Через несколько гудков Сокхван принял вызов, включая тут же переднюю камеру, и он шёл по сумеречному городу, а за его спиной мигали многочисленные огни.

– Кёнсун-а! – заулыбался он. – Я так ждал твоего звонка!

Кёнсун улыбнулся тоже. У Сокхвана на голове была чёрная кепка с белой каймой по козырьку. Жёлто-оранжевые блики от фонарей метались по большим диоптриям круглых очков.

– Рад тебя слышать, – ответил Кёнсун. – Я соскучился.

Это была чистая правда. Разговоры с Сокхваном были похожи на эмоциональную соковыжималку, но Чхве всё равно по нему скучал и хотел общаться больше.

– Я тоже, – Сокхван хихикнул.

Он шёл вверх по пустынной асфальтированной дороге, Кёнсун помнил, что такой подъём был по пути до Сокхванова кампуса. Камера немного тряслась от шагов, а в наушнике приятно раздавалась лёгкая одышка.

– Что-то случилось?

– Нет, я просто… Нет, на самом деле да, то есть… – Сокхван рассмеялся от своей нелепицы, и Кёнсун засмеялся тоже. Он всегда смеялся вместе с ним. – В общем. Зачем ты так быстро начал, а? Я хотел узнать, как прошёл твой день.

– Ты просто хочешь подняться до общаги молча, потому что задыхаешься, – заметил Чхве. – Годы идут, а ты не молодеешь.

– Издевайся над старшим, – возмущался Сокхван. – Давай, тебе этого небось так не хватает!

Младший опять засмеялся, потому что возмущающийся Сокхван всегда здорово скакал голосом по тональностям и протягивал слова, как самая настоящая причитающая тётка. Кёнсун тёток не знал, но именно так они, по его мнению, и разговаривали.

– Да, точно, – ответил он.

У Кёнсуна от вечерних разговоров с Сокхваном по видеосвязи всегда бабочки в животе порхали. Он чувствовал, как каждая клеточка его тела взрывается от тёплого ощущения влюблённости, разливающегося по венам, от одной только улыбки, расцветающей на лице Сокхвана во время их общения. Приятная слабость окутывала его, в груди робко трепетало сердце и щёки заливались мягким румянцем.

– Я сегодня отбывал наказание.

– За что? – удивился Сокхван. Он всё шагал и шагал, за его спиной равномерно закручивалась дорога, всё так же ярко мерцал город.

– Мы несколько дней назад с ребятами здорово напились и врезались на пикапе Йесона в школьный въездной монумент.

– Ай, дети, – цокнул старший, недовольно хмурясь и качая головой; провод его наушников сливался с простой белой футболкой, бережно прикрывающей широкие плечи и оголяющей ключицы только у основания под шеей; вся картинка рыжела от фонарного освещения, будто на неё были наложены фильтры. – Разве ты не помнишь, что я тебе говорил? Будь осторожнее, Кёнсун-а. Чья дурацкая идея? Небось Мин-Мина?

– Нет, – Кёнсун торопливо помотал головой. – Моя. Моя вина. Не думай плохо про Минджуна, пожалуйста. Нам всем досталось, но это всё из-за меня.

– Хорошо, – сказал Сокхван. – То есть, плохо. Вам выписали штраф? И вас не отстранили от занятий?

– Нет, я думаю, директор не захотел привлекать внимание к этой ситуации. И по поводу штрафа… тоже нет.

Кёнсун вздохнул, поджимая губы, а Сокхван вскинул брови в непонимании.

– Это дурацкая история. И длинная.

– Расскажи. Мне нравится слушать твой голос.

Кёнсун поперхнулся, но виду не подал, сдерживая кашель. Он смотрел на глядящего за экран телефона Сокхвана, и его лицо было таким спокойным и умиротворённым, потому что он даже не знал, что эти слова значили для Кёнсуна. Чхве напрягся, сглатывая слюну, и сжал свободной рукой простынь, собираясь с духом.

– В общем… У нас в школе новенький. Он кореец, – Кёнсун посчитал это обязательным уточнением. – Ханыль. Вот. И он перевёлся как раз на следующий день после аварии. Хотя, я бы это так не назвал. Короче, я не знаю, Соно сказал, что его отец мог заплатить за то, чтобы Ханыля впихнули в «Роман», или что-то типа того.

– Не понял, – между бровями Сокхвана образовалась складка, и его взгляд вернулся к телефону. – Вообще ничего не понял.

– Мы тоже, – закивал Кёнсун. – Мне сказали, что мы можем избежать штрафа и исключения благодаря тому, что он выступит с нами на осеннем фестивале. Это всё, что я знаю.

– А вы спрашивали у самого этого Хан… Ханыля, да? Он-то должен знать.

Кёнсун покачал головой.

– Не спрашивали. Он был странный.

– Был?

Чхве прочистил горло.

– И есть. То есть, не знаю. Он сначала был такой, знаешь, как эти придурки-выпендрёжники. А теперь вроде ничего.

– Вы подружились, ага? – Сокхван заулыбался.

– Не то чтобы. – Кёнсун пожевал губу. Он и сам не мог пока разобраться в этом. – Не знаю, в общем. Мы провели вместе выходные, он показался мне славным, но в школе всё равно ведёт себя как конченный засранец.

– Кёнсун-а, – протянул старший. – Ты случаем не запал на него?

Чхве от негодования покрылся испариной и закудахтал, сжимая пальцами мобильник.

– Чёрта с два!

– Похоже на то, – смеялся Сокхван. – Я через экран вижу, как у тебя краснеют уши.

Кёнсун положил телефон экраном вниз, чтобы закрыть фронтальную камеру и не показываться Сокхвану. Тот засмеялся ещё сильнее в наушнике, пытаясь выдавить из себя что-то более-менее похожее на слова, а Кёнсун насупился, сев на кровати и сложив руки на груди. Сокхван такой идиот, думал Чхве, такой придурок. Слепошарый, хотя очки носит!

– Ладно, ладно, – лепетал старший, пытаясь успокоиться. Его одышка стала тяжелее. – Кёнсун, вернись, – у младшего сердце на мгновение от этой фразы остановилось, и он коснулся пальцами нагревшегося телефона, но поворачивать его не стал, выжидая. – Пожалуйста, Кёнсун. Я как раз хотел поговорить по поводу осеннего фестиваля.

– Говори так.

– Хорошо, – Сокхван тяжело вздохнул. – Я собираюсь приехать домой на пару дней, когда он будет проходить.

Кёнсун подумал, что он ослышался, и молча посидел пару секунд, переваривая слова Сокхвана, пытаясь понять, правда ли он сказал то, что сказал. Он облизнул пересохшие губы и всё же взял мобильник в руки, уставившись на парня на экране. Тот остановился и пил воду из бутылки, звуки глотков звучали в голове Кёнсуна.

– Правда? – буркнул Чхве.

Сокхван, гоняя воду по рту, пару раз кивнул, устанавливая с Кёнсуном визуальный контакт, и сердцебиение младшего – он бы мог в этом поклясться – буквально было слышно в другом штате.

– Но ты ведь даже на каникулах не приезжал.

– Я думал приехать на рождество, но у меня не получится, так что я решил приехать в эти даты. Йесон же в последний раз будет там с вами выступать, да? – Кёнсун кротко кивнул. – Вот, хочу посмотреть на вас. На то, как вы выросли, ребята.

Кёнсун не знал, что ему сказать. Он вдруг ощутил, как внутри всё всполыхнуло от нетерпения увидеть Сокхвана, потому что в последний раз они виделись как раз на прошлое рождество. Это было прекрасное рождество, потому что Сокхван большую часть времени торчал в их гараже и смеялся, готовил им имбирное печенье и много болтал о столице, о том, как он скучал по крохотности Модесто, но Кёнсун в глубине души исправлял название города на его собственное имя; это было лучшее рождество, потому что Сокхван наведался к Чхве домой, и они даже ночевали вместе, допоздна смотря дурацкие комедии по телевизору в гостиной, а мать младшего была счастлива поболтать с ним до того, как ушла на работу, потому что любила Сокхвана почти так же сильно, как это делал Кёнсун. Они в тот вечер уснули, развалившись на диване, и Кёнсун обнимал Сокхвана так сильно, будто он мог исчезнуть, пока он будет спать, и всеми своими лёгкими вдыхал его ничуть не изменившийся за время разлуки запах.

– Я буду ждать, – прошептал Кёнсун. У него не осталось сил для того, чтобы сделать свой голос громким. – Я так сильно хочу тебя увидеть. Как мне теперь спать?

– Ой, да прекрати, – отмахнулся Сокхван. Кёнсун видел, как дорога за парнем превратилась в парковочную площадку; он уже был на подходе к общежитию. – Наверняка, когда я приеду, у тебя не будет даже времени на меня. Будешь крутить шашни со своим бойфрендом, – он захихикал, а Кёнсун взвыл. – Прости. Я просто надеюсь, что он нормальный парень. Очень хочу теперь на него посмотреть. – Сокхван скрипнул дверью и оказался в широком фойе; яркий белый свет заслепил и его, и Чхве. – Вот я и пришёл. Ладно, Кёнсун-а. Мне нужно заканчивать, уже поздно.