво. И вот уже третий год подряд эту жаркую битву выигрывала «Золотая ладья», к которой пришельцам охотно указал путь первый же встречный.

Корчма встретила их запахами солода, меда и свежего хлеба. Тихо звякнули ветряные колокольчики, подвешенные возле двери, и их пение было отчетливо слышно, пока бродяжники потрясенно оглядывались вокруг.

«Золотая ладья» была тем местом, где не только посидеть и выпить можно было в свое удовольствие, но и посмотреть было на что. Ее хозяин, Слад Пивовар обожал всяческие диковинки, и порой вместо платы посетители оставляли ему подарки – поющие кувшины жаркой страны, раскинувшейся за Великой Пустыней; расписные тарелки и искусно сплетенные гобелены с островов Ущербной Луны; колдовской фонарь из цветного стекла, крутящийся вокруг своей оси и раскрашивающий потолок звездами не хуже, чем на ночном небе; музыкальные инструменты всех мастей, специи и сладости в маленьких шкатулках и, конечно, оружие.

Кто другой на месте Слада прятал бы все эти сокровища за семью замками, но корчмарь любил, когда люди смотрят на красоту, и потому использовал все дары для украшения своего бесконечно обожаемого детища – «Ладьи». Она была единственной корчмой на все Беловодье, где посетители могли сидеть на лавках, как привыкли, а могли и на цветных подушках расположиться. Стены прикрывали картины всех мастей – выцарапанные на бересте, выжженные на дереве, нарисованные на коже и тканях и даже было несколько картин на бумаге. Впрочем, на самой дешевой.

Стойка корчмаря была сверху донизу увешана полками, на которых хаотично громоздились банки и баночки, коробки, туеса, свертки – все это обилие безумно благоухало, и с непривычки у того, кто стоял рядом, начинала кружиться голова. Под потолком протянулись многочисленные фонари, стеклянные шары, вперемежку позвякивали ловцы ветра и шуршали ловцы снов.

Казалось бы, такое обилие красок, запахов и вещей должно было сбивать с ног и тревожить, но вместо того любой гость «Ладьи», переступив порог, чувствовал себя так, будто вернулся домой.

Слад и себя любил приукрасить. Шелковый халат шеххов или нарядный кафтан воленцев, борода, заплетенная в косички по обычаю караалов, расписные сапоги и тюрбан – догадаться, как именно вырядится каменский корчмарь сегодня, было невозможно.

День едва начался, и посетителей было немного. Только двое усталого вида воленцев средних лет, расстегнув ворот свиток и вытянув ноги в запылившихся лаптях, потягивали пиво из запотевших глиняных кружек за столом возле окна. Девушка с рысьими глазами подняла руку и тронула тут же запевшие громче серебристые палочки. Им откликнулись другие, разной длины и формы, в беспорядке развешенные на балках там, где в обычных едальнях болтались бы плетенки лука и чеснока. Здесь ими и не пахло, зато нос щекотали странные теплые ароматы, навевающие мысли о пирогах и почему-то об осени.