— У меня кружится голова.

Этот человек был просто смешон.

Возникла пауза, и отец тихим голосом, ничуть не похожим на человека, который может кричать «ГО-О-О-О-ОЛ» и быть услышанным во всем доме и даже его окрестностях, прохрипел:

— Мои руки, мои руки трясутся, — прерывисто произнес он, переключившись обратно на английский.

Все мое тело тряслось от смеха.

— Прекрати это.

— Сал. — Он произнес это тихо, слишком тихо для человека, чей голос состоял только из двух настроек громкости: громко и еще громче. — Voy a llorar (исп. Я сейчас расплачусь). Ты будешь на том же поле, что и он.

Я не хотела обострять ситуацию. У меня свело живот от того, как сильно папа заставлял меня смеяться. Я не стала упоминать Эрика, вряд ли кто-то из нас забудет, что с ним случилось. Вот она, истинная любовь к кумиру — слепая и безусловная.

— Папа, перестань. — Я не могла не смеяться, потому что хорошо знала отца, и он был абсолютно честен.

Он не любил плакать, на самом деле. Папа плакал, когда меня выбрали в сборную U-17 — национальную сборную для девушек до семнадцати лет, и снова, когда я перешла в U-20. Последний раз, когда видела его со слезами на глазах, был день смерти его отца. Когда меня пригласили в профессиональную лигу, папа просто сиял. Он чувствовал себя даже более комфортно в этой ситуации, чем я. Я практически уверена, что так сильно нервничала, что на заднице стали видны мокрые следы от пота.

— Он будет твоим тренером, — пропищал папа. Действительно пропищал.

— Я знаю. — В этот раз я рассмеялась. — Я получила около десяти писем от знакомых с просьбой подтвердить, что это правда. Вы все спятили.

Папа просто повторял:

— Он будет твоим тренером.

На этот раз я сжала переносицу, чтобы не издать ни звука.

— Я скажу тебе, когда будет открытая тренировка, чтобы ты мог встретиться с ним.

Затем он сделал это — снова пересек грань.

— Сал-Сал, никому не говори, но ты моя любимица.

О Боже мой.

— Папа...

На заднем плане раздался негодующий возглас, а голос был подозрительно похож на мою младшую сестру. После этого отец убрал телефон подальше от лица и крикнул в ответ:

— Я пошутил!.. Вчера ты сказала, что ненавидишь меня, te acuerdas? (исп. помнишь?). Как ты собираешься быть моей любимицей, если не хочешь, чтобы я был твоим отцом? — потом он снова стал кричать. В конце концов, с покорным вздохом вернулся к телефону. — Эта девчонка, mija (исп. дочка). Я не знаю, что с ней делать.

— Мне очень жаль. — По крайней мере, немного. Я не могла себе представить, как тяжело приходилось моей младшей сестре, так непохожей на нас с Эриком. Ей не нравилось то, чем мы занимались — спорт — хотя, по большому счету, казалось, ее вообще ничего не интересовало. Мои родители пытались найти для нее разные интересы и увлечения, но она никогда не останавливалась на каком-то выборе надолго и не прилагала никаких усилий. Как я и говорила родителям — ей нужно было самой в себе разобраться.

— Да. Думаю, не имею права слишком уж жаловаться. Подожди секунду — Ceci, que quieres? (исп. Сеси, чего ты хочешь?) — А потом он попрощался, еще немного поругавшись на сестру.

Я просто сидела в своей кровати в трех сотнях километров от того места, где выросла, и все еще прижимала телефон к уху. Сидела и пыталась осознать тот факт, что Рейнер Култи — Рейнер Култи — собирался стать моим тренером. Я испытывала легкую нервозность и предвкушение чего-то грандиозного.

Ничего страшного.

Точно.

Что мне нужно сделать, так это взять себя в руки и сосредоточиться на том, чтобы успешно завершить предсезонную подготовку и обеспечить себе место на поле. Я должна была здорово облажаться, чтобы не начать сезон, но ведь могло произойти все, что угодно. Я не хотела лишний раз испытывать судьбу.

И с этой мыслью я закончила разговор с отцом, легла в постель и отговорила себя от выхода на восьмикилометровую пробежку. Мое тело нуждалось в отдыхе. Я тупо уставилась на стену, и у меня ушло всего десять минут, чтобы принять решение. Да, я могу приберечь пробежку на утро, и все будет в порядке.

Когда я была младше, один из моих любимых тренеров, мотивируя нас на тренировке, всегда говорил: «Готовность к войне — одно из лучших средств сохранения мира».

Я не успокоюсь, если не буду в наилучшей форме, когда начнутся тренировки. И не важно, с «Королем» или без него.

— Встреча сегодня на пятом этаже, Сал, конференц-зал 3С. — Охранник подмигнул мне, протягивая пропуск посетителя через гранитный стол.

— Спасибо. Увидимся позже. — Я широко улыбнулась и кивнула, разглядывая огромное панно на стене позади него. Это была яркая и разноцветная композиция, с десятками снимков игроков «Пайперс» и «Рикерс» — хьюстонского мужского профессионального клуба. Мы были их дополнительной командой, соответственно создали нас и всем руководили одни и те же собственники. Или, как я с нежностью любила думать, мы были их приемными детьми. Мы появились после многолетнего и успешного послужного списка мужчин. В то время владельцы могли только надеяться и мечтать, чтобы мы повторили их успех. Почему они назвали команду «Пайперс», я понятия не имела. Это, вероятно, самое худшее название, которое я когда-либо слышала. И еще, оно вызывало у меня ассоциации со стояком… По какой-то странной причине.

Прямо в центре панно была моя фотография — я закинула руки за голову после того, как забила гол, это было два сезона назад.

«Надо будет рассказать об этом папе», — сказала я себе, рассматривая новое произведение искусства, которое они добавили в вестибюль. Я не обратила на него особого внимания, когда пришла к тренеру Гарднеру несколько дней назад. Главный офис «Рикерс» и «Пайперс» представлял собой внушительное здание, построенное всего пару лет назад и расположенное в развивающемся районе, недалеко от центра города.

Прошло уже три дня после пресс-конференции. До сих пор я не слышала ни одного упоминания о моем умении быть невообразимой идиоткой. Ничего. Ни телефонного звонка, ни сообщения, ни письма. Никто не сказал мне, что видел это интервью. Я привыкла к тому, что надо мной подшучивают, дразнят за мои увлечения или выбор одежды, поэтому была готова к подколкам. Но все же...

Я боялась дня, когда видео просочится в интернет, но решила побеспокоиться об этом позже. Приоритеты. У меня есть приоритеты — «жить сегодняшним днем», например.

Персонал и команда должны были провести ознакомительную встречу до начала тренировок. В основном, это было нужно для того, чтобы познакомить новичков с расписанием, правилами и целой кучей других деталей, которые обычно влетали в одно ухо и вылетали из другого.

Конференц-зал было легко найти. Там находилось всего несколько человек, которые уже ждали, и я заняла место в центре комнаты. Помахала в приветствии девушкам, стоящим ближе всего ко мне. Увидела тренера Гарднера и вспомнила, как он обнял меня после пресс-конференции, изо всех сил стараясь не рассмеяться. Потом наблюдала, как он разговаривает с двумя его помощниками в углу комнаты.

Кто-то воскликнул.

— Сал! — Это была Дженни, мой самый любимый вратарь в мире. Наполовину японка, наполовину европейка, с самой лучшей кожей, которую я когда-либо видела. Высокая, красивая, позитивная и с лучшим характером, какой я встречала. Раньше я ненавидела ее всей душой, в хорошем смысле, — потому что она блокировала слишком много моих ударов, когда мы были в разных командах на поле. Похоже, что когда создавали ее, забыли об остальных. Справедливо ли, что кто-то великолепен во всем, чтобы ни делал, а для полного комплекта был умным и красивым. Но Дженни была таким милым, добрым человеком, что моя ненависть длилась секунд двадцать.

— Джен-Джен. — Я помахала ей. Она указала на стул рядом, предлагая сесть с ней. Я помахала еще нескольким знакомым игрокам, многие из них подозрительно озирались вокруг. О Господи. Я еще раз быстро взглянула на тренеров, желая убедиться, что Култи не прячется между ними.