- Я думаю, маму надо перехоронить, - сонно пробормотала Белла - Поговорить с кем - то, кто понимает в этом, и перехоронить... Она искупила свою вину, ведь так?

- Более чем, Бабочка. Думаешь, в этом дело?

- Ну да... Она себя сама... должна простить. И ещё я думаю...

- Шшш, - прошептал, гася светильник и нежно обнимая жену - Спи. Всё будет хорошо, я постараюсь. Давай сюда чашку... Ложись и спи. Дальше не твои заботы, золотая моя.

Беллиора поворочалась, удобнее устраиваясь под покрывалом. Она уже почти спала.

- Знаешь, Дьорн... я вот думаю. Крылья, да? Мне кажется, любой человек рождается с крыльями. Просто потом... кому - то их обрезают. У кого - то они обламываются сами. У кого - то просто не разворачиваются. А кто - то обретает их по необходимости, вот как ты, например. Рагдвар... МОЙ синий дракон! Мой, собственный! Завидуй, Нанни... Нанелла слюной захлебнется же, когда узнает! Ну да... Крылья.

Бастард прижался щекой к теплой, золотистой, еще влажной макушке.

- Что там про крылья? - спросил, едва не плача от умиления.

- Крылья, Дьорн Патрелл, - Беллиора снова зевнула - Кто - то их сам складывает! Сам, по своей воле.

- Куда? На пол?

Слабый, протестующий полустон:

- Вот ты дурак какой! Не на пол. К ногам того, кого он любит. Я люблю тебя, геррн Идиот.

- Замечательно, Белла. Очень поучительно. Спи.

...нет. Ещё одна такая выходка Бабочки, и он разрыдается, как баба. Немедленно надо это прекращать.

- Спи, я сказал. Хватит языком чесать.

Ответом было ровное (наконец - то!) дыхание жены и шорох ветра за окном.

Потом всё... стихло.

Прошло пять лет.

Весна оказалась ранней. Вообще, природа последнее время очень странно вела себя. Достаточно вспомнить хотя бы ту самую, затянувшуюся осень, теплую, будто спящую, рассекающую сеткой света желтеющие леса, туманную траву и невероятно синее небо. Рассыпающуюся бабочками - осенницами, грозящую мелкими дождями и близким снегом. Та осень, ТА САМАЯ, грозила не закончиться никогда. Но - однако же, всё кончается в этой жизни, даже и сама жизнь.

Наверное поэтому, с тех пор, все вёсны оказывались ранними... Торопились? Верно, торопились куда - то.

- Оставалась бы ты дома, Бабочка, - сказал лорд, глядя исподлобья на жену, застегивающую при помощи прислуги теплое пальто на большом, округлившемся и уже свесившемся вниз, животе - Не в твоем положении теперь болтаться. Вчера ведь хныкала, что тебе тяжело. Да и визит в родовой склеп... Мрачное, грустное место. Тебя стошнит.

- Меня итак тошнит, Дьорн, - буркнула Белла, прикрывая рот скомканной перчаткой - Почти всё время. Даже во сне... Знаешь, иногда мне кажется, что я ношу не ребенка дракона, а какого - то иномирного тошнотика. Когда он родится, то станет не огнем плевать, а... В прошлый раз так не было. Это неправильно. 

Лорд сжал зубы и хмыкнул, чтоб не рассмеяться.

Бабочка она Бабочка и есть! Лицемерка, ничего с этим не сделаешь. Трясет крылышками, рассыпая вокруг себя золотистую пыль, коей прекрасно удается замусорить глаза окружающим. Извиняется, если случается легчайшей отрыжке перебить ее ровное дыхание. Блистает на балах и в обществе, поражая всех вокруг изысканностью манер и необыкновенной шириной кругозора. На самом - то деле всё это просто шелуха. Ему одному, её мужу только и доподлинно известно, какая на самом деле Бабочка - жадная! Сверкающая. Ядовитая. Страстная. Любимая. Кого угодно могущая отравить и поразить золотой пыльцой. И притворством. 

Его, Дьорна, и самого - то едва не поразила, заставив таки ревновать и сомневаться. Чуть было сама всё не разрушила, когда всё таки попали они как - то на первый прием к теперешнему, и теперь всегдашнему, бывшему опальному Правителю.

Тот был тогда слишком доволен, что намертво врос в своё кресло, благодаря стороннникам и снятым навсегда обвинениям, либо просто прельстился милым личиком Беллиоры, её явным кокетством, и только вымолвив:

- Ваша супруга очаровательна, геррн Патрелл! Она прекрасна и как личность, и как мать, и как...

Отметил помрачневший, глубоко синий взгляд лорда, тут же заткнулся, не желая связываться с мужем - ревнивцем, а также злить Дракона, от которого и на тот момент, и теперь зависело почти всё оборонное благополучие наделов. Зверь, отлично обученный, прикормленный и обласканый успокоенной Властью, нужен этой Власти самой. И ни одна красотка, даже такая сладкая, как эта... Бабочка Анкрейм, не стоит того, чтобы во имя её лона ослаблять оборону.

Утешиться можно было и с наложницей, правда не настолько хорошенькой и разъедающей кровь, как эта... Но однако же... можно ведь и поиграть? Назвать наложницу Беллиорой, да и...

Правитель был благоразумен, вот за счет своего благоразумия и удержался на месте, да и остался там - живой и правящий до скончания дней своих. 

Что ж, здоровья Опальному! Это, кстати, прозвище так и закрепилось за ним на долгие годы, прямо до конца его жизни.

А пока же...

Золото утра заливало наделы Анкрейм. Яркий Аргар проливал свет на то, что скрывала ночь. И больше не было тайн...

- Мама, - прошептала Беллиора, делая шаг в приоткрытую перед ней слугой дверь склепа - Здравствуй... Здравствуй, папа.

Не обращая внимания на неодобрительные взгляды мужа, леди Патрелл поморщилась слегка, тяжело присаживаясь на каменный низкий куб подле усыпальницы. Повернув голову, улыбнулась Дьорну и кивком подозвала к себе сына:

- Эйдан, подойди. Поздоровайся с бабушкой... и дедушкой. И с остальными предками тоже.

Мальчик, отпустив руку отца, которую до того момента крепко сжимал, подбежал к матери и, скомкав ткань пальто на ее коленях, положил руку на гладкую, мемориальную стену из белого камня, с высеченными на ней именами. Надписей было много... Два года назад их столбец пополнился еще одной:

"Айрес Гандор Дионор Анкрейм, прощенный и прощаемый". 

- Здравствуйте, - вежливо произнес Эйдан - Ма! А гулять мы потом пойдем? А на лошадях кататься?

Лорд Патрелл гмыкнул, перекатывая во рту незажженную сигару. Здорово сосало под ложечкой и тянуло мышцы, тело требовало порции расслабляющего яда. Но... Сначала посетили могилу матери Дьорна. Теперь склеп Анкрейм. Курить в Святых Местах, да еще и в Святой День Поминовения категорически запрещалось Грозной Беллиорой. Так - то ему на Грозную Беллиору было поднасрать, однако шипения её лорд не переносил совершенно! Да и волновать беременную жену ему не хотелось.

Луч Аргара еще немного потанцевал в проеме двери, поиграл с темными кудрями мальчика, поцеловал обе ямочки на детских щеках и ушел. Однако, вскоре вернулся, оттолкнувшись он новой, желтой стены конюшни, приглушающей собой тихое ржание лошадей и мягкий, нежный запах сухой травы. Погладив по дороге юную, расцветающую зелень молодых, аккуратных кустов, заглянул в склеп.

- Ох! - вдруг сказала Белла и, попытавшись подняться, сжала маленькую ладошку сына - Ох, Эйдан...

- Что такое?! - Дьорн ровно в секунду уже был рядом с женой - Опять мутит? Говорил же! Так нет: "День Поминовения священен, а ты, Дьорн, глупый пень, если не понимаешь этого!" Дыши! Не закатывай глаза! Держись за меня, Белла. Гросс!

Через минуту уже слуга забрал мальчика и повел его прочь, лепеча ребенку какую - то ерунду про птичек и лошадок. Вручив ребенка уже бегущей навстречу гувернантке, шепнул ей, что пора звать целителя - геррна хозяйка, похоже, вот вот разродится... 

А еще через несколько часов, с помощью спешно приехавшего целителя, Аргара, палящего уже вовсю и грозящего расплавить гладкие, оштукатуренные стены старого особняка, залитого уже почти летним светом, пары женщин - повитух и молитв лицемерно закатившей под расписной потолок глаза Нанеллы Анкрейм, на свет появилась дочь Дракона - крохотная, красная и вопящая изо всех своих сил.

- Блондиночка! - шепнула Дьорну выходящая из спальни, одна из повитух - Дочка. Красотка, геррн Патрелл! Нееет, не ходите сейчас. Целитель заругает. Сидите здесь.