Вокзал встретил нас многолюдьем. Пока сам не увидишь, трудно представить, как много людей отправляется под вечер из районного центра в областной. Нет, если б утром, то без вопросов. Рынок там, то, сё. Но куда такие толпы несёт вечером-то?

Золотистые стрелки квадратных часов в синюшной рамке замерли вблизи римской пятёрки и десятки. Большая качнулась и сдвинулась на деление. Мигнули и погасли цифры центрального табло. Лампочки снова мигнули и сложились в уже другие цифры. «Отправление автобуса через 0 часов 08 минут», — вещала светящаяся надпись.

Такое положение дел успокаивало. Дрожать в нетерпении оставалось каких-то восемь минут. И у Электрички оставалось всё меньше времени для пакостей и засад. Но на месте я стоять всё равно не мог. Бегло оглядевшись, я ввинтился в толпу, но тут же был пойман неугомонной Говоровской.

— Куба, ты куда? — испуганно спросила она.

— Надо, — жёстко ответил я. Объяснять, куда я собрался, не хотелось. А врать не хотелось ещё больше.

— В буфет, — предположил Колька. — Если в буфет, то попить чего-нибудь хватани. У меня в глотке песок после той драки.

Я милостиво кивнул и скрылся за спинами двух шкафообразных субъектов. Следовало поторопиться. Стрелка вот-вот могла передвинуться ещё на одно деление, если я чуть запоздаю, автобус укатится к подвигам без меня.

Чтобы обойти все намеченные места мне хватило четырёх минут. Кольке везло, несмотря на столпотворение, подход к буфетной стойке оказался совершенно свободным, хотя столики на длинных ножках были почти все заняты. Женщины и мужчины с одинаковыми тусклыми взглядами задумчиво пожирали одинаковые пирожки с капустой и прихлёбывали из одинаковых стаканов бурое варево, словно чай и кофе в одном флаконе. Отхватив полуторалитровую бутыль с «Тархуном», я поспешил назад. Народные массы вот-вот могли колыхнуться и неудержимым потоком заструиться к выходу.

Когда я пробился к своим, то светящаяся надпись предупреждала о трёх минутах ожидания. Но на табло уже никто не смотрел. Взгляды в едином порыве были прикованы к распахнутой двери. Там, уверенно расставив ноги, скульптурами высились три фигуры в серой форме. На головах у них красовались каски. Размер их был таким, что пол-лица начисто терялось в тени. В руках серой троицы приплясывали демократизаторы.

— ОМОН, — первым высказал догадку Колька.

— Спецназ, — на секунду запоздала Эрика.

— СОБР, — поправила предыдущих отгадчиков Инна.

Я был не согласен. Какой ОМОН с СОБРом в придачу. Самый обычный патруль, невесть зачем напяливший каски.

— Расступись, — лениво, но со значением произнёс милиционер, стоявший впереди.

Народ не спешил.

Две дубинки звонко шлёпнули по спинкам ближайших сидений, мигом опустевших.

Народ начал медленно расступаться.

Чтобы не оказаться выставленным на всеобщее обозрение, я снова использовал спины шкафообразных субъектов в качестве укрытия. Эти двое, объединённые устрашающих размеров ящиком, выглядели неразлучной парой.

Серая тройка дробным шагом продвигалась к центру зала. Невидимые глаза из-под каски шарили по передним шеренгам. Они явно кого-то искали, и каждый из собравшихся начинал побаиваться, что искали его.

— Нам нужны два парня и две девчонки, — чеканным голосом объявил впередистоящий. — Они сбежали из лагеря, — моё сердце остановилось. — Остальные свободны.

Народ продолжал расступаться.

— Э, не слыхали, — к предводителю придвинулся тот, что стоял слева. — Детей вперёд. Ну, живо!

«Гони деньги, — пронеслось у меня в голове. — Ну, живо!»

Это не милиционер. Это Гарик из первого отряда, перевоплощённый Электричкой. В душе властвовал космический холод. Драться с Гариком не рискнул бы никто. И я в первую очередь.

«Вот так и заканчиваются приключения в реальной жизни», — грустно подумал я, осторожно выглядывая из-за ящика.

Предводитель серой троицы шагнул ещё раз. Этот раз оказался последним. Перед ним оказался один из моих шкафов. Он громко сопел и, судя по всему, не собирался сдвигаться ни на миллиметр. Дубинка в руке предводителя выкинула затейливый фортель и упёрлась в куполообразное пузо моего защитника.

— С дороги, — в голосе сквозили недовольные металлические нотки.

— Ка-ама-андир, — пропел шкаф. — А хто ты такой? Форма-то и у меня в хате за диваном валяется.

— Сейчас узнаешь, — лениво ответил предводитель и эффектным жестом достал книжицу в красной корочке. Пальцы щёлкнули по обложке и развернули её. Страницы были заполнены строчками до неразборчивости мелкого шрифта. В левом углу была вклеена фотография. На фотографии, как и положено, стояла фиолетовая жирная печать.

Пальцы снова щёлкнули, закрывая книжку, но счастливый обладатель повышенных прав убрать своё сокровище не успел. Сарделькообразные пальцы прищепкой защемили достояние республики.

— Ну-ка, ну-ка, — и шкаф нагнулся над книжицей.

Тут и я не утерпел и высунулся в щель между ящиком и шкафом. Я не знаю, в чём не сработало заклинание Электрички, но на книжице золотом спасительно сияло: «Удостоверение МЕНТА».

— Э! — обижено завопил шкаф, словно его обделили при продаже Родины. Мужики! Это ж подкол. Какие они менты? Это ж всего-навсего угланы!

Милиционер, стоявший слева, отодвинул Гарика назад и включил мегафон.

— Молчать!!! — рявкнул металлический голос. — Проводится спецоперация. Среди вас находятся два мальчишки и две девчонки, сбежавшие из лагеря. Выдайте их, и можете спокойно разъезжаться согласно купленным билетам. В противном случае выезд рейсовых автобусов будет задержан.

Я взглянул на часы. Стрелки показывали одну минуту шестого. Цифры на табло погасли. Я начал волноваться. Может, как и обещали эти левые милиционеры, рейс задержан. А может, автобус спокойно себе уехал.

В ушах звенело от проклятущего мегафона. Но столь могучие звуки не произвели никакого впечатления на шкафа, только что рассекретившего Гарика. Толстенные пальцы сложились в кольцо, и указательный звонко щёлкнул по краю каски. Та качнулась, поехала назад и опрокинулась с головы, глухо брякнув об пол из мраморной крошки. На всеобщее обозрение выставилась круглая голова с взъерошенным пшеничным ёжиком, носом пуговкой и разлинованным полосками пота лбом. Голубые глаза широко раскрылись то ли от испуга, то ли от удивления, что даже с милиционером могут поступить таким нехорошим образом.

Народ возмущённо зароптал и дружно шагнул вперёд. Решимость народных масс представляла собой сложный коктейль разнообразнейших чувств, смешанный в единый несокрушимый монолит. Кирпичиками его служили впитанный поколениями страх перед людьми в форме, стыд, когда на московских площадях тебя выволакивают из толпы и требуют предъявить документы, начиная от паспорта и заканчивая билетом с датой отбытия из столицы, жгучая обида на хозяина полосатой палочки, который выбрал именно твой автотранспорт для поддержания своего материального благополучия, ненависть, когда избиваемый полупьяными личностями ты видишь, как мимо важно проходит блюститель порядка, являя пример полного благодушия, холодное покалывание неопределённости, когда тебя уводят в неизвестном направлении и на твоё жалкое «За что?» презрительно цедят: «Там разберутся», осознание полного бессилия в минуты, когда в лицо врезается оглушительная боль удара резиновой дубинкой, доставшегося просто потому, что ты не успел отскочить от внезапно вспыхнувшей драки на трибунах стадиона или на концерте отечественного исполнителя, который как ни в чём не бывало продолжает ослепительно улыбаться со сцены.

— Эй, ка-амандир, — нехорошо улыбнулся первый шкаф, — ты разве ещё не понял, что ничего тебе тут не обломится.

— Два мальчика и две девочки, — даже мегафон не мог скрыть дрогнувшую неуверенность в голосе.

— Граждане, — хрипло вступил милиционер, стоящий справа от того, кто держал мегафон. — Выдайте беглецов, и дело с концом. Незачем так волноваться. Понятно вам или нет?