Кстати, тогда к таким переходам относились вполне спокойно. Скорее, обратили бы внимание на несоблюдение клубных цветов. Нашим полагалось быть в красно-синем со звездочкой, Спартаку – в красных майках с обязательной поперечной белой полосой, динамикам – в бело-синем с белой полоской на трусах, а паровозникам – тоже в красных майках, но белая полоса – вертикальная. [75]К сожалению, отказ от традиционных цветов начался именно с нас – вдруг в 60-е стали играть в белых трусах. Я это воспринял как личное оскорбление.
Армейских болельщиков в те годы было примерно столько же, сколько динамовских и спартаковских, и намного больше, чем торпедовских и паровозных. Кличка спартаковских «Мясо» появилась относительно поздно, когда их Мосмясокомбинат взял под крылышко, а, особенно, когда они уписали все стены в городе своим «С», к которому доброхоты добавляли недостающие буквы. Впрочем, тему их желудочно-кишечного происхождения обыгрывали и раньше – они ведь были и «Пищевиками»…
Когда меня в первый раз мусора конем обозвали, я обиделся. Потом как-то привык – конь животное благородное, умное и боевое – и укусить может, и лягнуть, и затоптать… К сожалению, сталкивался я с этим нашим тотемом в жизни редко – только в детстве да в виде ментовских лошадок. А ведь в 60-е на улицах Москвы еще можно было встретить бойцов и командиров с синими петлицами с подковой и перекрещенными саблями – из последнего кавэскадрона.
Динамиков звали мусорами – по естеству их, торпедовцев – кастрюлями – за цех ширпотреба[76] ЗиЛа, который до холодильников клепал эти изделия. Ну, паровозы и были паровозами. Этих никто всерьез не брал, потому что были они слабее всех и периодически вылетали вон.
При этом взаимоотношения болельщиков долго оставались на том идиллическом уровне, который я уже описывал. Наибольшее неприятие у меня вызывали динамики. Когда-то на наших зеленых полях было только две силы: мы и они. За шесть послевоенных лет мы нанесли им пять нокаутирующих ударов, и они, будучи не в состоянии что-то этому противопоставить на поле, просто «смели красных с доски», и предопределили наша последующую корявую судьбу.
Потом была эпоха, когда соперничество армейцев с динамовцами отошло на задний план, но в редкие моменты, когда наши собирали силы и выбирались на самый верх, там их чаще всего встречал наш извечный исторический враг. В 55-м наша только что восстановленная команда отомстила динамовцам в финале Кубка, в 67-м – тоже в финале Кубка уже они разгромили нас, а в 70-м мы вернули себе чемпионство в сражении именно с ними… И стычки в те годы, конечно, намного более редкие и намного менее зверские, происходили именно с динамовскими, особенно для тех из нас, армейских, кому повезло уродиться прямо рядом с их вотчиной в Петровском парке. Они очень гордились и частенько поминали, что их клуб – это Органы. На что немедленно получали – «половые»… Потом еще на место главного супостата стал претендовать Киев – командочка из той же конторы…
Со спартаковскими нам тогда было просто нечего делить – когда поднимались мы, горели они. Антагонизм с этими последними, переходящий в «а ты кто такой?!» – дела куда более поздних времен. В 1976 году униженные вылетом из высшей лиги[77] спартачи сбились в агрессивную шоблу под вывеской «народной команды». Ходили разговоры, что кому-то наверху понадобилась «темная сила» в качестве пугала. Поддержка мясных стала модой, этим в полицейски дозволенных рамочках фрондировали. Мы тогда посыпались вниз, а они на волне успеха загребали молодняк, и, считай, то поколение для нас почти пропало, и так мы оказались в «подавляющем меньшинстве».
Думаю, именно с «народной» командой связано появление в России класса болельщиков-фанатиков, которым интересен собственно не футбол, а «об выпить водки и об дать кому-нибудь по морде» © Бабель, а на поле могло при этом происходить что угодно – от игры в дочки-матери на деньги до борьбы нанайских мальчиков.
Как-то попал я в метро в их «бурный поток». Толпа мясных карланов плотной массой куда-то перла, вопя «Спартак – чемпион!» и сметая все на своем пути. На беду, им категорически понадобилось вломиться толпой в вагон, из которого мне категорически надо было выйти. Когда я врубился во все это ударами коленей и локтей, масса локально подалась, но тут же натекло новое. По-моему, они не чувствовали ударов, пребывая в молитвенном экстазе. Вырвался с трудом, хотя карланам было лет по 12–14, а я уже взрослый был мужик.
Вернувшись в Москву повзрослевшим, я возобновил свои походы на стадионы уже с Хорошевки. И для начала отправился на русский хоккей «Динамо» – СКА (Свердловск). Играли на Малом поле, и я по наивности поехал прямо к началу игры в совершенной уверенности, что билет добуду легко. Куда там! У кассы топталась огромная «борода» из болельщиков, причем вывеска гласила, что билетов нет. Но вечная надежда держала там этих несчастных – ходили слухи о какой-то мифической «брони». Что-то мне подсказало, что тут ловить нечего, и с толпой безбилетных я отправился на поиски дыры в заборе. Их там было немало, я их знал, но менты их знали тоже – у каждой щели, в которую протискивалась моя голова, торчал патрульный. Но кто ищет, тот найдет!
У самого забора со стороны поля стояла какая-то кладовка, и через секунду я, вскарабкавшись по прутьям, в компании еще десятка орлов устроился на этом насесте. Менты, естественно, тут же заорали, чтобы мы немедленно мотали оттуда к нехорошей матери. Но допрыгнуть до нас не могли. Согласитесь, это специфическое ощущение – с трехметровой высоты наблюдать беснующихся ментов, которые ничего с тобой не могут сделать. Они нас стращали, что вот сейчас они обойдут сзади, и настанет нам конец. Ну, это еще обойти надо! Правда, с особо наглыми индивидами они все ж таки боролись: попытки под шумок спрыгнуть с крыши пресекались – этих менты не ленились выводить со стадиона, а на нас как-то притерпелись смотреть как на неизбежное зло. Типичная «Лиса и виноград».
Про ментов я забыл довольно быстро – такая была игра! Тогда Свердловск еще не растерял свое звездное поколение, половина которого потом в это самое «Динамо» и переползла – на поле были и Атаманычев, и Дураков, и Измоденов. Ну, они динамикам и всыпали, даром, что поле чужое.
В начале второго тайма, когда у меня замерзло все – сидел на корточках, заледенел, почти уже не мог этого терпеть, и мне показалось, что менты про нас вообще забыли, я таки спрыгнул. Но эти гады в синих шинелях[78], оказывается, не дремали, и старшина за мной рванул в толпу. Ну, никак мне в ментовку не хотелось, потому я выполнил маневр уклонения, рванул к забору и по гладкой поверхности взлетел обратно на крышу, куда меня втянули остававшиеся там мужики. Старшина попробовал снизу полаять, что вот настал наш час, что нас терпели, но мы совести не имеем, сейчас всех сгонят к ЕМ. Мужики отругивались, и как-то это дело замяли. На меня, правда, пошипели, что не хрена подставлять народ. Но не выгнали, хотя чуяли, что я армейский, а на крыше собрались, само собой, в основном динамики. Либеральные были времена. Вскоре все кончилось победой свердловчан, и мы, позванивая замерзшими членами, посыпались с крыши. Согрелся я после этой прогулки не скоро.
За несколько лет до того команду ЦСКА по бенди разогнали. Долго простить не мог Мельникову и Осинцеву, что они за «Динамо» стали играть. А что ж им было делать? А за Свердловск болел я от некуда деваться – все же армейцы.
Летом стал я уже регулярно ходить на футбол, больше на дубль и на первенство Москвы – на Песчанку. Тогда у нас еще тоже был клуб, как у всех – с 1-й и 2-й мужскими и далее – мал-мала меньше. Первый раз на клуб приперся, смотрю – никого. Главное поле пустое, на трибунах никого, только мужички иногда сквозят иногда куда-то вбок. Полчаса так промаялся, пока не осмелился спросить – так где же играют?! Отвели в глубину территории на гаревое поле, где, как раз старшие мальчики пыль месили. Потом 1-я мужская играла, но никого из знакомых доигрывающих в тот раз на поле не оказалось. Потом клуб кому-то помешал, и его разогнали. Осталась только школа.
