Моя мама в этом случае снова пустила в ход свои паранормальные способности за несколько минут устанавливать лучезарно добрые отношения с кем угодно, включая самых злобных хабалок и сильноядовитых змей. Так случилось и в районном гнезде народного просвещения, и уже совсем было мама уговорила, что у меня это будет уже четвертая школа за четыре года, что, к тому же, мы должны уезжать вслед за отцом в загранкомандировку, и там у меня будет пятая, а потом – в 9-м классе – еще и шестая… И тут почти уже уломанная инспектриса напоследок спросила: – А как мальчик учится?

Вот тут мама дала промашку: – Он отличник!

Нельзя было этого говорить! Тетка из РОНО всполошилась: – Вот, надо укреплять новые школы сильными учениками!.. Маме пришлось начать сеанс гипноза сначала, вернулась она домой совершенно вымотанной, но с письменным разрешением РОНО продолжить обучение в 108-й школе.

Впоследствии с директором уже не было проблем – он, в конце концов, привык ко мне и решил сберечь для рекорда – до того во вверенной ему школе долго не было медалистов, а в наш год – целых четверо!

Раз я помянул уже второй раз мамины паранормальные способности стоит рассказать, как они выявились и что из этого удалось извлечь членам нашей семьи, отечественному спорту вообще и команде ЦСКА – в частности.

Кое-что мы приметили, когда в 63-м началась серия побед сборной СССР по хоккею. Мы с отцом сидели, прочно прилипнув к телевизору, и изливали в окружающую среду свои эмоции, производя при этом немалый шум. И вот, как-то, когда дела складывались особенно трудно, а мы шумели особенно громко, мама вдруг сказала что-то вроде, да не волнуйтесь вы, сидите спокойно, и все будет хорошо! И вдруг, действительно, игра переломилась, наши забили, и мы торжествовали. Спустя некоторое время ситуация повторилась, и мы привыкли, и уже сами стали клянчить, чуть только дело шло не так. Поверье, что мама может повлиять на результат, укоренилось и окрепло, когда выяснилось, что, если она вдруг говорила: – Нет, сегодня ничего не выйдет… – провал случался гарантированно.

Мама тоже стала пользоваться ситуацией и, если мы не проявляли требуемой сговорчивости и трудолюбия, потихоньку запугивала, что теперь нашим победы над шведами (чехами, канадцами) не видать, а мы, чтобы не накликать беду, предпочитали откупиться срочным выносом помойного ведра или рывком в магазин за картошкой… На внутреннем фронте мамины чары на хоккей не действовали, потому что преимущество ЦСКА над «Спартаком» было, как правило, неизмеримым, и никакая магия тут помочь не могла, а в футболе мама во внутрисемейные разборки предпочитала не погружаться, и в моих с отцом дерби не участвовала. Если я просил ее помочь во время какого-то матча, когда отец был в командировке, мама бдительно спрашивала, с кем армейцы играют, потому что боялась навредить папе… Последние годы совместной жизни моих родителей были отмечены какими-то их особенно теплыми отношениями, и, думаю, папа был совершенно удовлетворен футбольной гегемонией своего «Спартака».

Пока был жив отец, мамины силы разрывались между двумя взаимоисключающими целями, А потом… остался только один болельщик на ее голову, и она сосредоточилась на ЦСКА… В критические моменты матчей, в том числе и со «Спартаком», я звонил маме, слезно упрашивал ее помочь, и вскоре в ворота супостатов влетало потребное количество голов. В наших успехах эпохи Гинера, по моему убеждению, огромен вклад моих своевременных просьб и маминого колдовства.

До загранкомандировки, которую в РОНО в качестве аргумента использовала мама, оказалось не полгода, а целый год. Сначала отец съездил в Болгарию на станцию «Марица-Восток» один и на месяц. Потом к нему в ВТИ[63], куда он перешел в конце 62-го года, приезжал из софийского Энергийного Института на консультации инженер Панайот Панаойтов. Отец пригласил его к нам домой, и мы все его расспрашивали о Болгарии и, в частности, о том, как выглядела война для этой страны. Естественно для нас, у кого все оставшиеся в войну под оккупацией родственники были убиты, было спросить и о судьбе болгарских евреев. Ответ Панайотова я запомнил почти дословно, даже произношение: – Наша интеллигенция и наши пóпы обратились к царю и не дали вывезти болгарских евреев в лагеря уничтожения. Им только запретили работать на государство. И даже греческих евреев, которые бежали в Болгарию после вторжения немцев, тоже не отдали…[64]

Только весной 63-го года стало ясно, что отца действительно отправляют в командировку в Болгарию и разрешают взять с собой семью. Папу и маму вызвали в ЦК КПСС на инструктаж, я там сидел в предбаннике, пока родителям разъясняли про «облико морале», было душно, нудно и совершенно непонятно, чему можно учить моих порядочнейших родителей…

Я успел закончить шестой класс, и в один из первых дней каникул мы вчетвером отправились в путь. Тогда вообще люди, побывавшие за границей, были большой редкостью, а уж ребята… В нашем классе был только один мальчик, который учился в Легнице в гарнизонной школе в Польше, поскольку его отец служил там в Северной Группе Войск. Между прочим, это мне повезло, что я всего лишь шестой класс окончил – Советские школы за границей при посольствах и воинских частях были восьмилетними, и, будь я чуть постарше, знакомство с заграницей у меня сильно отложилось бы…

Двухсуточный путь в Софию был переполнен для тринадцатилетнего мальчишки кучей впечатлений. В Киеве на вокзал нас вышла провожать вся тамошняя родня, а потом впервые в жизни я двинулся западнее этого города, где меня пытались кормить насильно, где я чуть не помер и где испытал унижение на трибуне местного стадиона «Динамо», когда мы проиграли… В Унгенах на румынской границе мы прождали часа четыре, пока меняли колесные тележки вагонов на европейскую колею. Потом по вагонам пошли таможенники, пограничники, последний из них с винтовкой с примкнутым штыком мелькнул за окном, и я впервые в жизни пересек границу СССР.

Бухарест, в котором была двухчасовая стоянка, с его новостроенными кварталами, показался по-заграничному шикарным. Cнова дорога, Дунай, румыно-болгарская граница и, наконец, София. Первый в жизни люксовый номер в «Балкантуристе» и блюдо из ресторана с «мешоне» – необыкновенно вкусным мясом. В советском консульстве нас снабдили довольно длинным списком русско-болгарских омонимов, которые ни в коем случае нельзя произносить в обществе, поскольку совершенно безобидные русские слова в болгарском означали полное непотребство, и самое безобидное из всего было то, что «газета» по-болгарски означало жопу.

Наш путь завершился в маленьком поселке Гълъбово[65] в южной Болгарии, где на электростанции «Марица – Изток» отец налаживал седьмой и восьмой блоки. В Болгарии было плохо с электроэнергией, ее периодически отключали в целых районах, и, когда один из отцовских блоков запустили, по всей стране разом отменили ограничения.

А когда ТЭС работала не в полную силу, могло всякое случиться. Как-то раз электричество вырубилось утром, мама еще порадовалась, что мы с ней и полуторагодовалым братишкой успели позавтракать. Это она рано радовалась… Что-то довольно долго в доме было тихо и не слышно никаких шумовых эффектов, обычно создаваемых братцем, что само по себе было подозрительно, но как-то мы отвлеклись и расслабились. А зря!

В комнату явился наш Сашенька с надетой на голову сковородой, на которой мама жарила блинчики на завтрак. Сковорода по замыслу братца символизировала собой шляпу, что приводило его в восторг! По физиономии и одежке текли потоки масла, слава богу, уже остывшего до такой степени, чтобы не вызвать ожога, но вполне достаточные, чтобы замурзать это чудо до невозможности. Вместе с электричеством вырубилась и подача воды. Дальше я с третьего этажа бегал на улицу с ведрами к колонке, и мы с мамой отмывали ребеночка холодной водой с мылом… Мама Сашку наказала – поставила в угол. Когда минут через пять она решила его освободить, оказалось, что он за это время весь угол успел разрисовать карандашом…