Я же просто пользовался ситуацией и приобретал разнообразный опыт, в частности, при всей поднадзорности в интернате у нас была определенная свобода передвижения и масса возможностей и для различных безобразий. По дороге из школы в интернат я завел привычку заходить в сладкарницу и брать там кофе с пирожным. А еще именно там я впервые попробовал курить. Мы экспериментировали на мерзких сигаретках «Арда», на которых честно было написано «2-й сорт». Так была заложена основа для вредной привычки, с которой я смог расстаться только в 64…

Там, в Софии, я впервые увидел, что такое настоящее болельщицкое противостояние. В стране жили две совершенно несовместимых и страстно, по-южному, ненавидящих друг друга орды – болельщики «Левски»[71] и ЦДНА – Центрального Дома Народной Армии, наши братья, стало быть. Весь город был исписан лозунгами «Само ЦДНА!»[72] или «Само Левски». На улице мужики вполне серьезно могли пристать с вопросом, за кого болеешь. Я отвечал гордо: – Само ЦСКА! (это они потом название переменили, как у нас, а тогда – отличались) Рты от удивления раскрывались, но я их закрывал фразой: – Аз съм от Советския Союз![73]

«Левски» тогда представлял министерство связи, но вскоре в Болгарии началась волна слияний спортивных команд, к ЦДНА добавили другую армейскую команду «Червено знаме» и переименовали в ЦСКА «Септемврийско знаме», а «Левски» слили с софийским «Спартаком», который в Болгарии представлял милицию и госбезопасность, и некоторое время называли «Левски-Спартак». Потом все эти двойные названия постепенно осыпались, но ведомственная подчиненность, соответственно, армии и ГБ осталась. Наш болгарский приятель, с детства болевший за «Левски», называет слияние со «Спартаком» черным днем своей жизни.

Интернат наш стоял всего в километре от стадиона «Васил Левски», туда после начала матча можно было залезть на вал, заменявший одну из трибун. Так я увидел один из матчей ЦДНА, который армейцы к моему удовлетворению выиграли со счетом 4:0. В составе всей советской колонии был я отведен и на матч нашей олимпийской сборной с болгарами. Билеты нам купили централизованно. Смешно сказать, но посещение мероприятий в Советском клубе (кино по воскресеньям) было обязательно. Я как-то уперся – не хотел какую-то дуболомскую картину смотреть и не пошел, так мне, семикласснику, потом завуч Советской школы мозги вправляла – чтоб от коллектива не отрывался!

Но на футбол-то я шел без всякого поводка. Игра не особенно понравилась – в составе отсутствовали армейцы… Киевлянин Серебрянников забил гол со штрафного, пушка у него была страшенная. Вскоре состоялся и исторический в какой-то степени матч – СССР на своем поле победил Италию, и это показали по Интервидению на страны соцлагеря, так что этот триумф удалось лицезреть и мне. В середине первого тайма наш Дубинский довольно резко сыграл против левого края итальянцев Паскутти, а тот полез в драку и был выгнан с поля, и наши выиграли 2:0. А ведь какие люди были на поле: Мальдини-дедушка, Ривера, Сормани, Факетти, Гуарнери, Траппатони! Но и наши Шестернев, Понедельник, Численко, Воронин, Валентин Иванов были им под стать. Ответный матч в Риме сыграли 1:1, причем Яшин отбил пенальти от Маццолы, наши вышли в четвертьфинал II Кубка Европы.

Еврофинал с Испанией в Мадриде мы уже тоже увидели в прямой трансляции. Это – один из самых крупных успехов советской футбольной сборной на международной арене… который официально был сочтен неудачей. Наших ребят опять накрутили: соперник – франкисты, политическая ответственность, то-се, все еще очень хорошо помнили по ЦДСА, какая она бывает. Играли сурово и на равных – пропустили, сквитали, а потом Марселино нам забил – и проиграли. Обидно, но было ощущение невезения, а не слабости. Однако ж наше футбольное начальство осталось недовольно, и Бескова выперли с поста главного тренера сборной. Это за второе-то место на Европе!

Альберт Шестернев был в основе сборной единственным представителем ЦСКА. Скажу честно, если в сборной нет армейцев, бóльшая половина интереса к ней (процентов эдак 90) для меня пропадает…

Еще одной телесенсацией той осени стал первый трансокеанский телерепортаж о похоронах убитого президента США Джона Кеннеди. Картинка сорвалась в момент, когда перед камерами проводили расседланного коня главнокомандующего армией – спутник Телестар ушел за горизонт, а другого еще не было…

Под Новый 1964-й год мы возвращались домой, и сразу после пересечения госграницы я понял, что в стране кое-что серьезно изменилось: на погонах одного из пограничников была широкая продольная лычка – таких знаков различия, когда мы выезжали из СССР, не было! Путем дальнейших наблюдений и умозаключений я понял, что таковы нынче погоны старшин, у которых раньше лычки были Т-образными.

Прибыв в Москву, я первым делом отправился к школьным друзьям Мишке и Вовке, и мы отправились гулять по району, а я по дороге рассказывал им сказки из жизни волшебной страны Заграницы. Бог знает, что нас понесло в соседний 76-м квартал, а там мы налетели на деревенских – полсела Хорошево тогда еще существовало…

Ничего особенного, просто у пацанов, которые были на вид года на два-три постарше нас, кулаки чесались. Почему-то Вовка им не понравился, и «конкретные претензии» предъявляли ему, уже хватая за грудки. Я как-то выпал из поля зрения шпаны, и, видя, что Вовку сейчас просто буду бить, обратился к хулиганью с речью на болгарском, которым овладел за полгода довольно прилично, о том, что советские товарищи ведут себя странно, и настоящие пионеры так поступать не должны. Ребятки офанарели – я таких тупых ничего непонимающих харь и потом встречал немного – и поинтересовались у Мишки: – А он хто?

Мишка с воодушевлением им объяснил, что я болгарский пионер, присланный по обмену… Один из пацанов ухватил меня за брючину и произнес: – Импортные!

Видимо, это окончательно убедило агрессоров, что лучше с нами не связываться, и они отвалили, постоянно оглядываясь на ходу…

После болгарского достатка и изобилия фруктов неприятным сюрпризом оказались трудности с продовольствием. Очередной неурожай заставил ЦК КПСС известить советский народ, что в хлеб теперь разрешается подмешивать кукурузу, горох и прочие ингредиенты, чтобы хватило на всех. Совершенно исчезла из продажи мука, и ее распределяли через ЖЭКи[74] для праздничных пирогов два раза в год – к 1-му мая и 7-му ноября… Мама меня ставила в очередь с книжкой и исчезала по делам, а я стоял там часами и, по мере приближения к окошку выдачи, постепенно сатанел, потому что ни паспортов, ни свидетельств о рождении, по которым выдавали муку, ни денег она мне не оставляла, и я боялся, что мы пропустим очередь. Однажды мама ворвалась в ЖЭК, когда до меня оставалось всего два человека, и я настолько перенервничал, что впервые в жизни наговорил ей всяких резкостей.

Новая классная руководительница сощурилась, обнаружив меня в классе после зимних каникул, и произнесла, что, де, «а у нас новенький», на что я, обидевшись, ответил, что это она новенькая, а я-то старенький… То ли в отместку за непочтительность, то ли потому, что это была первая в моей жизни учительница, которой мы были откровенно пофигу, но отношения у нас не сложились, и седьмой класс я закончил с худшими отметками за всю свою школу. Надо признать, что интернатская беспризорность тоже внесла свой вклад в успехи.

Тут еще оказалось, что в моем классе интерес к футболу расцвел пышным цветом. Парни знали всех игроков, включая дублеров, на уроках, не требующих напряжения мозговой мышцы, играли в настольный футбол, который изобрел я, или настольный хоккей, который изобрел кто-то из ребят. Учителя на всяких историях и географиях недоумевали – почему мальчики каждый раз сидят по-новому – а у нас был круговой турнир. Между прочим, полгода физкультуру у нас вел Василий Иванов – бывший вратарь ЦСКА, пришедший к нам из «Спартака». Он учился в институте, а к нам попал на педпрактику. К сожалению, в футбол с ним поиграть не удалось – зима была.