Привет, я слышал ты сейчас в Эфесе?

Опять нашёл себя в кулинарии

и знаешь толк в любом деликатесе?

Отрадно мне, что после Митридата

и в тех краях настало время Рима…

Но это время требует расплаты

и с нас за всё берёт неумолимо.

Пока ты там отращиваешь брюхо,

великий ужас пал на государство:

с войною спелись голод и разруха,

венчает же всё это – святотатство.

Убит Помпей. Бесславно и жестоко

окончен путь достойнейшего мужа,

что волею богов и злого рока

в последний час стал родине не нужен.

Я был с ним рядом с самого начала

и до конца, нисколько не жалея.

Мы вместе шли от Рима до Фарсала

и от Фарсала к землям Птолемея.

Всё дело в том, что после пораженья

Помпей и думать не желал про сдачу.

Он верил, что ещё одно сраженье

вернёт нам всем ушедшую удачу.

А кто не верил? Ведь Помпею Магну

и не такое в прошлом покорялось!

Но словно конь, что истощён и загнан

наш старый друг почувствовал усталость.

Не в силах своего принять решенья

он день и ночь выслушивал советы,

причём какие! Я был в изумленье.

Союз с Арсаком! Не смешно ли это?

Хвала богам, что от парфянской силы

ума хватило отказаться Гнею,

но он лишь выбрал сам себе могилу,

когда себя доверил Птолемею.

…Мы плыли морем многими судами

в ту неизвестность, что вдали синела.

Сенаторы и жёны были с нами,

а также те, кто верил в наше дело.

Помпей бы грустен более, чем прежде,

смотрел на море мрачно и тревожно.

Как никогда он рисковал в надежде

спасти в итоге всё, что ещё можно.

И вот вдали тот берег замаячил,

сулящий нам тревогу и безвестность.

Я мысленно желал всем нам удачи,

но верил ли в египетскую честность?

Затем, солдат увидев на причале,

я утвердился в их коварной цели,

но было поздно, нас уже встречали,

и повернуть обратно мы не смели.

А между тем к нам прибыло посольство

на старой лодке: слуги и вельможи.

Помпей, не обозначив недовольства,

ступил к ним на борт, и я сделал то же.

Среди встречавших мы тогда узнали

двух ветеранов Гнея, чью карьеру

смели долги, и чтоб не жить в опале,

они сменили родину и веру.

Что было ждать от этих негодяев,

что стали здесь презренными рабами?

Они, чтоб ублажить своих хозяев

вдруг на Помпея бросились с мечами.

А что Помпей? Лицом зарылся в тоге

и принял смерть, как давнюю подругу.

На этом всё и кончилось в итоге…

Лишь я свою последнюю услугу

не мог не оказать, и в тот же вечер

я хоронил Великого близ моря.

Темнело быстро и прохладный ветер

сушил глаза, намокшие от горя.

Какой-то путник подошёл и громко

сказал: «Не смей один всё это править!

Я с ним служил ещё почти ребёнком,

и для меня бессмертна эта память».

Он мне помог в последнем ритуале

и, глядя как огонь съедает тело,

мы, вскинув руки вверх, салютовали

Республике, что вдруг осиротела.

Вот так, Кезон, произошло всё это.

Что будет дальше? Знают только боги.

Пиши в ответ – я буду здесь до лета,

а после ты найдёшь меня в дороге.

Война, видать, проиграна, а значит

нам все теперь придётся очень плохо.

Прощай, мой друг, и пожелай удачи

тому, при ком закончилась эпоха.

Здравствуй, Аттик.

Похоже, всё было зря.

Мы ворчали на дождь, а случился град.

Над Республикой новая тень царя

и она шире прежней во много крат.

Этот мальчик (Октавий) не так уж прост.

Восхищён, врать не буду, его игрой…

Он решил дотянуться рукой до звёзд

и для этого встанет на нас с тобой.

Помнишь ли Катилину? Бои за Рим

шли в судах и сенате… Теперь, увы,

мы всё чаще бездействуем и молчим,

словно помыслы наши и то мертвы.

Где отчаянный Кассий? А Юний Брут?

Где тираноубийцы иных родов?

Говорю тебе, Аттик, нас всех сомнут,

если мы не продвинемся дальше слов.

Я встречался с Антонием, он был пьян,

впрочем, как и всегда на исходе дня.

Он смотрел в никуда словно твой баран

и хрипел, что опять предстоит резня.

Будто мало нам было минувших лет

в диктатуре сулланцев и прочих лиц!

Ты утешь меня, Аттик, ты дай совет,

как остаться собою среди убийц?

Я спасал их когда-то – от них самих,

и отцы их валялись в моих ногах…

Что наградою мне от времён былых?

Я отвечу тебе – только боль и страх.

Где же римская честь и великий долг?

Где сограждане в этот унылый час?

Я один, словно загнанный кем-то волк,

и всё чаще мне снится покойный Красс.

Он бредёт по пустыне среди песков,

ищет голову Публия. Слышен плач…

Из разрубленной шеи стекает кровь

на его императорский алый плащ.

Легионы его – целых восемь штук —

все лежат на песке, испустивши дух.

Груды римского мяса без ног и рук —

плата тысяч людей за гордыню двух.

Я кричу ему: «Марк, подожди, постой!»

Он плюёт в меня кровью, идёт во мрак…

Просыпаюсь, но призрак его со мной.

И в посмертии я его главный враг.

А ведь был ещё Цезарь, и был Помпей.

Тоже кончили плохо, с собой забрав

столько нобилей, да и простых людей…

И поди теперь выясни, кто был прав.

Ты прости меня, Аттик, за тон письма,

это, видимо, старость берёт нас в плен.

Я смертельно устал, я схожу с ума

и мне кажется – всё суета и тлен.

Может лучше и правда принять как есть

это время собак? И, лишившись сил,

позабыть свою гордость, былую честь,

и на форуме каяться в том, что жил?

Прославлять палачей, предавать родных,

извиваться как шлюха у чьих-то ног?

Я уже не смогу (пусть найдут других),

но противно мне, Аттик, что раньше мог…

Постарел… Но пускай я всё тот же трус,

и пускай ходят слухи, что я не тот,

я найду в себе мужество, я вернусь

в эту битву за правду и наш народ.

Пусть они знают все, кто попрал закон —

я и мёртвый продолжу являться к ним.

Моё имя по-прежнему Цицерон.

Я и есть Вечный Город.

Я – это Рим.