Дерево было такое толстое с очень мощной кроной, потому и гнездо получилось объемное и удобное. В нем свободно можно было поместиться не только троим, а, по крайней мере, пятерым. Заняло строительство два часа, и ночь совсем опустилась на лес.

– Вот теперь из веревки сделаем лестницу – и все в порядке.

И баба Феня, разделив веревку на две части, через определенный промежуток, навязала узлов, в которые вставила выпиленные ступеньки из тонкого молодняка, по краям которых сделала надрез, чтобы они не выскакивали из узлов.

– Вот и лестница готова. Олеся, проверь, как она тебе, нравится?!

Олеся быстро забралась на дерево.

– Здорово и легко подниматься! Марта, поднимайся ко мне!

И Марта поднялась, облегченно опустилась на мягкую подстилку из сушняка, листьев и еловых лап. Втащили рюкзаки и укрепили, повесив на сучья.

– Конечно, костра у нас снова не будет, но зато спокойно можем поспать. А Серый будет возле дерева ночевать. Извини друг, но к нам мы тебя не возьмем, у тебя крепкие зубы и быстрые ноги. Если что – сможешь удрать, – приговаривала баба Феня, включая фонарик и доставая из рюкзака ужин. – Вот вам молоко, ваша чашка, корми, Олеся, своих кошек, что-то они уже научились пищать.

Снова ужин был из консервов и хлеба, который уже порядком зачерствел, но был вкусным. И девочки с удовольствием поужинали, баба Феня ела немного, все старалась лишний кусок подложить девочкам. Вот только воды было уже очень мало. Сделали по глотку, и во фляжке осталось еще по глотку.

– Ничего, уже, считай, дошли. Ночь спим спокойно, а утро вечера – мудренее. Утром и обсудим дальнейшие свои действия.

Ночью проснулись от собачьего лая, визга, рычанья.… Все слилось в кошмарный ночной концерт, который пробирал до самых кончиков пальцев и поднимал на голове волосы дыбом.

– Что это? – дрожа от страха, шепотом спросила Олеся, прижимаясь к сестре.

Марта тоже вздрагивала всем телом. А под деревом творилось что-то ужасное. Слышно было, как катались по земле, рычали или жалобно скулили собаки. Их было так много, и они, видно, напали на Серого.

– Это дерутся собаки. Ничего страшного, подерутся и разойдутся, – успокаивала девочек баба Феня.

– Бедный Серый, бедный Серый! Мне его жалко. Надо было взять его сюда, а там его загрызут! – Олеся чуть не плакала.

– Ничего с ним не станет. Сейчас вырвется и удерет. Он ведь не дурак, чтобы его загрызли. Но вначале повоюет. Как без этого? – успокаивала Олесю баба Феня.

И на самом деле, вскоре собачий гомон стал удаляться и совсем затих где-то далеко в лесу.

– Как там Серый? Может, лежит раненый?

И чтобы успокоить девочек, баба Феня с фонариком спустилась с дерева. Но нигде поблизости никого не было. Серый исчез вместе со стаей собак.

– Откуда столько много собак, до поселка далеко? – поинтересовалась Марта.

– Это одичавшие собаки, видно, когда люди ушли из скита, собаки остались и теперь, собравшись в стаю, охотятся. Они такие же опасные, как и волки. Но волки на огонь не пойдут – боятся, а собаки ничего не боятся. Так что, если мы здесь поселимся, это для нас будет проблема. А теперь спать, ночь еще не закончилась, – и баба Феня замолчала.

Но девочкам не спалось.

– Я так хочу домой, хочу, чтобы ничего не было, что с нами случилось! Я боюсь спать и очень устала! – и Олеся тихо заплакала.

Марта обняла сестру, погладила ее по голове.

– Успокойся, сестренка! Я тоже устала. У меня все болит, я даже не знаю, что у меня не болит. Но выхода у нас нет, и лучше терпеть, не раскисать, тогда будет лучше. А сейчас давай поспим, хоть такое убежище, пусть холодно и моросит дождь, но в безопасности, вернее, в относительной безопасности.

Они обнялись, согревая друг друга, и снова уснули. А баба Феня до самого утра не могла уснуть. Потом, вооружившись топором, она тихо спустилась с дерева и пошла на разведку. Нужно было найти воду и определить, где они находятся.

Скит был совсем рядом; изгородь, которой был огорожен поселок, давно повалилась и сгнила. И ветер гулял по небольшим пустым улицам бывшего селения. Черные дома стояли без окон и дверей; провалившиеся крыши и лишь печные трубы еще как-то держались, даже в тех домах, где пожар уничтожил жилые постройки. А были и такие дома, которые только почернели от дождя и ветра, но стояли еще крепкие. Окна и двери были забиты крест-накрест досками. И под ставнями, наверное, хранилось оконное стекло. Эти дома были еще страшней, так как они напоминали о том, что хозяева могут вернуться, и они ждут не дождутся их.

Не заходя в дома, баба Феня медленно шла по бывшему скиту, где жили, трудились и молились такие же, как она, люди. Но их выгнали из жилища, разбросали по свету, а некоторых убили. Так что же было не так у этих людей? Чем они помешали обществу, живя так далеко от него? Может быть, молились не так, как другие? Но какая разница, как молиться, если Бог один и, если он есть, он на любом языке, как бы ты не молился, должен услышать и понять. Это с его ведома мы все верим ему, но молимся по-разному. А может, виной была не вера, а то, что эти люди жили здесь своей жизнью и были счастливы по-своему, и подчинялись своим законам?!

Было жутко от тишины и безлюдья. В конце поселка стоял большой дом, не тронутый временем, лишь оторванная ветром дверь, почерневшая, лежала тут же у порога, да слой листьев покрывал пол дома. Баба Феня постояла на пороге, а потом вошла. Старая, никому не нужная мебель: стол, лавки, табуретки – все сделано своими руками. Шкафы, в которых, видно, что-то было разбросано: истлевшая грубая одежда и церковные книги. Ни одной иконы или креста, но по всему видно, здесь был дом для молитв, или жил священник.

Баба Феня зашла во вторую комнату. Это была маленькая уютная комната, обставленная тоже грубой самодельной мебелью: две жесткие деревянные кровати, стол у окна и этажерка, на которой ничего не было. Из этой комнаты была дверь еще в одну комнату. Баба Феня постояла в раздумье. Тяжело было думать, что здесь жили люди, и о них напоминают только вещи.

Женщина открыла скрипучую дверь. Комнатка была совсем маленькая. В ней была одна кровать и еще детская люлька, подвешенная к потолку. Сделана так искусно: ручная резная работа и красиво расписана. Это единственная вещь, которая сделана, даже можно сказать, с роскошью.

«Вот, что нам понадобится, когда мы где-то устроимся – люлька, – подумала баба Феня. – Потом придем сюда с девочками. А теперь нужно найти колодец с водой, нам нужна вода».

Колодец был в середине бывшего села, он был внутри маленького домика, как игрушечного. Внутри барабан с ручкой, мощная цепь накручивалась на отшлифованное временем дерево, и даже сохранилось ведро. Большое ведро, литров на двенадцать-пятнадцать, обшитое снизу и сверху плоским железом – вечное ведро. Баба Феня опустила его в колодец, и закрутился барабан, замелькала ручка, и где-то глубоко-глубоко ведро коснулось воды и, гулко булькнув, ушло в воду. Женщина вытащила полное ведро воды, она была чистая, холодная и очень вкусная.

«Во что бы набрать? Проходя по улице, я не видела ни одного брошенного ведра. Нужно зайти в какой-либо дом и поискать что-нибудь из посуды. Не может быть, чтобы ничего не было. Даже если уехали, все взять не смогли, есть брошенные, ненужные вещи».

И баба Феня вновь пошла по улице. Показались старые пепелища, возле одного из них она остановилась. Стен не было, а печь, как памятник, возвышалась над поросшим бурьяном пепелищем. И на печи стоял черный от пожара чайник.

– Вот что мне нужно! Пусть простят меня бывшие хозяева дома, но все равно он стоит бесхозный. Пусть еще послужит нам.

Баба Феня взяла чайник. Сполоснув его внутри, она налила в него воды, остальную воду вылила, оставив ведро пустым и закрыв колодец, пошла в лес.

Женщины с особой тщательностью выбирали место под землянки. Нужно было вырыть четыре землянки, которые сообщались бы между собой и имели бы два выхода. Но каждая из них должна была быть в густом кустарнике или окруженная порослью, где сложно ходить, и чтобы было со стороны не видно. В одной землянке должен был храниться хворост или, вернее, дрова для печи, другая должна быть кладовой и две жилые.