Дьорн излился, не успев выти наружу. Крепко забывшись, прижав к себе ослабевшее, сияющее тело и накрыв своими губами слегка приоткрытые, карамельные губы Бабочки.

- Моя драгоценная, - прошептал, лаская груди руками - Благодарю тебя. 

- Геррн лорд, - спросила вдруг Белла, полуобернувшись - Это... это же не... не любовь, нет?

Он покачал головой, отпуская её.

- Нет, Бабочка. Какая любовь... Я просто невероятно сильно хочу тебя. Ты тоже. Это природа, не более того. И вот смотри. Тебе сейчас не было больно?

- Нет...

- Всё потому, что ты не противишься. Будь согласной, и я тебе ещё не то покажу. Вдвоем нам может быть замечательно. А любовь... к маграхам её. Нет, и не надо. А почему ты спросила?

Беллиора помолчала, выпутываясь из простыней.

- Я ополоснусь, геррн. Мне надо. Не зовите никого, я сама, хорошо?

Он кивнул, прекрасно понимая, что больше всего на свете жене хочется сейчас смыть с себя его страсть. Его вкус. Его запах.

А вот ему, напротив, совсем не хотелось того. Руки, постель, он сам, пахли ею, простыни золотились осыпавшейся пыльцой, на губах таял шоколадно - коньячный вкус горечи. Горько стало и внутри, уж совсем неясно отчего.

- Иди, Белла. Теплая вода там есть. Тебе, может, помочь чем - то?

Леди Патрелл отказалась. И даже от травяного чая, хотя лорд знал точно - после купальни Бабочка обожает горячие напитки!

От этого отказа тоже стало горько. И также странно.

...Белла уперлась затылком в край купели и прикрыла глаза.

"Бесстыдница! Чтоб я больше таких вопросов не видела и не слышала от тебя, Беллиора."

Непонятно почему память именно сейчас подсунула эту картинку разуму.

Ей было тогда триннадцать. И она просто напросто спросила у матери, что такое любовь.

"Развратная, испорченная дрянь! - Милинда Анкрейм ударила дочь по лицу наотмашь, оцарапав щеку острой вставкой кольца - Пошла прочь! Ты наказана."

Позже, относительно успокоившись, мать рассказала другое:

"Любовь это боль, Беллиора Анкрейм. Это Зверь, вечно жадный и вечно голодный. Не дай тебе Боги тех испытаний, которые ждут тебя, если ты его не сдержишь. Берегись! Бойся и берегись."

А что делать, если сдержать Зверя она не сможет?

Ответа на этот вопрос девушка не знала, и поэтому...

...начала паниковать.

Сильно паниковать! А паника, как известно, плохой помощник.

После всех вышеупомянутых сумбурных и странных событий прошло месяца полтора, не больше.

Зима наступала. Придя на смену затянувшейся осени, наступала медленно, но верно. Покрывая землю льдом, припорашивая снегом. Кутая и баюкая, как мать - нелюбимое дитя, быстро и неласково заворачивая грубым, видавшим виды одеялом. Успокаивая окриком вместо ласковой песни, шлепком вместо мягкого поглаживания.

"Спи, я сказала, спи! Навязался на мою голову... Чтоб тебя приподняло да стукнуло, маграхово отродье!"

Косматая ворчливая старуха, которая вообще - то в этой части Аргарона не балует ласковостью, в этот раз, видно, решила разгуляться. С первых дней она заявила о себе колючим ветром вперемешку с мелкой, снежной крупкой, быстро приходящими вечерами и промозглыми, ломкими утрами.

Беллиора заставляла себя смиряться. Смиряться и зиме, и нелюбимому (как она убеждала себя, всё ещё, мужу).

Иногда ловя себя на мысли, что Дьорн вовсе не так уж ей и отвратителен, пугалась и паниковала.

Что ж это она? Сдалась? Нет, нет! Ни в коем случае, просто притихла, надо ведь собрать силы для будущей, яростной атаки! Ну вот, к примеру...

Он неотесан. Иногда груб. Это ли не причина его ненавидеть? Да! Да! Несомненно... но... но...

Почему так нравится ей эта неотесанность, эти ухмылки, эти неприличные высказывания и эти... его причуды на супружеском ложе? Может она, Белла, сама развратная? Ответов леди Патрелл не находила, цепляясь за это "безответие", обвиняла в нём лорда и злилась. И паниковала вновь, потому что не могла злиться долго.

Дела в ее родном поместье, в Анкрейм, между тем, шли неплохо.

Если верить Дьорну, нанятые им рабочие успели к холодам "неплохо залатать халупу" и "теперь жопа Айреса перезимует в тепле"! И вообще...

- Что ты переживаешь, Бабочка? Денег я ему даю, сколько надо. Теперь папашке твоему хватает не только на пойло, а и на закусь тоже. Всё там нормально, не пищи. Особняк ваш поправили, остальное до весны. Я сказал, значит сделаю. Не верещи, будь любезна. Что, что ты говоришь? Нееет, моя милая. Ездить тебе туда не стоит! Как почему? Там же до сих пор твой рыжий дружок околачивается. Мне, знаешь ли, совсем не хочется заиметь во лбу такие прекрасные, ветвистые рога. Да и чужой приплод потом ростить... Это ведь ты от меня детей не несешь, а от этого недоноска запросто. Не верещи, я сказал! Вижу сам, течешь по нему. Всё. Дороги замело, Белла. Весной, может быть. Вместе. Может быть... 

Вот так. Может быть. А может и не быть.

Неизвестно еще, когда она увидит отца, родное поместье. И Нанни тоже...

В начале зимы сестра прислала письмо, щедро изукрашенное виньетками и цветочками. Сносное теперь финансовое состояние позволило ей вернуться в закрытый пансион в Хорвуде, чему младшая Анкрейм была несказанно рада!

"Милая Белла! Я так счастлива... (здесь шло перечисление всего, чему счастлива Нанни)... и, может ты переменишь всё же отношение к геррну Патреллу? Он ведь и не так уж плох, как оказалось. Ну, а если не переменишь - что ему стоит развестись с тобой и жениться на мне? Не теперь, а после окончания мною пансиона, конечно! Ведь геррн ровным счётом ничего не потеряет, совсем ничего! Поговори с ним... "

- Дура, - резюмировал лорд, пробежав глазами послание, врученное ему поверенным - Обе они дуры, вот что я скажу. Ладно, отдай ей. Впрочем, постой. Сам отдам.

Поднявшись наверх, показал супруге свернутый кожаный хлыст.

- Вот тебе развод, понятно? На, читай. Не знал, что шлюхи писать умеют, да так грамотно и так связно. Не выпучивай глазенки, не поможет. И вот что, Бабочка. Говорил, и ещё скажу. Если надумаешь разводиться или блядство разведешь здесь... Убью. Без шуток. Поняла?

- Да что такое, геррн лорд?

- Ничего.

Швырнув письмо, вышел прочь, грохнув дверью.

И утешался потом долго, в кабинете с бутылкой браги. Надо бы бабу какую нибудь, чтоб уж клин клином. Но нет. Ту служанку... как её? Отослал, во избежании неприятностей и повинуясь минутному тогда желанию хранить всё таки верность. А зря! Сейчас бы очень даже пригодилась левая дырка. Или всё таки... не надо? 

Ну кто заменит Бабочку? Её тело, её кожу, её стыдливость, её теплоту? Даже её придурь. Никто, наверное.

Она, дурочка, рвется на волю... А ведь и не понимает того, что и сама погибнет, и его, бастарда, за собой потащит. Нет ему без нее ни жизни, ни времени, ни смысла.

Вот так, уединившись у себя в кабинете, лорд иногда и размышлял. Думал даже о том, какие бы дети родились у них? Ну, если бы Белла всё таки захотела детей, какими бы они были?

Но от этих мыслей становилось еще горше горького, поэтому Дьорн предпочитал не думать об этом.

Не хочет она детей! Подолгу после близости в купели полощется, с отварами. Знает о таком. Научена... кем - то. Кем - то из служанок, скорее всего. Эти бабы все заодно, твари и змеи. А может, и покойная мамочка успела чему - то научить? Ведь баронесса Анкрейм, кроме ядов, что - то еще оставила дочерям? Если покойная занималась целительством и разной дрянью, то мало ли что могла оставить... Может, записи. Или поучения. Так или иначе, наследие. Шлюхино наследие! 

Спрашивать в лоб Беллиору оказалось бессмысленно.

Та поулыбалась, попожимала плечиками и выдала нечто льстиво - ласковое:

- Нет, ничего такого мама не рассказывала нам. У неё был только один ларец. Ну тот, который вы... перехватили. Ничем другим она не занималась. Вытравлять детей или иссушать лоно... Это законом запрещено, если вы знаете. Как она могла? Нет, геррн лорд. Я этого не умею и не могу. Не обучена. Мне за эти яды очень стыдно! Не понимаю, что на меня нашло. Подумать только - хотела вас отравить... Я искуплю грех, обещаю. Давайте не будем об этом? Хорошо?