В данном случае приворожённые были в целом адекватны, вели нормальную жизнь романтически влюблённых девиц, потерявших, правда, значительную часть положенной им стеснительности. Нет, едва ли это зелье. Но ведь и не приворот же!

Поиск ответа осложнялся ещё и тем, что не все дамы, скорее всего, стали жертвами неизвестного влияния. На некоторых совершенно точно подействовало личное обаяние молодого и симпатичного некроманта. Ну, а дальше в дело вступили стадное чувство и нежелание без боя отдавать приз более энергичной конкурентке.

Задача отсеивания влюбившихся естественным путём от подвергшихся неизвестному воздействию представлялась неразрешимой. Не опрашивать же их, в самом деле, поголовно. Да и правды они не скажут, потому что сами её не знают.

Переливчатая трель возвестила об окончании пары. Лирс оборвал рассказ буквально на середине фразы и объявил, что мы можем быть свободны. Я раздражённо захлопнула тетрадь и запихнула её в сумку. И лекцию не послушала, и разобраться ни в чём не разобралась. Тот, кто устроил этот спектакль, сработал на отлично. Никаких концов не найти.

Мысленно плюнув и шёпотом выругавшись, я отправилась в музей. Стоило узнать, закончили ли там с ремонтом. Целых два дня ведь не появлялась, не хватало ещё, чтобы магистр Шерон заподозрил неладное. Хотя с чего бы? Он ведь знает, что собственных ключей у меня больше нет, а значит, нет и возможности заглядывать в музей каждую свободную минуту.

Быстро взбежав по лестнице и прошагав по коридору, я обнаружила двери запертыми и снова выругалась. Разумеется, уборка ведь ещё не закончена — кто её кроме меня закончит? Значит, для посетителей музей закрыт.

Ещё раз ругнувшись, я набрала магистру Шерону в надежде, что он работает в своём кабинете и сможет меня впустить. Наткнулась на автоответчик и даже ругаться больше не стала. Чего другого ожидала, звоня преподавателю во время пары? Пришлось спускаться на проходную.

Сегодня, как на грех, там сидела старая карга Гренс, мерзейшая старушенция, вечно лебезящая перед преподавателями, а потом отыгрывающаяся на студентах. Вообще-то к её нраву и повадкам я к концу пятого курса притерпелась, даже выработала более или менее годную стратегию поведения, почти всегда позволяющую получить желаемое. Но сейчас, кажется, был не тот случай.

Самой милой чертой Гренс была любовь к сплетням, доходящая до мании. Она знала решительно всё, о чём говорили, шептались и, кажется, даже думали в стенах университета. Кто с кем сидел в кафе за одним столиком, кто слишком долго беседовал в коридоре, кого уволят и отчислят — все эти страшные и нестрашные тайны старушенция неизменно узнавала первой. Глупо было надеяться, что сведения о моём вчерашнем отъезде с магистром Роадсом и всём, что ему предшествовало, ещё не достигли её ушей. А это значит, что мне конец.

Второй после сплетен страстью Гренс была защита моральных ценностей и этических норм. И всякий, кто своими поступками или словами посягал на то или другое, подвергался беспощадной травле в меру возможностей Гренс. А возможности её были не так малы, как наивно полагало большинство.

Для начала, подробности грехопадения становились известны буквально всем и каждому в университете. Даже тем, кто сроду не хотел узнавать ничего подобного. Таким, как я, то есть. Потом турникет на входе по нескольку раз в неделю переставал реагировать на студенческий героя. Заканчивалось это обвинением в порче студенческого, штрафом и бесконечно долгим оформлением нового. В процессе которого каждый день приходилось заполнять заявление на разовый пропуск. В трёх экземплярах. И не приведи бог допустить при этом хоть крошечную помарку.

Подключалась и агентурная сеть из закадычных подруг Гренс. Если дело происходило зимой, одежда жертвы неизменно оказывалась в раздевалке на вешалке в самом дальнем углу, где немилосердно дуло из щели в окне. В результате этого нехитрого манёвра куртки только что инеем не покрывались. А в особо холодные дни и покрывались. В библиотеке, где работала ещё одна подруга, нужные книги постоянно оказывались на руках, вынуждая дожидаться смены другого библиотекаря. Всё это дополнялось постоянными осуждающими взглядами, намёками, а порой и прямыми оскорблениями. Мало кого порадует.

Лично мне бояться огласки было поздно, первую порцию гневных взглядов я уже поймала. И продолжение последует без всяких стараний Гренс. Для фокуса с раздевалкой был не сезон. А вот студенческий и ключи от музея могли стать изрядной проблемой. А уж если Ирма приревнует, и с библиотекой будет беда.

— Здравствуйте, госпожа Гренс, — с трудом заставив собственные губы растянуться в улыбке, начала я.

— Здравствуй, детка. Чем помочь?

Если бы вредная старуха на моих глазах разделась догола, оседлала метлу и с визгом улетела на шабаш, совсем как в старых сказках, честное слово, я удивилась бы меньше. От потрясения даже не сразу вспомнила, чего хотела.

— Мне бы ключи от музея, — выдавила я только секунд через пять, чуть подрагивающей рукой протягивая студенческий.

— Бери.

Гренс, не обращая внимания на документ, просунула в окошечко ключи, а потом поманила меня пальцем. Я шагнула вперёд и взялась за ключи. Гренс с неожиданным проворством перехватила мою руку и притянула ещё ближе к себе.

— Это всё амулеты, — прошептала она. — Он их всем подсунул, а теперь этим пользуется.

— Какие амулеты? — окончательно запуталась я.

— Вот.

Гренс сунула в мою руку брошь. Очень красивую, между прочим — тонкую и хрупкую серебряную веточку с тремя цветками из синего стекла. Это и в самом деле был амулет, и довольно узнаваемый.

В паре кварталов от главного корпуса была лавка артефактора. Много лет старик Дональд, её хозяин, работал там один. Но в последнее время возраст уже не позволял ему справляться со всеми делами самостоятельно, так что в прошлом году Дональд взял помощника, внучатого племянника. И так уж вышло, что этого помощника я довольно хорошо знала.

Гарри учился на год старше меня. Он был худшим на своём курсе, еле-еле выполз на тройки и избежал отчисления. Артефактор из него получился никудышный. А вот ювелир — просто замечательный. Им-то он всегда и хотел стать, но все в его семье были артефакторами, так что парню велели забыть о глупостях и учиться.

Познакомились мы на выставке-конкурсе молодых ювелиров. Папа был в жюри, а Гарри признали победителем, совершенно заслуженно. В этой профессии он мог бы добиться высот. Но когда двадцать поколений твоей семьи занимаются одним делом, двадцать первому никто не позволит от него отказаться, особенно если ты единственный наследник. Может быть однажды… но пока парню пришлось помогать дядюшке. И делать простенькие амулеты произведениями искусства.

На самом деле эти штуковины, защищающие от ментальных воздействий, были почти бесполезны, но все маги носили их по традиции. Двести лет назад, когда были упразднены профессиональные гильдии магов и основан университет, цеховые знаки закономерно вышли из употребления. Ментальные амулеты стали их заменой, символом принадлежности к рядам магов. Многие женщины, что неудивительно, предпочитали, чтобы они были одновременно и украшением.

Именно в этом и преуспел Гарри. За неполный год его работы в лавке дяди множество студенток и преподавательниц обзавелись сделанными им амулетами: брошками, браслетами, кулонами. Библиотекарь Ирма, например, носила браслет. Традиционно и просто красиво — идеальное сочетание.

— Некромант этот мне сразу не глянулся, — продолжила втолковывать Гренс, не выпуская мою руку. — Ну какой нормальный человек мёртвых тревожить станет? А потом внучка брошку эту подарила. Стала я её носить, красивая ведь. И гляжу — а этот-то вроде и ничего. Вежливый такой всегда, обходительный. Сама удивилась: чего это я так его не жаловала поначалу? А потом брошку-то эту дома обронила и затеряла куда-то. И как пелена с глаз упала. Гляжу — и у других, которые за ним вьются, похожие вещицы у всех. Так что ты, детка, свою-то выкинь, пока он тебе голову не заморочил, не заманил куда, да и не убил.