Увидев меня, Полонский остановился и обернулся к парню с густой каштановой шевелюрой.

– Почему опять посторонние на площадке?

Каштановый молчал, только злобно сверлил меня глазами. В его взгляде было столько праведного гнева, что я почувствовала себя проходимкой и негодяйкой. Полонский подошел ближе. Я робко представилась:

– Ксения Воробей. Извините, если помешала, но ужасно хотелось увидеть, как снимают кино.

– И что? Увидели?

Сейчас он выставит меня отсюда с грохотом и площадной руганью. Но режиссёр сказал:

– Ну-ка покажите вашу руку. Нет, не эту, левую. Ага, годится.

Повернувшись назад, он крикнул:

– Зоя! Где Зоя? Куда запропастилась эта бездельница, мать её разэдак. Она должна быть всегда на месте. Чтоб я последний раз это повторял.

Кто-то побежал искать лентяйку Зою. А Полонский заявил парню с густой шевелюрой и озадаченному оператору:

– Крупные планы будем снимать с этой рукой. И побольше крови, побольше.

Брякнуться в обморок я не успела. Появившаяся через минуту пухленькая девица со светлыми волосами, затянутыми в конский хвост, потащила меня к флигелю, скрывавшемуся за берёзками. Мы очутилась в небольшой комнате с зеркалом, туалетным столиком, крохотным диванчиком и здоровенным креслом.

Зоя оказалась гримёршей. Усадив меня на стул, она начала разрисовывать мою руку красками и ещё чем-то клейким и вонючим. Я в это время изучала комнату. Наконец девушка сказала:

– Взгляните, вроде бы неплохо получилось.

Я скосила глаза на свое предплечье и тихо ахнула: на моей почти изящной ручке зияла жуткая кровавая рана.

– Нравится? – ухмыльнулась Зоя.

– Кошмар какой-то, – простонала я.

– Не кошмар, а правда жизни. Стас любит неприкрытый реализм. Переходящий в натурализм.

– Ваш Полонский, видать по всему, самый великий режиссёр всех времен и народов, – съехидничала я.

– Конечно, – серьёзно согласилась гримёрша. – Ничуть не хуже Хичкока. В чём-то даже лучше. Мы с вами ещё будем рассказывать внукам, что были с ним знакомы. Посидите немного тут, вас позовут. Только не дёргайте пока рукой, пожалуйста, а то всё испортите.

Зоя вышла. Стараясь не смотреть на своё страшное увечье, я занялась изучением столика перед зеркалом. Он был завален принадлежностями для грима: баночками, склянками, кисточками, салфетками, ватными тампонами и прочей ерундой. На краю лежали листочки с отпечатанным текстом. Осторожно подтянув их к себе «здоровой» рукой, я увидела, что это и есть сценарий.

В комнате было тихо. За мной никто не приходил, я достала очки и углубилась в чтение. Прочитала первую страницу, принялась за следующую. Оказалось, что вторая страница пропущена. Я поискала её на столе, но не нашла. Впрочем, ничего страшного и так понятно. Картина вырисовывалась.

Банкир с женой попадают в автокатастрофу на горной дороге. Жена за рулем. Он погибает, а её выбрасывает из машины, она получает сотрясение мозга и частичную потерю памяти. Управляющий банком, правая рука её мужа, старый друг, предлагает ей поддержку, а потом и руку в комплекте с сердцем. Она, ясное дело, отвечает согласием. Он на ней быстренько женится, везёт её на две недели за границу.

Потом привозит Регину (так зовут эту несчастную) в старый особняк на окраине аристократического посёлка. И тут у бедняжки начинаются галлюцинации, видимо, сказывается травма головы. Ей слышатся голоса, шаги под окном, она видит ночью огни в саду. Кто-то ходит по чердаку. Она рассказывает это Герману, своему мужу. Тот успокаивает её, говорит, что она просто не выздоровела до конца, вдобавок переутомилась во время поездки.

Дальше – хуже. Следуют телефонные звонки, Регине предлагают отдать какие-то документы. Муж говорит, что, вероятно, ошиблись номером. Не стоит придавать этому значение.

Далее пропущено (страница отсутствует). Третья страница начинается со сцены ночной грозы. А после её окончания Регина выходит во двор и обнаруживает в бассейне труп женщины. Приезжает инспектор с помощниками. Приходят к выводу, что женщина случайно упала в бассейн и утонула, ударившись о бортик головой.

Утром Регина видит в камине пепел от сожжённой бумаги. Герман объясняет, что уничтожил ненужные документы, связанные с его работой. Дальше следует сцена прогулки в лесу, во время которой на Регину напал неизвестный с ножом. Именно это и снимают сейчас, пока я сижу тут, в гримёрной, стараясь не глядеть на жуткую рваную рану на своей руке.

Прочитать следующий эпизод я не успела: за мной прибежала худенькая девица в потрёпанных джинсах.

Не буду описывать сцены оказания первой помощи Элле и съёмки крупным планом моей несчастной руки. Это было довольно скучно, утомительно и не слишком приятно. Рабочий день закончился, и пёстрая группа с видимым оживлением готовилась разъехаться по домам. Кто-то курил, другие пили пиво, а кто и работал, убирая с площадки реквизит и технику.

За забором было уже совсем темно, погрузился во мрак лес, окружавший посёлок. Я нашла Эллу, мне нужно было уезжать. Девушка спросила:

– Ну как, вам понравилось?

– Конечно. Даже поучаствовала. Вернее, моя рука, – хмыкнула я. – Отвезти вас домой?

– Нет, спасибо, я остаюсь, у меня ещё кое-какие дела здесь.

– Кстати, а кто из актёров ваш муж Герман? – поинтересовалась я. – В гримёрной мне попался сценарий, и я ознакомилась с несколькими эпизодами.

– Его ещё нет, он пока не участвует в съёмках, приедет позже. Сейчас снимаются эпизоды только со мной, – пояснила девушка.

Мне показалось, услышав про Германа, она слегка занервничала. Впрочем, наверное, просто устала. Этот Полонский своими придирками выведет из равновесия кого угодно.

***

Отсутствие очков я обнаружила поздно вечером, когда открыла учебник, собираясь проверить выполнение племянником английских упражнений.

– Чёрт, куда же они запропастились? Были ведь в сумке. Наверное, у Эллы в доме оставила. А-а, вспомнила, в гримёрной надевала, когда сценарий читала.

Никита расцвёл:

– Значит, проверять не будешь?

– Тебе же хуже, все ошибки найдёт англичанка.

Очки я заберу завтра. Кажется, вся съёмочная бригада соберётся ближе к вечеру. Жаль, не догадалась взять у Эллы телефон, можно было попросить её привезти.

Эллу разбудил грохот хлопающих дверей и падающих тяжёлых предметов. По дому вихрем носилась Елизавета, собирала вещи. Заталкивала в чемоданы одежду, разбрасывала домашнюю утварь по всему доступному ей пространству. Уже через час водитель должен был отвезти её в аэропорт. После чего и он, и горничная отправлялись в отпуск, и в доме оставался только охранник. Элла была рада, что все разъезжаются. Никто не будет мельтешить перед глазами и болтать глупости. Ей более чем достаточно общения на телестудии и на съёмках у Полонского.

Девушка выпила чашечку кофе. Есть не хотелось, когда она нервничала и переживала, аппетит бесследно исчезал. Она уже почти жалела, что согласилась на эту роль. У неё ничего не получается, играет она плохо, и режиссёр злится. Нет, звезды из неё не сделал бы даже Хичкок! Зря Полонский с нею связался. Элла вздохнула, разрезала яблоко и лениво откусила кусочек.

В гостиной зазвонил телефон. Элла не двинулась с места: Елизавета в спальне наверняка возьмет трубку. Но телефон без устали надрывался, и девушка нехотя поднялась. Когда она вошла в гостиную, звонок уже затих. Не успела Элла повернуться к нему спиной, как он заверещал с новой силой.

Девушка поднесла трубку к уху. На её «алло» никто не отозвался. Она положила трубку на рычаг и подождала с минуту. Как оказалось, не напрасно. Телефон снова ожил. На этот раз незнакомый, чуть хрипловатый мужской голос отозвался:

– Привет! Чё, не узнаешь?

– Кто вы? Что вам нужно?

– Ну ты чё, не узнала в натуре? – и незнакомец противно хихикнул.

– Вы ошиблись, – разозлилась Элла и бросила трубку.

Нервно прислушиваясь к тишине, готовой разразиться новым телефонным звонком, она быстро переоделась и, подхватив сумку, вышла из дома.