— Мне оторвут яйца, если я буду плохо себя вести и подкатывать к папиной дочке? — смеется Андрей. По голосу слышно, что ему плевать на любые последствия, по крайней мере, до тех пор, пока я в его руках.

— Возможно, — немного жмурюсь я. — Тебя это пугает?

Вместо ответа он сильнее притягивает меня к себе.

Выдыхаю, когда мой живот упирается в выразительную твердость у него в штанах.

Голова совсем немного кружится, и вспышки разноцветных ламп над головой словно льют на нас разноцветный дым.

Мы медленно, практически прилипнув друг к другу, качаемся от пьяного ритма музыки.

Хочется много-много поцелуев, хочется крепких рук на бедрах, хочется…

— Мне нужно… — отодвигаюсь, нервно заправляю за уши немного влажные пряди.

В клубе очень душно.

— С тобой все в порядке? — Андрей пытается заглянуть мне в лицо, но я зачем-то отворачиваюсь, пытаюсь сделать вид, что ничего не происходит. — Давай проведу.

Мне нужно выдохнуть.

Нужно плеснуть в лицо холодной водой и с ясной головой понять, готова ли я сделать следующий шаг. Потому что мы оба знаем, что из клуба поедем к нему.

Не для того, чтобы посмотреть вместе мультфильмы или Дискавери.

— Все хорошо, — кое-как улыбаюсь я, хоть за волосами этого и не видно. — Просто немного закружилась голова. Пожалуйста, закажи мне минералки, хорошо? Здесь совершенно нечем дышать…

Я еще говорю что-то непонятной даже себе самой скороговоркой, но уже пробираюсь в сторону туалета.

Мне просто нужна маленькая пауза.

А потом… я буду готова сделать следующий шаг в своих, возможно, самых лучших отношениях в жизни.

Потому что Андрей мне правда нравится. А у меня так странно получается, что я всегда все порчу именно там, где могло бы получиться что-то хорошее.



За что я не люблю ночные клубы, так это за мужскую половину их посетителей (которые думают, что все без исключения девушки приходят туда, чтобы кого-то снять), за странную музыку, под которую можно танцевать только если ты циркуль и у тебя не гнутся колени, и за обязательный квест под названием «Найди туалет».

Хорошо, что здесь он все же почти на виду — дверь спрятана за небольшой перегородкой.

Захожу, чуть не столкнувшись в проходе с уже порядком выпившей девицей.

Музыка все равно грохочет так, словно диджейская будка в одной из кабинок.

Туалет здесь — просто как вся моя квартира со всеми подсобками: большой, весь в зеркалах, с кучей мраморных стоек, в которые «впаяны» огромные белоснежные раковины. Зеркала с подсветкой, и у одного из них как раз поправляет макияж высокая эффектная блондинка. Смотрит на меня немного свысока. Ну да. Мое платье от «Zara» и стоит копейки. Только я никогда не комплексовала из-за того, во что одета. Тряпки — это просто тряпки, какая разница, сколько они стоят, если они тебе идут, хорошо носятся и не доставляют дискомфорта?

Но блондинка вдруг переводи взгляд мне за спину.

Вошел еще кто-то — чувствую по легкому скольжению сквозняка по спине.

Откручиваю вентиль холодной воды, набираю полные пригоршни и мгновение медлю — макияж поплывет. Его не так, чтобы много, но ресницы и тени, и немного сверкающей пудры…

Если Андрей сбежит от меня не накрашенной, значит, и смысла не было начинать.

Я окунаю лицо в холодную воду, жмурюсь что есть силы, растираю ее по коже, чтобы немного прийти в себя. Возможно, все дело еще и в коктейлях — все равно, даже по ложке алкоголя в ядреном сочетании — это не чашка чая с лимоном на ночь.

— Вышла, — слышу до боли знакомый мужской голос.

В женском туалете?

Звук колпачка закрываемой помады.

Легкая усмешка.

Выразительная очередь «каблуков» до двери.

Щелчок закрытой изнутри двери.

Я набираю воду в ладонь и выплескиваю ее в зеркало перед собой.

В размазанных потеках — два отражения.

Мое — с глазами а-ля «панда».

И Марка, стоящего у меня за спиной: рукава черной шелковой рубашки небрежно закатаны до самых локтей, серебряные часы-«скелетоны» на одной руке и толстая грубая серебряная цепь — на другой. Стоит — руки в карманах идеально отглаженных брюк, взгляд — как перед расстрелом.

Мне кажется, что музыка становится громче, но когда Марк открывает рот, я слышу его отчетливо, как будто мы в полной тишине.

— Это, блядь, кто, Заяц?

Вид у меня, конечно — просто ходячая иллюстрация для какого-то мема о тяжкой женской судьбе: ресницы склеились «паучьими лапками», тушь течет по щекам, под глазами — черные круги. Даже помада стерлась с нижней губы и уплыла немного вниз.

Плевать.

Это проверка для Андрея, а что подумает Бармаглот — мне вообще до одного места.

Я нарочно игнорю его вопрос, еще раз смачиваю ладони и немного прочесываю пальцами волосы, приглаживая их до влажных волн. Нужно бы повторить завивку и…

— Зай, не зли меня.

Значит, не злить тебя? Да кто ты, мать твою, такой, чтобы вообще задавать мне такие вопросы?!

Поворачиваюсь на пятках, ладонями хватаюсь за выступ мраморной столешницы и, сделав огромные удивленные глаза, здороваюсь:

— Марк Игоревич?! Я думала, в наше время в клубы ходит только молодежь!

Он поджимает губы, но с места не двигается.

— Ой, простите, я забыла, что не все люди ходят в клубы потанцевать и провести время с друзьями. Есть еще покупатели. Ну, так и что вы тут делаете? Неужели разобрали всех эксортниц?

— Тебя заносит, Заяц, — рокотом откуда-то прямо из груди, как будто завелся мотор дорогой спортивной тачки.

— Как дела у супруги? Она тоже здесь?

Бармаглот все-таки делает шаг в мою сторону.

Я невольно подаюсь бедрами назад. Поздно вспоминаю, что отступать мне некуда.

Улыбаюсь изо всех сил. Возможно, выгляжу как недоделанный джокер, но пусть этот тяжеловоз не думает, что со мной как с остальными. На меня его самцовость не действовала раньше и не действует сейчас.

Это просто громкая музыка. И два проклятых «Дайкири» в крови.

— Может, хватит играть в Лолиту? — прищуриваясь и чуть наклоняя голову к плечу, интересуется Марк.

— Обязательно, Марк Игоревич, как только вы перестанете корчить Гумберта, играть мускулами и делать вид, что у вас — золотой член, ради которого женщины должна забивать на мораль, честь и совесть.

Ему очень не нравится.

Я знаю этого мужика уже шесть лет и могу читать по его лицу практически всегда. Кроме случаев, когда он намеренно скрывает эмоции. Тогда у него рожа кирпичом и хрен что поймешь кроме того, что перед тобой — человек без эмоций, каменная статуя вообще без сердца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но сейчас Бармаглот злится.

Если бы мог — вытряс бы из меня душу на раз.

Но он держит руки в карманах и держится сам.

Нужно сделать паузу на одно мгновение и быть честной с собой, потому что честность — моя лучшая броня. Когда я понимаю причины, почему меня снова угораздило вляпаться в какую-то фигню — я начинаю их анализировать и в будущем стараюсь не повторять те же ошибки. Хотя, получается не всегда, но когда еще танцевать канкан на граблях, как не в молодости? Мудрыми Марусями рождаются только в русских народных сказках, которые, как известно, учат женщину очень неправильным «духовным скрепам».

Мне — я буду честно до конца — нравится дразнить этого мужика.

Нравится смотреть, как он дуреет. Как у него по-звериному иногда дергается правый уголок губ, обнажая зубы.

Нравится, чувствовать, что меня хотят. Иногда, когда я валяюсь в постели и долго не могу уснуть, я фантазирую о… всяком. Например, о сексе с мужиком, который схватит на руки, припечатает спиной к стене и натянет так, что я сорву горло от криков. И Марк на роль такого мужика подходит идеально.

Но… я не пускаю его в свою голову.

И знаю, что между страстным порно-сексом и отношениями на всю жизнь нет вообще ничего общего.