Пропустив толпу, топающую к клубу, мы понеслись к третьему отряду. Говоровская выпорхнула навстречу, словно сидела в засаде.

— Куба! — завопила она так, что дрогнула земля под ногами. — Ты прав! Флаги указывают прямиком на Красную Струну.

Если бы ТАК сказала Эрика, её бы я слушал вечно.

— Ты расшифровала, — по-деловому кивнул я и выразительно посмотрел на Эрику. Мол, сама видишь, я же говорил.

— Тише, — неодобрительно зашипела Эрика и заозиралась.

— Там всё просто, — зашептала Говоровская, тоже кинув два быстрых взгляда сквозь окрестные кусты.

— Ну, ну, — скептически согласился я. — А куда ты дела две лишние буквы?

— Серые флаги, — прищурилась Говоровская, словно решила поведать мне военную тайну. — Это же просто пробелы.

Язык чуть снова не оказался между зубов. Господи, ну как всё просто, когда есть кому подсказать.

— Смотри, — Эрика быстро нарисовала в тетради шесть оставшихся флагов. Опрокинутая подкова явно похожа на букву «С».

— Во! — снова завопил я. — Ну говорил ведь! Говорил же! А эта Говоровская…

— А я разве спорила, — захлопала глазами Инна. Со стороны могло показаться, что она сейчас расплачется.

— Ладно, не грусти, — я одобрительно похлопал её по плечу. — Ты лучше про город поясни.

— Это здание Токио, — мигом повеселела Говоровская.

— Чего-чего? — переспросил я.

— Вглядись, — Инна забрала карандаш и жирно обозначила контуры сдвоенного небоскрёба.

— Ну, — пожал плечами я.

— Такое здание есть только в одном городе. В Токио.

— Ты была в Токио? — недоверчиво процедил я.

— Я тоже его видела, — выступила Эрика в поддержку гипотезы. — Ты что, никогда не смотрел «Сэйлор Мун»?

— Ты бы ещё телепузиков вспомнила! — скривился я.

— Тем не менее, флаг изображает Токио и символизирует букву «Т», — жёстко повторила Инна, смотря на меня обиженным взглядом.

— Ну-ну, — надулся в ответ я. — Может, ты и закорючку объяснишь?

— Это руна, — Эрика удивлённо посмотрела на меня. — Странно, что ты никогда не слышал о скандинавской письменности.

— Вот именно, — кивнула Инна. — Я тоже сначала не догадалась. Руна, символизирующая Радость и Свет. Думаю, это прямое указание на «Р». Руна Радости.

— Продолжай, — милостиво разрешил я.

— На следующем флаге мы видим…

— Сеть! — не утерпел я.

— Верно. Только она называется «невод». Помнишь, «раз он в море закинул невод…»?

Слово «невод» Говоровская произносила испуганным приглушённым шёпотом.

— Угу, — тяжело согласился я. — Где-то чего-то припоминаю.

— Ну а на последнем — ангел.

Ну что ж, мои позиции были разбиты по всем статьям. Но командир на то и командир, что живёт будущим. Тем более, Эрика про эти позиции и не слыхивала.

— Здорово, — улыбнулась Эрика. — Я, по правде, и не надеялась, что так быстро получится. Даже Куба ко мне прибежал без единой догадки. И это Куба, который без запинки проник в смысл первой семёрки.

Я мигом превратился в соляной столб и покрылся липким холодным потом. Глаза пристально изучали путь каждого из муравьёв, тащивших в неизвестность оранжевые полоски сухой хвои. Я стоял, словно преступник в суде, ожидающий смертного приговора.

— Да чего там, — смущённо махнула рукой Инна. — Наверное, сегодня просто не его день.

Вместо плахи с топором я получил помилование.

— Молодец, Говоровская, — с чувством похвалил я. — Значит, надо бы нам разыскать эту Красную Струну, — раздав слонов, я развернулся к Эрике. — Там бы и прояснилась обстановочка. Что скажешь, если мы с тобой после обеда слетаем в изолятор? Там лежит Пашка из вашего отряда. Спросим, чего такого ему удалось разузнать, что его заперли в больничной палате?

Эрика кивнула и улыбнулась. Мне! И я порадовался! За себя! И за того парня, который не вышел из кустов и не позвал Эрику в другое место. Дело в том, что если бы он рискнул это сделать, зубов у него мигом бы оказалось гораздо меньше, чем предполагает популярная медицинская энциклопедия.

«После обеда!» — пело во мне, когда Эрика направилась к своему корпусу. Я даже не мог обернуться и проводить её взором, потому что рядом сопела Говоровская. «После обеда!» — эта фраза казалась мне то заклинанием, то вырванной строчкой из самого лучшего стихотворения, то пропуском в иную, куда лучшую жизнь.

А пока я ломился сквозь кусты. Радость настолько распирала меня, что будь дорога к моему отряду перегорожена бетонными стенами, я бы прошиб их без малейшего труда. Говоровская, не в силах выдержать такой темп, безнадёжно отстала. Я забыл про неё. Я забыл про всё, кроме тусклых минут, которые отделяли меня от сладостно сверкающего «После обеда!».

Впереди блеснул свет, и я вывалился на приотрядную территорию, чуть не свернув одну из дальних скамеек. Строиться народ ещё не собирался. Возле угла о чём-то шептались три девчонки из четвёртой палаты. Сквозь квадратные стёкла веранды были видны цветные сполохи телевизионного экрана. Проём входа чернел и призывно, и тревожно одновременно. Туда я и направился. Шёл неспешно, уверенно. «После обеда!» выравнивало походку и выпрямляло немного сутулившуюся фигуру. Воистину, «После обеда!» звучало, как волшебные слова, открывающие путь в сказочную страну.

Когда подошва со скрипом опустилась на первую ступеньку, в лицо метнулся тёмный мохнатый клубок. Испуганно отпрянув, я увидел, как перед моим носом покачивается вздёрнутый бельчонок.

Волшебные слова мигом потухли. Руки вцепились в железную проволоку, убегавшую за навес, чтобы вырвать её с корнем, чтобы освободить зверька, которого спасти так и не удалось, но пальцы лишь безвольно скользили по медной глади.

У каждого времени свои законы. Даже если время весьма скоротечно, и его секунды норовят ускользнуть с рабочего места как можно скорее. Но пока последняя из них ещё не растаяла, законы действуют, и отменить их никто не может.

Закон равновесия…

Ну почему, как только начинаешь строить дорогу в неведомое, ловко ускользая от путей, предначертанных остальным, кто-то получает право на подсказки? Почему, как только вручишь помощникам невероятные силы и возможности, тут же появляются те, кому дано право бороться и искать? Как только реализуешь право на необратимый поступок, сразу является кто-то, считающий своим долгом взять чужую боль на себя?

Но число подсказок не безгранично.

Да и стоит ли бояться подсказок? Ведь они — это цена за время, теряющее обыденный смысл в накопителях, пятнадцать из которых уже вовсю превращают часы в километры?

Пускай сначала отыщут подсказки, пускай проникнут в их скрытый смысл, пускай пытаются бороться. Этого не отменить и не предотвратить. Это цена за Красную Струну, без которой не очнуться от коварного забытья.

Спасение в том, что подсказки не кажутся реальными. Спасение в том, что собственных дел у изыскателей обычно бывает достаточно много, чтобы не оставалось времени лезть в чужие. Ничего не делать гораздо легче, чем искать, и уж намного проще, чем бороться.

Но если ты всё же влез, не обессудь, дружок, когда в самой обычной вещичке, которую сжимают твои руки, притаилось нечто такое, что тебе вряд ли понравится.

Если ты, конечно, успеешь его почувствовать.

В груди ходили тоскливые волны. Ну почему за один миг всё может обернуться такой поганью? За что, спрашивается, боролся? За что бился с целым отрядом? Можно ли чувствовать себя героем, если твой подвиг оказался бесполезным?

Я сжал тельце бельчонка посильнее, но оно не поддалось, словно окаменело. Только тогда до меня дошло, что пальцы обхватили…

Всего лишь чучело! Такие бельчата продаются за полторы сотни. И котята! И выглядят совсем, как настоящие. Такие же пушистые, такие симпатичные. Прелестный такой подарочек на Новый год или день рождения.

На лице заиграла улыбка. Что, салабончики, удалось вам снова словить бельчонка? Как бы не так! Улыбка разгоралась сильнее, но вдруг потухла, словно костёр под проливным дождём, когда я увидел вытаращенные от испуга глаза Кольки Сухого Пайка.