Она очень быстро постарела, начала много курить и часто, сидя поздно вечером на тесной кухоньке с сигаретой и стаканом крепкого чая, плакала над своим несчастным ребенком, над своей загубленной жизнью и думала о том, что же будет с Мариночкой, когда ее не станет.

Такой момент настал намного раньше, чем она ожидала. В день, когда Марине исполнилось тринадцать, Ольга Павловна Разлогова купила торт. С деньгами в семье было туго, но она очень старалась хоть чем-то порадовать свое дитя. Ждала автобуса и очень волновалась — как там Мариша? Совсем одна в квартире, мало ли что…

В тот момент, когда водитель грузовика не справился с управлением, снес остановку и превратил в кровавое месиво всех, кто терпеливо дожидался общественного транспорта, она все еще продолжала инстинктивно прижимать к себе нарядную коробку с розочкой, нарисованной на крышке.

Через час, не приходя в сознание, она скончалась.

Узнав о случившемся, Геннадий Андреевич впервые в жизни по-черному напился. Все эти годы он много и напряженно работал — защитил докторскую, писал научные статьи, читал лекции в трех институтах…

Жене объяснял, что нужны деньги, потому и трудится день и ночь, но дело было совсем в другом — работа давала ему силы жить.

Погружаясь в тайны давно прошедших времен, он мог хотя бы на несколько часов забыть о своем несчастье. Теперь он остался один с больным и беспомощным ребенком на руках. Сидя в тесной комнате, пропахшей мочой и лекарствами, он рюмку за рюмкой вливал в себя дешевую водку и плакал.

А с кровати за ним наблюдали настороженные глаза дочери.

Еще одной бедой Марины было то, что она прекрасно понимала все, что происходит вокруг, но не могла этого выразить. Когда она пыталась что-то сказать, из перекошенного рта раздавалось только невнятное мычание. Руки и ноги не слушались. Боль сводила с ума.

Марина ненавидела свое тело. Ей казалось, что тело — это тюрьма, в которой бьется, мучается и гибнет постепенно ее душа. Сейчас она понимала, что случилось что-то очень плохое, что мамы уже нет и никогда не будет, что отец в отчаянии…

В этот момент дверь тихонько открылась, и вошел человек.

Увидев его, Марина испугалась еще больше. Она почувствовала страшную, безжалостную силу, исходящую от него. Девочка замычала, заплакала, попыталась забиться в угол кровати, когда он уверенно подошел к ней, положил на лоб холодную тяжелую ладонь и сказал:

— Спи, дитя. Тебе надо отдохнуть.

Она действительно провалилась в сон, и даже боль на время отпустила. Незнакомец о чем-то долго разговаривал с папой. Сквозь дремоту Марина слышала только обрывки этого разговора.

Он уговаривал папу что-то сделать, папа оказывался, махал руками, утирал слезы с лица, громко, некрасиво сморкался и повторял, что он честный человек, что он ученый, а не лавочник и за деньги не продается.

Незнакомец только улыбался и, уходя, сказал:

— У всего есть цена. И у тебя — тоже. Вот твоя цена, — он указал на Марину. — Я, конечно, не Бог, но плачу всегда честно.

С этого дня состояние Марины стало медленно, но неуклонно улучшаться. Врачи только руками разводили. Отец же наблюдал за улучшениями со страхом и все чаще напивался.

Вскоре незнакомец пришел еще раз.

Отец молча выложил на стол целую пачку старинных пожелтевших рукописей, глиняных дощечек с древними надписями, каких-то ножей, бронзовых колец. Он был очень бледен, руки дрожали.

Незнакомец не скрывал радости.

— Хорошо, очень хорошо…

Он улыбнулся Марине, потрепал ее по щеке. Потом пристально посмотрел в глаза, произнес несколько слов на непонятном языке и провел рукой возле ее лица, словно отгоняя что-то. Марина почувствовала удар, потом ей показалось, будто душа отделяется от тела. Сначала она видела как бы со стороны и комнату, в которой провела всю свою жизнь, и отца, и странного незнакомца. Потом ей явились совсем иные картины, то исполненные невиданной красоты, то таинственные и страшные.

Она пришла в себя только через сутки.

Марина так и не поняла, что же с ней произошло. День за днем, шаг за шагом она выходила из своей тюрьмы. Боль, терзавшая столько лет, постепенно отпускала. Прежде чужое тело понемногу начинало слушаться. Девочка быстро научилась читать, книгу за книгой проглатывала обширную отцовскую библиотеку, даже стала понемногу вставать с постели.

Мало того, Марина начала рисовать. Сначала робко, неуверенно она пыталась переложить на бумагу свои чудесные видения.

Только одно огорчало ее в те дни. Отец ходил как в воду опущенный. Иногда казалось, что он даже не рад ее выздоровлению. Странный незнакомец больше не приходил, но отец виделся с ним, после таких встреч приходил всегда совершенно пьяный. Марина терпеливо помогала ему раздеться, укладывала в постель, как маленького, и сидела рядом, дожидаясь, пока он успокоится.

Засыпая, отец все бормотал о том, что продал ради нее свою жизнь, и совесть, и душу, о каких-то деньгах, которые он не возьмет никогда.

В один из таких вечеров в ее память намертво врезалось странное слово: Курлык. Потом она узнала, что это небольшой дачный поселок под Москвой.

В тот вечер отец бушевал и возмущался больше обычного, а утром так и не проснулся — умер во сне.

Боря не замечал больше ни болезненной бледности, ни исхудавшего лица, ни изуродованного тела Марины. Она казалась ему хрупким и нежным стебельком, смятым чьими-то равнодушными руками.

Уже в дверях девушка остановила Борю:

— Послушайте… Я вас очень прошу. Не ходите туда, пожалуйста. Я ему очень обязана, но… Это очень, очень страшный человек. Иногда мне кажется, что и не человек вовсе. Я не могу этого выразить, но чувствую… Если есть хоть малейшая возможность, не ходите туда.

Боря мягко отстранил ее.

— Нет, мне действительно очень нужно. Ты не волнуйся, все будет в порядке.

— Тогда… Может, вы еще как-нибудь зайдете ко мне?

— Хорошо. Я зайду обязательно. И спасибо тебе большое, ты мне очень помогла. Вот, возьми визитку, если что — звони, не стесняйся…

Повинуясь внезапному порыву, Боря вдруг наклонился и осторожно и бережно, как ребенка, поцеловал Марину в лоб.

У себя в машине он всегда держал старенький потрепанный атлас автомобильных дорог. Борина бухгалтерская аккуратность и педантичность не подвела его и сейчас.

До поселка Курлык было километров пятьдесят. Конечно, поздновато наносить визит кому бы то ни было, но Боря не мог ждать.

Умом он, конечно, понимал, что это опасно. Бандит, занимающийся старинными редкостями (бывают ведь и такие!), не брезгует никакими средствами. А если он к тому же обладает экстрасенсорными способностями…

— Эх, была не была! Все равно поеду.

Боря чувствовал, что завтра, по здравом размышлении может передумать, не решиться на такую авантюру, возникнут неотложные дела… В общем, сейчас или никогда!

Он повернул ключ в замке зажигания и тронулся с места.

На следующий день с самого утра зарядил нескончаемый дождь. Осень окончательно вступила в свои законные права. Дескать, погуляли, граждане, порадовались — пора и честь знать.

Сегодня Вадим с большим трудом смог подняться с постели. Кошмарные видения измучили его. Хохочущая черноволосая ведьма с дьявольским блеском в глазах, окровавленное, изуродованное лицо Володи, Катя, протягивающая ему руки из пламени, пещерный идол с безжалостной улыбкой без конца сменяли друг друга, и некуда было деться от них. Спиртное давно перестало действовать, и даже кокаин впервые не помог. Вадиму хотелось только одного — прекратить эту пытку любым путем.

Даже перестав жить.

Он действительно устал бороться за свою жизнь. Все усилия упирались в какую-то стену. Вадим даже пытался обращаться к экстрасенсам. Один, низенький, толстенький и жизнерадостный, долго делал какие-то пассы руками, приговаривая невнятное о космической энергии и астральных телах, а пересчитывая гонорар, не поленился пересмотреть каждую бумажку на свет. Другой, молодой парень, выглядевший совершенно обычно, выслушал Вадима и тут же вежливо распрощался.