— Сколько можно, господин Монро?

— Я понял, понял, сударыня! — закивал Монро, косясь на стальное лезвие у себя перед носом. — Но подумайте лучше о том, что мы делаем вам славу!

— Что? Какую славу?

— Скандальную, разумеется! Так статьи лучше раскупают, а ваше имя не сходит с уст парижского света!

— Мне нужна не такая слава! В ваших статьях много вранья!

— Это всего лишь краски, сударыня!

— Которые разбавлены водой из сточной канавы?

— «Деньги не пахнут».

— Я вас сейчас убью, сударь!

— Это, конечно, не трудно, но будут другие… Такова профессия… Попробуйте сами обойтись без запашка грязного белья в столичных новостях, вас тут же обойдут, сударыня!

— Попробую! Хотите, я тоже напишу статью?

— Вы? Статью?.. Это как-то не совсем прилично… вы супруга маркиза де Шале… Я, конечно, напечатаю, но… А о чем вы хотите написать?

— Узнаете.

Женька поехала домой, написала статью под названием «Кто ее убил?» об истории сожженной Мариуллы и отвезла издателю. Монро, читая статью, удивленно двигал бровями, покачивал головой, задумчиво покручивал пуговицу на камзоле, а дочитав до конца, посмеялся.

— Хм, смешно тут про кошку… Недурно, недурно… смело и слог неплохой, только несколько суховатый. Не хотите прибавить детей этой Мариулле или что-нибудь вроде «призрак убитой каждую ночь является преступному бакалейщику»?

— Не хочу.

— А может быть что-то пикантное? Шабаш, оргия, имя какой-нибудь знатной дамы?

— Ничего не надо. Не навязывайте мне ваш стиль, сударь! А вот про знатную даму я вам обязательно напишу, только в другой раз.

— У вас есть кто-то на примете?

— Есть.

Статью напечатали. А когда ее раскупили, фехтовальщица, воодушевленная успехом, написала об убийстве Перрана. Статья шла под названием «Удар кинжала». Монро опять подвигал бровями, но на этот раз в некотором замешательстве.

— М-м, это уже довольно серьезно.

— Думаете, дело может быть открыто?

— Трудно сказать. Все это только домыслы, но нашему славному финансисту придется почесаться.

Генрих, прочитав ее творения, усмехнулся.

— Что ж, это занятие больше подходит девушке из знатной семьи, чем шпага, но вам лучше поменять литературную стезю, Жанна. Напишите что-нибудь вроде «Астреи» д’Юрфе про любовь ангелоподобных пастушков, где все будет изящно, чисто и мило. Оставьте городскую грязь презренным памфлетистам.

В ответ на это Женька написала статью «Куда уехала Гонзалес?» об исчезновения испанской шпионки. Генрих нахмурился и посоветовал ей быть осторожней.

— Этот сынок Аманды Лукре как бы не пальнул в вас из-за угла, — сказал он. — Его ведь так пока и не поймали?

— Я выезжаю в экипаже.

— Не всегда, и потом покойный Генрих Четвертый тоже выезжал в экипаже.

— Я все равно не буду сидеть дома.

— Я знаю.

В ожидании королевского приема Женька продолжала жить в статусе жены маркиза де Шале и искать пути совмещения этого статуса с ее прежними интересами. Она согласилась послушно позировать для портрета и ездить в дом родителей учиться с Катрин играть на лютне, но за это вытребовала у Генриха занятия с де Вансом. Они проходили два раза в неделю, во второй половине дня и в его присутствии. Де Санду, конечно, не нравилось нахождение на фехтовальной площадке фаворита короля, но он тоже пошел на уступку, хорошо понимая, что иначе фехтовальщица вообще не сможет здесь появляться.

На одном из уроков де Санд подошел к Женьке, будто помочь ей в работе и, поглядывая на скамью, где сидел де Шале, тихо сказал:

— Я был у короля и говорил с ним о патенте и разрешении носить мужскую одежду.

— И что он?

— Велел подождать несколько дней. Наверное, он имеет в виду будущий прием.

— Наверное. Как у вас? Как Эжен?

— Снова дерет нос, командует охраной и бегает за девками. Крепкий парень. Через неделю уходит охранником в Шатле. Живее, живее, господин де Ванс!

— А как Жан-Пьер?

— Тоже молодец, порвал тут уже два чучела. Подрастет, отдам его в Наварский колледж.

— А как же Ажель?

— Ажель выдам за Жакоба. Она здоровая, нарожает еще детей. Ей не мешают занятия фехтованием.

Однако намек де Санда был не совсем справедлив. Женька, хоть и своеобразно, но тоже занималась своим домом. Сначала девушка заставила Генриха преобразовать одну из нижних комнат в ванную, потом стала покушаться на залу для гостей.

— Здесь можно заниматься фехтованием, — сказала она.

— Ты с ума сошла, Жанна! — воскликнул маркиз, не отошедший еще от ванной, в которой она заставляла мыться весь дом. — Мало того, что ты устроила в доме общественную купальню, ты хочешь поставить всех на фехтовальную дорожку?

— Но тогда мне не нужно будет ездить к де Санду! Когда мне дадут патент, я смогу давать уроки в нашем доме.

— То есть, ты собираешься щупать этих твоих учеников прямо у меня под носом?

Генрих намекал на занятия с де Вансом, где Женьке приходилось поправлять его шаткие позиции, просто передвигая неуклюжее тело ученика руками.

Де Шале раскричался, но фехтовальщица продолжала настаивать. От ее реформ морщился и его батюшка. Принимая случившееся, как данность, он продолжал желать сыну другую жену и тоже с нетерпением ждал королевского приема, надеясь, что Людовик аннулирует этот безумный брак.

— Вы все еще не верите, что я люблю вашего сына? — спросила тестя фехтовальщица.

— Верю, но ваша любовь разжигает в нем страсти, а не несет покой.

— Разве любовь должна нести покой?

— Я боюсь, что вы оба сгорите в своих страстях, как еретики.

Во время одного из уроков игры на лютне к Элоизе приехала Виолетта. Женька встретилась с ними обеими на лестнице, когда собиралась уезжать.

— Добрый день, Лили, — усмехнулась покривившемуся лицу своей соперницы фехтовальщица. — Вы все еще считаете мое платье скучным? Или, может быть, снова хотите ударить меня ножиком для чинки перьев?.. Вижу, что хотите.

— Вам не следует так со мной разговаривать, госпожа де Бежар.

— Меня сейчас зовут не де Бежар.

— Ваше присутствие здесь в качестве маркизы де Шале незаконно. Король еще не признал ваш брак.

— Его признал Бог.

— Сомнительно, чтобы Бог был к вам расположен. Вы попираете его заповеди и занимаетесь не своим делом!

— Я думаю, что Бог мудрее вас, Лили, и принимает меня такой, какая я есть.

Виолетта хотела ответить, но Элоиза взяла ее за руку и потянула за собой.

— Идемте, Лили. Вы здесь не затем, чтобы разговаривать с временщицей. Его величество вряд ли потерпит такое со своим фаворитом.

Тем не менее, король не чинил никаких препятствий «незаконной паре». Это воодушевляло обоих, но и опасная неопределенность их положения тоже чувствовалась. Парижское общество оставалось настороженным. Те, с кем фаворит короля и фехтовальщица сталкивались на улице или в храме, куда де Шале иногда вывозил девушку к мессе, с ними практически не разговаривали, а только осторожно кланялись, да и то, главным образом, Генриху. В домах их не принимали, исключение составляли очень немногие.

— Вот сейчас-то я и выясню, кто мои настоящие друзья, — посмеивался маркиз.

Среди них, странным образом, оказался принц Конде. Возможно, королевская кровь боковой линии Бурбонов и особенность его положения при троне давали ему право более дерзкого жеста.

— Что вы делаете, сударыня? — с шуточным возмущением спросил он, принимая опальную пару у себя в доме.

— А что я делаю, ваше высочество? — не поняла фехтовальщица.

— Говорят, вы ездите к де Санду, надеваете штаны и занимаетесь позорным для дворянского звания учительством? Генрих, как вы терпите это? Над вами скоро будет смеяться весь Париж!

— Я и сам люблю повеселиться, ваше высочество.

— О, вам всегда льстило быть в центре внимания! Я, знаете, тоже не против побузить, но все-таки посоветовал бы вашей прекрасной женушке бросить эти игры с общественным мнением. До приема короля ей следует быть послушной.