— Если она станет таковой, я разлюблю ее.

— Тогда пусть на время сделает вид таковой, как это делаю я, — со смехом посоветовал Конде. — А вы, милый де Шале, бросьте! Умирать от любви фавориту короля не идет! Нас ждут великие дела! Оставьте эту меланхолию!

— Я не умираю, вам показалось, — сказал Генрих и тоже засмеялся, но слегка надтреснутым смехом.

Не отказала в приеме и Клементина де Лавуа. Женька сама уже давно хотела съездить к ней и узнать, как поживает Валери. Девочка была счастлива своим положением в знатном доме, где приобрела характерный для служанки знатной дамы лоск и некоторую надменность. Эта подчеркнутая надменность, очень похожая на разбухшее самомнение Эжена, Женьку несколько смутила, но Клементина девочкой была довольна.

— Я уже выезжала с ней в салон Рамбуйе. Все подумали, что Валери моя родственница. Вы знаете, я в шутку посадила ее за шахматы, так она выиграла партию у Вуатюра.

— Что тут странного? — пожал плечами де Шале. — Девочка, которая умеет считать с детства, конечно, должна выиграть партию у поэта.

— Нет-нет, Валери прелестна! Я хочу нанять учителей, чтобы поучили ее языкам и изящным наукам, а вот вам я бы предложила, не дожидаясь приема, ехать на Луару, — посоветовала молодая госпожа де Лавуа.

— Вы думаете, что король не простит нас? — спросила фехтовальщица.

— Думаю. Вчера я была в Лувре и видела его лицо.

— А что с его лицом?

— Оно выглядело, как у больного язвой.

— Но, может быть, он действительно болен.

— Да, если считать, что язва — это вы, Жанна.

Генрих посмеялся и сказал, что Клементина преувеличивает, так как он ничего такого не заметил.

— А я чаще бываю в Лувре, сударыня.

Женька тоже не находила, чем ей может быть опасен королевский прием; — дело де Жуа можно было уладить, а за тайное венчание ее и Генриха мог ждать только скандал. В случае непризнания брака они, как и планировали, собирались уехать на Луару. «Но тогда сюжет не закончится, — опять вспомнила фехтовальщица. — Нужно, чтобы мой брак был признан». Впрочем, она уже хотела этого не только из-за сюжета.

Проведать свою бывшую протеже неожиданно заехала герцогиня де Шальон. Она появилась в тот момент, когда Генрих еще не вернулся из Лувра, а Женька готовилась к выезду на урок с де Вансом.

— Вы избегаете меня, Жанна? — спросила герцогиня.

— Просто не хочу компрометировать. Все ведь шарахаются от нас, как от чумных.

— Да-да, у вашей пары сложное положение. Я хотела узнать одно… Все бумаги уничтожены, как мне передали?

— Почти.

— Понятно.

— Но вам не стоит волноваться, ваше имя упоминаться не будет.

— А оно все-таки упоминалось?

— Да.

— Понятно. А другие имена?

— Не понимаю вас, ваша светлость.

— Что ж, хорошо… Теперь о главном. Нам следует договориться на всякий случай, Жанна.

— О чем?

— Никто не может сказать, как могут повернуться события. Вас видели у меня в тот день перед вашим исчезновением. Будем считать, что вы отказались от предложения принцессы Генриетты, я дала вам денег, и утром вы уехали.

— Да, я поняла, ваша светлость.

Когда в гостиную вошел вернувшийся из Лувра Генрих, герцогиня, не моргнув глазом, немедленно сменила не только тему разговора, но и тон. Он мгновенно стал по-светски легким и витиеватым.

— Вы все-таки не послушались меня, сударыня, — улыбнулась она Женьке. — Как вас угораздило выйти замуж за Генриха де Шале? Такого не ожидала даже я!

— Я тоже этого не ожидала, ваша светлость.

— О, великолепная герцогиня де Шальон! — поприветствовал высокую гостью поклоном вошедший маркиз. — Вы тоже не чураетесь нашего общества? Смело, сударыня! И чем же я плохой муж? Посмотрите только на жемчужное ожерелье на шее у моей супруги!

— Побеспокойтесь лучше о шее, на которую оно надето, сударь.

— Ну, об этом я уже побеспокоился. Как-то я укусил за эту шею, и теперь ее отчаянная хозяйка со мной!

— Вы считаете это удачей?

— Я считаю это судьбой.

В один из ближайших дней Женька поехала отдать долг судье. Де Шале только пожал плечами. Он, как и всякий аристократ, относился к долгам легко, считая, что это он оказывает честь, беря у кого-то взаймы, но девушка настояла, и он сам сопроводил ее в дом де Ренаров.

Судья в очередной раз был ошарашен визитом своей беспокойной племянницы. Он в замешательстве смотрел, то на кошель с возвращенными деньгами, то на фехтовальщицу, то на фаворита короля. Тетушка, как и в прошлый визит, находилась рядом. Она тоже не знала, на чем или на ком остановить свой растерянный взгляд и держалась за сердце. Де Ренары, как и все остальные, не понимали, как относиться к «незаконной паре» и стоит ли радоваться возвращенным деньгам. Женька не стала их долго мучить и, отдав долг, оставила растерянных родственников в этой тягостной неопределенности.

Еще одним лицом, поддерживающим незаконное венчание маркиза и фехтовальщицы, была Катрин. За время уроков игры на лютне девушки сблизились и перешли на «ты». После пирушки в «Божьей птичке» Катрин была некоторое время сама не своя, пока Женька не обнаружила возле ее кровати забытые мужские перчатки. Оказалось, это перчатки де Вернана. Катрин призналась, что они встречаются. Де Вернан уже несколько раз залезал к ней в окно по веревочной лестнице, которую она взяла из бывшей комнаты Генриха.

Генриху Женька про эту связь ничего не сказала, опасаясь, что защищая семейную честь, маркиз вызовет Андре на дуэль, забыв при этом, что он тоже не раз лазал в окна к чужим сестрам.

— Завтра я поеду на занятия с утра, — сказала Катрин фехтовальщица, — и отдам перчатки.

— С утра? А Генрих? Разве он позволит?

Женька решила возобновить занятия в классе, но Генрих, с трудом согласившийся на уроки с де Вансом, утренние занятия с классом ей категорически запрещал. Она настаивала, требуя хотя бы два посещения в неделю, чтобы поддерживать форму, а он опять напоминал ей, чья она жена, чьи гербы носит на одежде и матерью чьих детей должна стать.

— Оставьте эти капризы, Жанна! Занимайтесь лучше домом! — твердо сказал де Шале.

— Это не капризы, Генрих! Это моя жизнь! Если ты не дашь мне жить такой жизнью, я просто умру в твоем красивом доме!

— Это не мой дом, а наш!

— Если ты не дашь мне дышать, я уйду от тебя!

— Только попробуй!

Женька больше ничего не ответила, а Генрих на следующий день встал раньше обычного и уехал с королем на охоту в Сен-Жермен. Фехтовальщица немедленно оделась в мужской костюм, который уже не убирался под ключ, так как она ездила вести уроки с де Вансом, и ловко запрыгнув в седло Саломеи, поскакала в школу де Санда.

Ожог

Начался ноябрь, но небо в этот день было необычайно чистым, как тот лист бумаги, на котором еще ничего не написано. Крыши, умытые ночным дождем, весело блестели под лучами случайно выкатившего из-за тучи солнца. Ногами, копытами и колесами энергично месилась, похожая на черные чернила, городская грязь. Будучи верхом фехтовальщица ее не боялась и была готова поставить под новым днем в сюжете Марка Монрея очередной автограф.

Неожиданное появление Женьки на площадке вызвало среди фехтовальщиков понятное оживление.

— Первый раз вижу, чтобы жена изменяла мужу сразу с двенадцатью! — воскликнул де Фрюке.

Де Санд тоже был доволен и разрешил девушке присоединиться к разминке. Отпустив еще пару шуток на тему сбежавшей супруги, фехтовальщики весело побежали по тропинке.

На занятиях находилась и Жули, но в роли не участницы, а зрительницы. Она сидела на скамье у дома и внимательно смотрела за всем тем, что делают фехтовальщики.

На третьем круге де Санд велел Женьке встать последней.

— Больно смотреть, как господа спотыкаются, видя вас перед глазами.

Женька слегка смутилась, но не возражала и встала последней. Дистанция далась ей нелегко. «Теряю форму», — подумала она и твердо решила бороться с Генрихом за четырехразовое посещение класса в неделю.