К счастью или к несчастью, но все на свете когда-нибудь заканчивается. Музыка затихла, прожекторы погасли, публика издевательски зааплодировала, и Сергей смог наконец-то перевести дух. Ему казалось, что самое страшное уже позади, вот сейчас он проснется и все в его жизни будет по-прежнему. Но в этот момент увидел, что к эстраде медленно идет высокий человек в длинной черной хламиде. Лицо его было спрятано под капюшоном.

Сергей никогда не был трусом, но все его существо охватил панический страх.

Фигура в черном двигалась прямо на него, а он не мог пошевелиться. Даже бандитские рожи показались теперь симпатичными и почти родными, но и они вдруг куда-то пропали.

Теперь они остались вдвоем — он и это чудовище под черным покрывалом. Только сейчас Сергей понял, что оно не было больше человеком.

Подойдя почти вплотную, существо вытянуло что-то, похожее на руку. Но это была не рука. У Сергея даже не хватило сил, чтобы испугаться еще больше. На него указывала огромная когтистая лапа, покрытая зеленовато-коричневой чешуей.

Низкий хриплый голос произнес всего два слова:

— Продажный мент.

Сергей проснулся от собственного крика. Давно знакомая и привычная квартира вдруг приобрела какой-то нереальный вид. Все предметы вроде бы на месте, но изменилась атмосфера.

Как будто здесь есть кто-то еще.

Сергей потянулся за бутылкой, чтобы налить себе еще вина. Приснится же такое! Точно переработался!

С журнального столика он смахнул на пол лист бумаги. Надо выбросить. Непорядок. Работая опером, Сергей привык очень внимательно относиться к документам.

Но что это за бумага? И откуда она здесь взялась? Развернув листок, Сергей тут же отбросил его, будто боялся обжечься.

На стандартном альбомном листе отвратительной ярко-красной губной помадой было небрежно нацарапано:

Трясущимися руками Сергей порвал бумагу на клочки. Сложил их в пепельнице аккуратной горкой. Зашарил по карманам в поисках спичек. Ах, вот зажигалка. Ничего, тоже подойдет.

Но почему из маленькой зажигалки «Крикет» вырвался целый сноп ярко-синего пламени? Так недолго и пожар устроить. Почему из-за горстки бумажных обрывков вся квартира наполнилась дымом и гарью? Сергей почувствовал, что не может больше дышать.

Туман скоро рассеялся. Сергей немного успокоился, отдышался и повернулся к экрану телевизора.

И вновь увидел прямо перед собой кошмарную фигуру из сна.

Пальцы нащупали рукоять табельного пистолета. Так просто он не дастся. Сергей выстрелил, целясь в голову. В последний миг своей жизни он успел разглядеть лицо монстра.

Лицо было его собственное.

Светлана Самсонова появилась ровно в десять. На звонок никто не открыл. Светлана уже собиралась уходить, когда обнаружила, что дверь не заперта. Раньше Сергей такого никогда себе не позволял. Интересно, что он на этот раз придумал?

В квартире стоял резкий неприятный запах. Сергей лежал посреди комнаты на боку, почти касаясь подбородком колен. Рядом валялся пистолет. Подойдя ближе, Светлана увидела, что вокруг головы опера растеклась большая лужа крови.

Осознав случившееся, женщина зашлась в истошном крике.

Алексей Сергеич Иващенко, крупный мужчина средних лет, блаженствовал в ванной. Горячая вода, нежная пена, запахи ароматических солей всегда успокаивали его. Для полного счастья он прихватил с собой «Одиссею капитана Блада» и теперь внимательно следил за перипетиями пиратских разборок.

Почему-то подобное чтиво тоже действовало на него благотворно. А сейчас он нуждался в отдыхе как никогда.

Сам себя Алексей Сергеич называл эстетом и гедонистом. В общем-то так оно и было. Он действительно любил вкусную еду, красивые вещи и телесный комфорт и считался одним из самых богатых и преуспевающих торговцев антиквариатом в Москве.

Наживать состояние Алексей Сергеич начал давно, еще лет двадцать назад. Тогда он был всего лишь нищим студентом, которого угораздило жениться на однокурснице Наташе, залетевшей от него после шумной и пьяной студенческой вечеринки… Дурацкая порядочность, ничего не поделаешь! Жить пришлось у ее родителей, денег катастрофически не хватало. Теща Антонина Андреевна смотрела на зятя явно неодобрительно и все чаще заводила отвлеченные разговоры о безответственности современной молодежи, о том, что правильнее было бы сначала на ноги встать, в жизни определиться, а потом уже и семью создавать… После таких профилактических бесед Леше просто кусок в горло не лез, и он старался подрабатывать, как мог. Разгружал вагоны по ночам, устроился сторожем, писал курсовые и даже экзамены ходил сдавать за других.

После третьего курса поехал в стройотяд. Дома сказал, что это еще одна возможность подработать, но на самом деле так хотелось вырваться из семейного болота хоть ненадолго, пожить веселой и беззаботной студенческой жизнью. Кто бы мог подумать, что эта поездка определит всю его дальнейшую судьбу!

Совхоз «Андрюшино», райцентр Куйтун… Боже мой, как давно это было! До сих пор помнит Алексей Сергеич, как поразила его красота сибирских лесов. Огромные вековые деревья, маленькие озерца, заросшие кувшинками и камышом, холодные и чистые реки — все великолепие дикой природы, мало затронутой человеком, обрушилось, как чудо.

Но на фоне величественной красоты Сибири особенно жалкой, грязной и убогой казалась жизнь людей. Покосившиеся избы, деревянные тротуары, одичавшие худые свиньи и коровы… Чем и как живет местное население — не ясно. Уже тогда, в начале восьмидесятых, это было Богом и людьми забытое место.

Оставшиеся в деревне мужики уже тогда спились окончательно, причем в целях экономии потребляли какое-то жуткое пойло мутно-зеленого цвета, пахнущее ацетоном. Алексей как-то попробовал и два дня не мог в себя прийти. Тошнило очень, и голова болела. А они ничего, пили…

Алексей работал на пилораме. Его напарником был страшно худой бывший зек по имени Николай. Освободился он всего полгода назад, считался ссыльным и уехать никуда не мог. Да и незачем ему было ехать. Поэтому и прижился бывший в избе у одинокой сибирячки Анны Прохоровны. К тому времени она разменяла пятый десяток, но женщина была свежая, разбитная и, что особенно странно, жизнью не шибко умученная. Нежданному сожителю Анна Прохоровна была только рада.

— Какой ни есть, а мужик, — гордо говорила она. И добавляла обычно: — Хоть пьяница, конечно, но тихий.

И то сказать, был Николай действительно редким молчуном. За весь месяц, что проработали вместе, Алексей от него и слова не слышал. Так и не узнал ничего о прошлой жизни случайного напарника.

Перед отъездом зашел проститься. Анна Прохоровна тут же захлопотала вокруг стола, сооружая немудрящую закуску. Накладывая квашеную капусту, отодвинула с кадушки какую-то почерневшую доску. И вдруг… Словно в душу глянул Алексею строгий иконный лик.

— Анна Прохоровна… Откуда это у вас?

— Что? Ах, это… — отмахнулась она. — У нас такого добра раньше пруд пруди было. Деревни-то кругом раскольничьи, кержацкие. А уж сколько в печках сожгли да возле сельсовета топором порубили…

Через час Алексей уже трясся в стареньком автобусе по грунтовой дороге в райцентр. С собой он увозил икону, бережно завернутую в чистое полотенце. Анна Прохоровна охотно согласилась уступить ее всего за десятку. Зачем ему икона — он точно не знал, как и почти все его сверстники, был неверующим, но почему-то не хотелось оставлять такое чудо в грязной избе на кадушке с капустой.

С тех пор и зачастил Леша Иващенко в «турпоездки» по сибирским деревням. Нищие старухи, едва сводившие концы с концами на грошовую колхозную пенсию, охотно расставались с бесценными иконами. Если артачились — никогда не настаивал, улыбался, разводил руками, мол, простите, что взять с дурака, и сразу же уходил.

Хоть и считался Леша преступником, но угрызений совести не испытывал. Он не грабил, не убивал, старухам платил, по их мнению, щедро, а что до «расхищения национального достояния», то в печках за незабываемые революционные годы его сгорело много больше.