Утром у нее продолжала болеть пятка. Она перевязала ее тряпицей, чтобы сапог не слишком задевал натертое место, и поехала на занятия. Де Санд, конечно, заметил ее хромоту и спросил, в чем дело.

— Ногу вчера стер, сударь.

— Хотите просить выходной?

— Нет.

— Тогда идите в дом. Жакоб наложит вам повязку. Франкон, вы все еще не нашли подходящего лекаря?

— Увы, Даниэль! Они все, или прохиндеи, или пьяницы.

На этом вся забота де Санда закончилась. Ни на разминке, ни в спаррингах он фехтовальщицу не жалел, и она усердно занималась вместе со всеми. Трудности при вхождении в режим были ей знакомы, и она не думала сдаваться. Два раза девушка под смешки окружающих сорвалась с бревна на дорожке, потом пропустила вперед себя де Блюма и де Вернана. Де Санд, наблюдавший пробежку с крыльца, немедленно это заметил и громко крикнул:

— Хватит прикидываться девицей, де Жано! Займите положенное место!

Женька напряглась и, едва не плача от боли в натруженных мышцах, перегнала обоих парней, нагло срезав угол на том участке за деревьями, где де Санд их не видел. Те, кто бежали сзади, засмеялись.

— Каков, однако, прощелыга наш господин де Жано! — язвительно заметил похожий на куницу, светловолосый парень с тонкими губами.

Парня звали Жером де Жери, и Женьке почему-то показалось, что даже не де Зенкур, а именно он доложит де Санду о ее нечестном маневре, уж слишком завистливой выглядела его кунья мордочка. Впрочем, ей было уже все равно, она еле добежала до финиша.

— Хитрите, де Жано? В следующий раз за срезанный угол я вам не спущу! — пообещал де Санд.

— Кто вам сказал?

— Никто, у меня самого хорошее зрение.

Женька посмотрела на де Жери, но он отвернулся и отошел к полдничному столу.

Во время перерыва девушка демонстративно легла на скамейку, пренебрегая тем, что подумают о таком отдыхе фехтовальщики и затихла, слушая их незатейливые разговоры. Разговоры, как и их жизнь, проводимая вне фехтовальной площадки, были немудреными и понятными. Каждый хотел быть лучшим, мечтал иметь деньги, славу и любовь. Большинство билось за возможность зачисления в королевские полки, и это были, как правило, приехавшие в столицу, провинциалы. Деньги на учебу и проживание они изыскивали сами, занимая допустимые по наглости суммы у родственников, друзей или подруг. В этом особенно поднаторел де Зенкур, который несмотря на невысокий рост, был недурен собой и пользовался популярностью у состоятельных парижанок. Они с удовольствием оплачивали его учебу, штрафы и карточные долги.

Жить на деньги своих женщин никто из фехтовальщиков не стыдился. Взамен они дарили своим подругам надежду на защиту их чести, имени и дома, служа своей шпагой им самим или их родственникам и мужьям. Последних вообще не во что ни ставили и оценивали их статус только с точки зрения состоятельности. Будущая служба в королевских ротах, хотя и была очень престижной, мало меняла положение, поскольку оплачивалась очень скудно. Жить на свои средства и шиковать здесь мог помочь только чин, поэтому все грезили об офицерских должностях и будущих подвигах, с помощью которых собирались эти должности заполучить.

Некоторые, благодаря связям отцов, имели возможность заручиться протекцией короля. В этом случае оплату их обучения частично брало на себя государство.

Посещали класс и парижане. К ним принадлежали сыновья нового дворянства, вышедшие из бывших купцов или откупщиков, а так же отпрыски знатных фамилий. Последние были лучше всех одеты, имели собственные защитные колеты, именитых возлюбленных и пользовались вниманием короля. Они не добивались места в королевских ротах и посещали класс из интереса, как некий спортивный клуб, где можно было прекрасно отдохнуть и развеять скуку обеспеченной с детства жизни.

Альбера де Зенкура, который, чтобы завоевать себе достойное место под солнцем, вынужден был трудиться до кровавого пота, это, конечно, очень раздражало. Он настойчиво претендовал на лидерство и постоянно поддевал богатых сынков старой аристократии. Те частенько перебрасывались с ним весьма рискованными шуточками, угрожающе хватались за эфесы шпаг, но до открытого противостояния на площадке дело доходило редко. Штрафы де Санда наряду с официальным запретом дуэлей отчасти понуждали сдерживаться особо горячие головы. Пар разрешалось выпускать только в спаррингах и то в рамках правил, установленных в его школе.

Увидев, что господин де Жано лежит на скамье, как убитый, де Вернан велел своему слуге принести для него порцию полдничного мяса, а де Зенкур, напротив, язвительно спросил:

— Для кого это вы разлеглись тут, господин Белошвейка?

— Для вас, господин де Зенкур. Ведь только так вы сможете смотреть на меня сверху вниз.

Женька прошлась по больному, и некоторые, слышавшие их разговор, засмеялись. Альбер криво усмехнулся, но продолжал:

— Посмотрим, каких вы достигните высот, если будете лежать на скамье точно разомлевшая девица. Кстати, я давно хотел вас спросить, господин де Жано, что это за костюм на вас надет? Он раньше принадлежал вашему батюшке или, может быть, дедушке? Вам удобно появляться в нем на улице?

— Мне удобно в нем драться, сударь. Вы, наверное, заметили это?

Теперь засмеялись все, а де Зенкур снова скривил губы в снисходительной улыбочке.

— Де Санд всегда берет в класс наглецов, — констатировал он. — Мне это тоже по нраву, а то совсем некого было бы проучить.

Боль в натертой ноге усилилась, и в поединке девушка сильно хромала, но де Санд как будто ничего не замечая, поставил ее с рослым де Стокье, который своими атаками тут же загнал ее в угол, а фехтовальщик опять подавал уничтожающие реплики:

— Что вы крутите рапирой, словно отмахиваетесь от мух, де Жано? Если вы сегодня не в силах атаковать, то хотя бы верно защищайтесь! Сосредоточьте вашу защиту ближе к себе!

После занятий де Санд снова предложил девушке остаться на обед, но она отказалась.

— Вы на что-то обижены? — усмехнулся он.

— Не люблю, когда меня прикармливают.

Женька действительно почувствовала некоторую угрозу для своей независимости, поэтому решила пообедать в одиночестве в первом попавшемся, кабачке. Им оказалась «Божья птичка», неказистое здание с покосившейся коновязью, которое попалось ей на глаза на одном из перекрестков. В кабачке был пусто, и у потухшего очага никто не возился. На скрип дверей появилась девушка с бутылью вина. Увидев фехтовальщицу, она замерла на пороге.

— Это… это вы? — прошептала девушка с бутылью.

— … Шарлотта?

— Как вы здесь…

Женька сделала знак молчать и отослала Мишле выйти присмотреть за лошадью, чтобы можно было разговаривать без свидетелей.

— Госпожа, вы… что вы здесь делаете? — шепотом спросила Шарлотта.

— Зашла пообедать.

— Нет, что вы делаете в Париже? Ведь вы… ведь вас…

— Госпожи де Бежар в городе нет, но есть ее «брат». Он учится в школе господина де Санда под именем Жанена де Жано.

— Жанена де Жано? — повторила Шарлотта.

— Да, это я. А теперь скажи, что здесь делаешь ты?

— Я отказалась выходить замуж за Фофана, и батюшка отправил меня в «Божью птичку».

— Ты хозяйка?

— Да. Раньше здесь хозяином был мой дядя, брат батюшки. Он спился и помер месяц назад. Батюшка хотел продать кабачок, тогда я решилась и снова показала ему патент.

— Отлично!

— Ничего не отлично, госпожа! «Божья птичка» и раньше не приносила прибыли. Батюшка все равно скоро продаст ее.

— Зачем же он отправил тебя сюда?

— В наказание. Он ждет, что я одумаюсь и вернусь.

— И что ты? Собираешься вернуться?

— Собираюсь, — вздохнула Шарлотта. — Ничего не получается, госпожа. Со мной остался только Матье, повар, но он тоже уже хочет уйти искать новое место. Батюшка не поддерживает меня. Кое-как мы торгуем. Есть только вино и паштеты.

— Понятно, — оглядела прокопченное помещение фехтовальщица, а потом попросила посмотреть весь кабачок.

Шарлотта удивилась, но провела девушку по всем комнатам. По ходу осмотра к ним присоединился повар Матье. Чтобы не нарушать инкогнито своей знакомой, Шарлотта представила Женьку, как господина де Жано. Осмотрев помещения, Женька сказала: