K.S. Я всё ещё ношу твой медальон и все картины бережно храню. Как будто я по-прежнему влюблён, но это чувство предано огню. Предательство сжигает всё дотла, а вкупе с равнодушием вдвойне. И лучше бы ты просто умерла, оставив только светлое во мне. Но маски сняты, вот твоё лицо. Моральный спор, я думаю, решён — ты носишь обручальное кольцо, я всё ещё ношу твой медальон. Одиссей …Как тот Одиссей я возьму с собой лишь весло. – Где ты, мой мальчик, куда тебя занесло? Спросит негромко она, подойдя к воде. – Всюду, – отвечу я, – Значит уже нигде. И рябью покроется тут же морская гладь. – Как мне теперь просыпаться и засыпать?! Крикнет она, на колени упав без сил. – Я лишь твой сон и всегда только им и был. Орфей и Лот Совсем немного слов, один короткий взгляд — и вот всё снесено почти до основанья, а значит мне уже нельзя смотреть назад под страхом оживить свои воспоминанья. Но музыка звучит, и кто-то ещё ждёт, что всё же оглянусь и поспешу обратно. И борются во мне глупец Орфей и Лот, усиливая боль от прошлого стократно. А в нём нет никого, лишь тени от теней, лишь соляных столпов царит столпотворенье. Но музыка звучит, и я пойду за ней, чтоб оживить тебя хотя бы на мгновенье. Непреходящее Помнишь ли наши счастливые дни? Я не забыл их, поверь. Если нетрудно, то просто шепни: где ты теперь? Где ты, когда я вхожу в пустоту, словно в открытую дверь? Где ты, когда обнимаю не ту? С кем ты теперь? С кем ты, когда я, сошедши с ума от невозвратных потерь, жду от тебя да хотя бы письма? Кто ты теперь? Кто ты теперь для меня? Подскажи. Я словно загнанный зверь… Знаешь, я правда тобой одержим. Как ты теперь? Ты вновь один… Ты вновь один. Запутывая след, идёшь навстречу вечеру и ночи, а за спиной уже так много лет, что даже вечность сделалась короче. Вокруг не те и в памяти – не те. Да и в грядущем та же панорама. Ты вновь один в безликой пустоте, шагаешь не пойми куда упрямо среди деревьев, пластика, стекла, вдоль переулков без конца и края… Здесь жизнь твоя куда-то утекла, как вдоль бордюра речка дождевая. Её ли ищешь, с ней ли говоришь, который год считая километры? Ведь не ответит, разве только лишь напомнит о себе порывом ветра. И ты замрёшь, и всё вокруг замрёт лишь на одно короткое мгновенье, но после мир продолжит свой полёт, а ты уйдёшь во тьму. Без сожаленья. Оракул
О, мой оракул, ключ моей судьбы… Ты за меня по-прежнему в ответе. Там, за окном всё множатся гробы, но я живу, ещё живу на свете. Пока ты есть, пока взаимосвязь моя с тобою не истлела прахом… Я слов твоих изысканную вязь перевожу с волнением и страхом. Ты знаешь всё о людях и богах, о времени ушедшем и грядущем, о боли, пламенеющей в сердцах, и о надежде, всё ещё живущей. …Так и сегодня, жизнью удручён, спешу тебя спросить, как очевидца, спешу узнать – виновен ли я в чём, и если да, когда же мне простится? Задам вопрос и получу ответ, а вместе с ним простое осознанье, что невиновных не было и нет… И в этом вся проблема мирозданья. Я поклонюсь тебе и выйду прочь, всё повторяя эту мысль простую. Мне отзовётся еле слышно ночь: «Не принимаю, но не протестую». Contra spem spero Иванов… Он и Бога, и чёрта признаёт. Иванов не дурак. Он у храма толчётся по чётным, по нечётным стремится в кабак. Мы тут все иногда Ивановы, жизнь даётся единственный раз… Почему же от Божьего слова мне так холодно стало сейчас? То ли осень готовит мне ложе, то ли просто лишился я сил… И молюсь: – Упаси меня, Боже. От меня самого упаси. Зеркала Усталый взгляд из глубины стекла едва мерцает в полумраке ванной. «Я убегу от этой жизни странной. Меня запомнят только зеркала». Усмешку выдаёт в стекле двойник, но тут же хмуро опускает брови. Он помнит бритву и потоки крови. И шрам на шее, что тогда возник. Ещё не время. Пьеса всё идёт. Чьи мне сегодня выпадают роли? Последняя приелась мне до боли — князь Мышкин, а вернее, идиот. …Любовь сидела во втором ряду, а в первом роковая увлечённость. Пропали обе. Вот такая новость. «Эй, постановщик, да и я пойду… Я убегу от этой жизни странной. Меня запомнят только зеркала». И мой двойник из глубины стекла слегка кивает в полумраке ванной. |
