С этими словами она соскользнула на пол, обхватила меня за талию и принялась целовать живот, спускаясь все ниже и ниже.

— Алеста, нас могут увидеть, — в последний раз попытался я достучаться до нее, хотя и сам уже готов был с ожесточением доказывать всем на свете, что театр — замечательное место для любовных игр.

— Меня — не увидят, — сказала она и принялась расстегивать на мне джинсы. Действительно, ее не увидят: бортик балкона загораживает. Зато меня может быть видно. И слышно. Но я уже не мог ее остановить, да и не хотел.

Я закрыл глаза и ощутил, как Алеста ловко освобождает меня из одежды, насколько это возможно. Прохладный воздух мешался с ее горячим дыханием, еще больше заводя и так уже разгоряченную плоть. Алеста начала с основания. Я прикусил губу и сжал подлокотники.

— Наоборот, — сказала она, ненадолго отвлекшись. — Расслабься и дыши глубже.

Я последовал ее совету, жадно вдыхая прохладный воздух всей грудью. Алеста исследовала меня, внимательно и методично, ощупывая каждый сантиметр, то поглаживая, то покусывая, то касаясь кончиком языка. К тому времени, когда ей это наскучило, и она обхватила головку губами, я уже весь горел. Хотелось быстрых, сильных, глубоких проникновений, Алеста же еще игралась, сбивая меня неожиданной сменой движения языка или губ. Мне это, безусловно, нравилось, но я уже готов был рычать от того, что она развлекается со мной, не давая мне того, что нужно. В конце концов, я все-таки наклонился и положил руку на затылок Алесты, подсказывая ей ритм. Она глянула на меня хитрым и при этом довольным взглядом, словно только этого и ждала, и стала скользить вперед и назад, с каждым движением приближая меня к вершинам наслаждения. Я никогда ничего подобного не испытывал. То, что мы делали это едва ли не на виду у всех, только добавляло остроты ощущениям. А Паганини теперь всегда будет ассоциироваться у меня с этими нежнейшими влажными прикосновениями.

Когда напряжение достигло пика, я успел оттолкнуть Алесту. Она с каким-то восторженным любопытством проследила за тем, как из меня вырвалась белая струйка и приземлилась на ковер.

— Думаю, если уборщики поймут, что это, то очень удивятся, — заметила она как ни в чем не бывало.

— Зачем ты это сделала? — громким шепотом спросил я, приходя в себя и помогая ей застегнуть на мне одежду.

— Пошалить захотелось, — довольно улыбнулась она. Ничего себе шалости.

— Я чуть не застонал в конце, — сказал я, окончательно оживая и стискивая едва слышно повизгивающую от восторга Алесту. — Сейчас сам как пошалю, будешь знать!

— Пошали, — поиграла она бровями.

— Чуть попозже, — ответил я, мягко обнимая ее и делая глубокий вдох. До чего же хорошо. И Шостакович не раздражает, хотя музыка довольно мрачная. — И откуда ты такая взялась?

— Отец говорит — из небесного министерства юстиции, — улыбнулась Алеста.

— Чего? — не понял я.

— Долгая история, — отмахнулась она. — А если кратко: у меня отец — альфонс, мать — профессиональная любовница. Однажды они встретились и полюбили друг друга, проигнорировав эти факты. И в наказание у них родилась я — ни мальчик, ни девочка. Этакий небесный намек на то, что у них обоих что-то не так с образом жизни.

— Оригинально, — оценил я. — А мои родители — главный генетик и неизвестный работник инкубаторной станции. Скорее всего, они друг друга никогда даже не видели, так что, боюсь, я был рожден посредством непорочного зачатия.

Алеста тихо рассмеялась:

— Да мы с тобой просто ожившие мифы!

— Знаешь, по некоторым сведениям, в мифологии андрогины — идеальные существа, мужчины и женщины одновременно, — вспомнилось мне. — По легенде, они были разделены богами надвое и обречены вечно искать свои половинки. Тебе не кажется, что мы нашли друг друга?

— Да? А когда ты окажешься на Ковчеге, ты, случайно, не променяешь меня на первую попавшуюся женственную девицу? — спросила она.

— Ты уже второй раз меня в этом подозреваешь, хотя мы еще даже до Ковчегов не добрались. Вот скажи: зачем бы мне это? Я вполне доволен той женственной девицей, что отражается в зеркале, когда я к нему подхожу, — пошутил я. — Как можно променять тебя на кого-то еще? Дело ведь не в красоте и не в женственности.

«Я просто люблю тебя», — хотел добавить я, но сдержался: а ну как она опять начнет доказывать, что, прилетев на Ковчег, я сразу начну приставать ко всем женщинам, оказавшимся в моем поле зрения. Подожду, пока она убедится, что я действительно не ради забавы с ней встречаюсь.

Встречаюсь? Вот ведь, действительно. До меня только теперь дошло, что мы по-настоящему пара: живем вместе, отдыхаем вместе, спим вместе и даже строим общие планы на будущее. Я обнял Алесту покрепче. Это не просто единственная женщина на базе «Либерти». Это МОЯ женщина.

Адрес: военная база «Либерти», общественный театр. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Никогда прежде не занималась оральным сексом. Оказалось, это довольно забавно и совершенно точно вызывает множество разнообразных эмоций. Не могу сказать, что готова променять на это обычное слияние, но мне совершенно точно понравилась реакция Элиса. Мне вообще ужасно нравится наблюдать за ним, когда ему хорошо. Он в это время так восхитительно эротичен, что меня жаром обдает. Так и хочется его съесть.

Концерт уже закончился, в зале почти не осталось людей, а мы все никак не могли уйти и самозабвенно целовались. В результате нас отвлек какой-то дедок-охранник.

— Пошли вон, педики несчастные! — набросился он на нас. Мы с Элисом переглянулись и расхохотались. Дед обиделся еще больше и погнал нас едва ли не тумаками. Будь я на пару порядков поразвязнее, показала бы деду свой совершенно не мужской зад. А так только подумала об этом и покраснела. Что-то мы разошлись, надо бы поосторожнее.

Пока я размышляла о других способах доказать окружающим свою женственность, Элис остановился как вкопанный. Я сначала по инерции врезалась в него, а потом выглянула из-за его плеча.

— Привет, — сказал нам хмурый Ян.

— Привет, — так же откликнулся Элис.

— Гуляете? — снова спросил Ян.

— Ага, — ответил Элис.

Они помолчали. Никогда не видела, как мирятся мужчины. Обычно этот процесс проходит вдали от моих глаз. А вот за примирением подружек я наблюдала много раз: сначала выплеснут друг на друга массу обвинений, потом поймут, что доказательств недостаточно, и свалят всю вину на кого-нибудь третьего, чтобы потом со спокойной душой поплакаться друг другу, как несправедлива жизнь и какие все вокруг козлы (или сучки, в зависимости от того, кто оказался «третьим»).

— Хорошо смотритесь вместе, — сказал Ян, не глядя на нас.

— Угу, — все так же немногословно откликнулся Эл. — Кстати, может, сфотографируешь нас? У тебя фотки всегда отлично получаются.

— Давай, — пожал плечами Ян. Как ни странно, после этого предложения он даже как-то приободрился.

Элис притянул меня к себе, я обняла его за талию. Ян сделал пару снимков и сразу переслал на вотч Эла. Я глянула. Ян действительно оказался хорошим фотографом: и момент поймал, и ракурс. Мы, правда, уже не такие одурело счастливые, как пять минут назад, но и не мрачные. Самые что ни на есть нормальные.

— Слушай, Эл, — Ян потер переносицу. — Там Димон вечеринку в честь окончания школы готовит. Планируют с субботы на воскресенье. Может, придешь? Ребята будут рады.

— Интересное предложение, — ответил Эл. — Но я пока не знаю, где я буду в это время, так что обещать не могу. Выпуск, экзамены, разные сложности… сам понимаешь.

Они помолчали.

— Ладно, Ян, нам пора, — Эл решил прервать этот странный разговор. — Увидимся завтра на занятиях.

— Ага, — кивнул Ян. Выглядел он чуть более бодрым, чем в момент встречи, но все равно подавленным. Даже жалко его. Впрочем, не настолько, чтобы делиться с ним Элисом.

Мы попетляли по каким-то узким, заброшенным коридорам. Моя внутренняя карта ужаснулась и отказалась работать, так что мне оставалось только надеяться, что Эл знает, куда идет.