— От глупости?

— Именно. Вы слишком часто общались с дворовыми детьми, играли в их игры, одевались в крестьянскую одежду, скакали по округе на лошади и убегали плавать на реку, бросив уроки музыки и латыни. Это вызывало толки и, кроме того, ваша матушка устала изыскивать средства, чтобы платить за ваше образование учителям.

— А ее никто не заставлял так тратиться. Зачем мне то, что я не выношу?

— Как и все матери, Манон де Ренар хотела, чтобы вы были не хуже других, когда настанет пора подыскивать вам жениха. Она мечтала отправить вас в пансион, чтобы как следует подготовить к семейной жизни девушки из благородной семьи, но все не могла скопить денег на обучение, а после того, как она застала вас с господином Галиотти…

— Галиотти? Это кто?

— Учитель фехтования, итальянец. Прежде он обучал этому предмету ваших братьев.

— И что же мы… с господином Галиотти?

— Около полугода он тайно давал вам уроки фехтования за стеной старой часовни. Вы заплатили ему за обучение сапфировым перстнем, который выкрали из семейной шкатулки. Ваша матушка была потрясена и даже уговорила вашего жениха приблизить день свадьбы.

— И я вышла замуж?

— Увы, нет. Помешала скоропостижная смерть вашей матушки. Свадьба была отложена на год, но вы не стали ждать, а продали поместье, потом поменяли веру и в августе 1624 года поехали в Париж.

— Зачем?

— К младшей сестре вашей матери тетке Полине де Ренар. Тоже, надо сказать, интересная историйка. Когда-то Полина влюбилась в учителя музыки и сбежала с ним в столицу. Когда она забеременела, учитель ее бросил. С трудом, но ей удалось устроиться нянькой в Приют Подкидышей. Настоятельница приюта порекомендовала Полину в жены одному парижскому судье. Судье нужен был титул, он закрыл глаза на чужого ребенка, и Полина неплохо устроилась. Поразмыслите над этим — тоже удачный ход для вашей победы.

— Это не мой ход. Что дальше?

— На дороге неподалеку от Этампа ваш экипаж ограбили и отобрали все те деньги, которые вы получили от продажи поместья. У вас остались только некоторые вещи, рекомендательное письмо от приходского священника и кошель с десятью пистолями, который был спрятан в потайном кармашке вашего баула.

— А десять пистолей — это много?

— На первое время достаточно. Подробнее об этом вам расскажут позже.

— А мне тоже придется участвовать в этой истории с алмазными подвесками? — спросила девушка.

— Не придется.

— Почему?

— Зачем вам чужая история? Сделайте свою, тем более, что сюжет, в котором вы участвуете, принадлежит не Александру Дюма, а мне. Поэтому советую не тратить попусту время на поиски известных вам лиц из числа королевских мушкетеров, — их еще не было в Париже. Для примера, господин д, Артаньян стал мушкетером только в 1644 году. Даже господин де Тревиль еще не являлся капитаном королевской роты. В 1624 году ему было лишь двадцать пять лет, и он служил прапорщиком французской гвардии.

— Кто же тогда был капитаном?

— Жан де Берар де Монтале. Он был капитаном с момента создания роты в 1622 году.

— А что мне нужно делать в Париже?

— А это уж вы решите сами.

Вилла профессора стояла особняком. Светлые тона делали двухэтажное здание зрительно легким и, казалось, что первый же серьезный порыв ветра мог разметать его по округе, точно пачку чистых листов с письменного стола.

За воротами дома хозяина и его гостью встретил средних лет мужчина в темно-синем деловом костюме.

— Франсуа Сельма, мой управляющий, — представил его профессор. — Он в курсе нашего проекта. Идите сейчас с ним, Женечка. Он проводит вас в комнату. Завтра поспите подольше, поскольку вам нужно отдохнуть. Остальные шесть дней вы будете вставать в семь.

Женька пошла за управляющим. Сельма вел себя почтительно, но в то же время строго, и не говорил ничего лишнего. На лестнице, ведущей на второй этаж, сидела и будто нарочно поджидала приехавшую гостью дымчатая желтоглазая кошка.

— Ты почему здесь, Катарина? — спросил кошку Сельма. — Иди вниз. Симона тебя покормит.

Кошка, словно удостоверившись, что с прибывшей девушкой все в порядке, послушно побежала вниз.

— Это ваша кошка? — спросила Женька.

— Месье Монрея. Он взял ее с улицы бездомным котенком и назвал именем Катарины из шекспировской пьесы «Укрощение строптивой».

— Она драчливая?

— Была когда-то.

— А я играла Катарину. Мы ставили отрывок, когда проходили Шекспира.

— Я знаю. Месье Монрей рассказывал о вас.

— И что он говорил?

— Сказал, что вы изумительный материал.

— А он, в самом деле, все обо мне знает?

— Да. Автор обязан хорошо знать своих героев. Вот ваша комната, мадемуазель.

Комната, разделенная на две зоны, спальную и гостиную, была довольно уютной. На столе стоял ужин и живые цветы, на стенах висели сюрреалистические полотна, и высился прозрачный стеллаж с книгами.

Сельма показал, где расположена ванная, туалет и гардеробная. В ванной висел шкафчик с полотенцами и махровый халат на вешалке, в гардеробной находилось несколько видов обуви и одежды нужного размера. Все было прилично, изящно и по — европейски, и только одно насторожило фехтовальщицу.

— А что это за штуки в углах? — спросила она. — Видеокамеры?

— Да, — не стал скрывать Сельма. — В дом не раз залезали журналисты, поэтому месье Монрей распорядился везде поставить видеонаблюдение.

— Но это вторжение в мою личную жизнь!

— У вас нет больше личной жизни — вы в проекте Марка Монрея. Спокойной ночи, мадемуазель.

Сельма сухо поклонился и ушел. Женька еще раз осмотрела комнаты, потом залепила глазок видеокамеры в ванной «жвачкой», разделась и приняла душ. Освежившись, она поужинала и решила выйти, чтобы осмотреть весь дом, но дверь ее комнаты оказалась заперта. Она возмутилась и уже хотела выпрыгнуть в окно, но под ним густо росли кусты шиповника. Раздраженно побродив еще некоторое время по комнате, девушка смирилась и легла в постель, уповая на то, что завтра поговорит с профессором и будет свободна.

Утром Женьку разбудило шевеление в ногах. Она открыла глаза и увидела Катарину. Кошка сидела на краю кровати смотрела на проснувшуюся фехтовальщицу так, будто хотела что-то сказать.

— А ты, правда, кошка? — вглядываясь в ее желтые глаза, спросила девушка. — Или, может быть, ты заколдованная принцесса?.. Тьфу ты… Одна ночь в этом доме, и уже придумываю всякую чепуху.

Однако Катарина соскочила с кровати и, пригласительно шевеля хвостом, мягко побежала к двери. Та была полуоткрыта.

— А, уже можно?

Женька вскочила и побежала в ванную. Когда она была готова к выходу, за ней пришел Сельма и проводил к столу. Профессор уже ждал ее там. Рядом бродила Катарина.

— Меня вчера заперли. Я пленница? — начала было возмущаться фехтовальщица, но Монрей только улыбнулся.

— Ваша свобода ограничена временно, — сказал он. — Как только вы минуете Окно, я вас отпущу. А камеры… Почему они вас так беспокоят? Ведь жизнь героев сюжетов публична, поэтому не нужно портить мою аппаратуру, Женечка. Займитесь лучше тем, что вам необходимо.

— Чем?

— Ну, хотя бы попробуйте эти сыры и постарайтесь запомнить их названия.

Профессор больше не давал фехтовальщице говорить о постороннем. Все шесть дней за завтраком, обедом и ужином он знакомил ее с названиями блюд и вин. После завтрака Сельма давал девушке несколько дисков с обучающими программами по быту той эпохи, куда ее направляли, и она три часа с небольшим перерывом занималась сама. Поблизости, словно присматривая за ней, ходила Катарина.

После обеда Женьку одевали в платье с тесным корсажем и передавали мадам Лекок, которая учила ее двигаться, не запинаясь за длинный подол, и преподавала этикет. Кроме умения носить дворянское одежду мадам показывала, как пользоваться содержимым несессера, веером, гусиным пером и всем остальным, что еще могло понадобиться благородной девушке. Кое-то из этого Женьке, игравшей год назад Катарину в театральной студии, было уже известно.