— Пошли, — пробормотал Култи и повел меня сквозь кучу репортеров, толпившихся у выхода.
Он плечом отодвинул их с дороги, а я продолжала идти, не обращая внимания на то, что должна была им что-то сказать. Казалось, ему понадобился целый год, чтобы добраться до своей машины.
Я первая села внутрь, наблюдая, как он последовал за мной, прижимаясь ко мне своим длинным, мускулистым телом. Скользнув рукой по моему плечу, Немец наклонился и прижал мое лицо к своей широкой груди. Вот и все, что он сделал. Он не говорил, чтобы я не разочаровывалась и не злилась. Култи не сказал мне, что все будет хорошо. Он продолжал держать меня, пока мы не добрались до моей квартиры над гаражом.
Не говоря ни слова, мы поднялись по лестнице, и он открыл дверь. Бросил мою сумку на обычное место. Я сказала ему, что иду в душ. Следующие несколько минут показались мне расплывчатым сном, и мне потребовалось гораздо больше времени, чем обычно. К тому времени, как закончила, я была горда собой за то, что больше не плакала. Я имею в виду, что взрослые мужчины плакали, когда проигрывали в футболе, так что это совершенно нормально, что я тоже рыдала…
Если бы была ребенком.
Я уже достаточно наплакалась на стадионе.
Это не конец света. Это на самом деле не конец света. Я буду твердить это себе до тех пор, пока не поверю.
Култи ждал меня на кухне, когда я наконец вышла из ванной. Он бросил на меня взгляд через плечо, соскребая что-то со сковородки на две тарелки.
— Садись.
Усевшись на один их барных стульев у стойки, он пододвинул мне тарелку с овощами, нарезанными колбасками и рисом. Никто из нас не произнес ни слова, пока мы сидели и ели. Я чувствовала себя мрачной и немного подавленной, и решила, что он просто дает мне возможность немного покукситься. Спрошу его в другой раз, как он справлялся в таких ситуациях.
Когда мы закончили, Култи взял наши тарелки и поставил их в раковину с легкой натянутой улыбкой. Он ушел и сел на диван, оставив меня одну на кухне. Не знаю, как долго я там просидела, но после того, как почувствовала себя слишком несчастной, наконец встала и направилась в гостиную, чтобы увидеть, как он сидит посередине дивана, просматривая одну из моих книг-судоку из магазина «все за доллар». Увидев меня, он тут же отложил ее в сторону.
Култи притянул меня к себе на колени.
Все произошло так быстро, что я не успела ничего понять. Он прижался своими губами к моему уже приоткрытому в предвкушении рту.
Эта доля секунды предвкушения не шла ни в какое сравнение с тем, что последовало за ней. Его губы были теплыми и мягкими, желанными и требовательными, когда он провел языком по моей нижней губе. Я сделала то, что сделала бы любая другая в этой ситуации. Я открыла рот. И почувствовала слабый привкус мяты на его языке, который касался моего раз, два, снова и снова, жаждущий и нуждающийся. Немец прижимал меня к своему телу, а наши поцелуи становились все глубже, грубее, почти до синяков. Они были поглощающими.
Черт возьми, мне это нравилось.
Матч и проигрыш стали воспоминанием, и тревожиться об этом я буду в другой раз.
Я потянулась к его бокам, поглаживая их, прежде чем переместиться к талии. Одну руку он опустил мне на затылок, глубоко зарываясь в густые, мокрые волосы, которые я собрала в узел. Другой рукой бережно коснулся моего подбородка. Не спеша, я втянула его язык в свой рот, жадная и эгоистичная. Этого было слишком много и недостаточно одновременно.
Я не единственная, кто так думал. Култи обнял меня и прижал к себе. Его хватка была отчаянной, будто он хотел оказаться со мной единым целым. Что-то большое и твердое коснулось моего бедра, когда он прижал меня к себе. Боже мой. О, Боже мой.
Прошли годы с тех пор, как у меня в последний раз был секс. Прошло много-много лет с тех пор, как я все откладывала возможность завести отношения, чтобы сосредоточиться на карьере. Это было… Я не раздумывала дважды, когда скользнула пальцами под его футболку, касаясь мягкой кожи.
Что же он сделал? Он отстранился от меня всего на сантиметр — только на сантиметр — стянув через голову футболку и опустив мои руки обратно. Я провела ладонями по его бокам, по спине и плечам, чувствуя, чувствуя, чувствуя. Боже, он был таким мускулистым, его мышцы дрожали от моих прикосновений.
— Ты пахнешь овсянкой, чисто и сладко... — пророкотал он, втягивая мочку моего уха в рот.
Имело ли значение то, что формально он все еще был моим тренером? Уже ведь полночь? Или то, что он был своего рода знаменитостью, и что я получала злые письма от его поклонников. Имело значение лишь то, что он, прежде всего, был моим другом, и заставлял мою кровь закипать так, как ни один другой мужчина в мире. Я не могла им насытиться.
Култи с диким рычанием прижался к моей груди, отчаянно сжимая пальцами тонкую ткань моей футболки. Одним движением, о котором я действительно не хотела думать, потому что оно было таким естественным, Култи стащил через голову мою футболку и спортивный бюстгальтер, отбросив их в сторону.
О боже. О боже. Мне удалось поцеловать его шею и то мягкое место, где плечо соединялось с шеей, прежде чем он отодвинулся достаточно, чтобы посмотреть на мою грудь. Его дыхание стало еще более прерывистым, чем раньше, что много говорило о мужчине, который зарабатывал на жизнь, бегая по футбольному полю. Он сглотнул, приоткрыл губы, и я могла поклясться, что выпуклость под моим бедром дернулась.
Немец передвинул меня своими большими руками, притянул к себе и заставил оседлать, а затем прижался губами к моей груди. Поймав мой сосок в рот, Култи пососал его. Боже милостивый, он сосал сильно. Я застонала. Я застонала и выгнулась ему навстречу, потираясь о твердый, толстый ствол, устроившийся между моих ног.
Немец выругался со своим грохочущим немецким акцентом, прежде чем отодвинуться достаточно далеко, чтобы поцеловать веснушки, которые заканчивались прямо вокруг моих сосков. Я не могла перестать смотреть на него. Не могла. Это было так возбуждающе. Я задыхалась, он задыхался. Он пытался обхватить мою талию руками, притянуть меня еще ближе к своему рту.
Что-то безумное, коварное и соблазнительное пронеслось по моему телу, и я решилась на это. К черту. Я нащупала пуговицу его джинсов, я хотела его сейчас. Я провела большую часть своей жизни, пытаясь быть хорошей девочкой, считая, что не создана для легких и не имеющих значения отношений. Когда уперлась коленями в подушки дивана по обе стороны от его бедер, пытаясь заставить его помочь мне расстегнуть молнию на джинсах, он застонал и приподнял бедра. Спустив джинсы, я высвободила твердый ствол, выглядывающий из-под резинки нижнего белья.
Стон, вырвавшийся изо рта Култи, смешался с моей собственной дикой мольбой.
Мое «пожалуйста», прозвучавшее как крик, заставило его обхватить меня руками и притянуть к себе. Короткие волоски на его груди терлись о мои соски.
— Пожалуйста, — снова взмолилась я.
В ответ он снова отстранился и опустил голову достаточно низко, чтобы взять в рот как можно больше моей груди. Немец скользнул рукой в мои шорты и нижнее белье, кожа к коже, ладонь к попе. Провел длинными пальцами вниз между ягодицами, слегка коснувшись местечка, которое заставило меня подпрыгнуть, прежде чем он достиг того места, где я хотела его больше всего.
Кончиками пальцев он скользнул по влажным губам, и я издала ужасный, чудесный звук.
— Что тебе нужно, schnecke? — спросил он, потирая пальцем складку между моей расщелиной и бедром. — Ты такая мокрая. Ты хочешь, чтобы мои пальцы были в тебе?
Я, черт возьми, сейчас умру.
— Скажи мне. Ты хочешь, чтобы мои пальцы были в твоей теплой киске? — спросил он, глядя на меня широко раскрытыми блестящими глазами, взгляд которых задержался на моем лице, когда он прикоснулся к чувствительному месту.
Я умоляла его дважды, прежде чем он, наконец, вошел в меня пальцем.
Култи двигался так медленно, что я подумала, что потеряю сознание, прежде чем он вышел и вошел опять. Я начала стонать, вращая бедрами, пока его темп неуклонно увеличивался. Другой рукой он обхватил меня за спину, прижимая к себе, и наши губы нашли друг друга. Мы целовались и целовались, а он снова и снова двигал пальцем.
