Дом, где квартировал Люис де Ларме, внешне был очень живописен и утопал в цветах. Высаженные в большие ящики, они росли даже на крыше, где их поливал мальчик лет двенадцати. Домик производил настолько сказочное впечатление, что Женька чуть не окликнула мальчика андерсеновским именем.

В дом суровый Жикард фехтовальщицу не сопровождал.

— Мне сказано, что с господином де Ларме вы будете разговаривать одна.

На стук вышел заспанный юноша с лохматой шевелюрой.

— Мне нужен господин де Ларме, — сказала фехтовальщица.

— Он вышел прогуляться с господином де Барту.

— Я могу подождать его?

Юноша немного смутился, но кивнул.

– Подождите его в комнате наверху, госпожа. Внизу немного не прибрано.

— Ого! — воскликнула фехтовальщица, едва ступив за порог сказочного жилища и поразившись тому, насколько нутро нарядного домика отличалось от его живописного фасада.

«Немного не прибрано» — было еще слабо сказано. Как только девушка вошла, в нос резко шибанул запах вина и пищи, остатками которой был завален стол. Под ним валялись пустые бутылки и осколки разбитой тарелки. На полу расплылось багровое, то ли винное, то ли кровавое пятно, а на стене, словно мистический слепок с прошедшего вечера, застыли нарисованные углем голые танцующие мужики с чрезмерно преувеличенными формами.

Юноша торопливо провел Женьку на второй этаж, предложил стул для отдыха и, прихватив с ларя какое-то белье, убежал вниз. Комната наверху, казалось, принадлежала уже совсем другому человеку. В ней было чисто и светло, книги на столе приглашали к размышлениям, а изысканно подобранный полог кровати к утонченной чувственности.

Женька взяла посмотреть одну из книг, уверенная, что это стихи, но это оказались «Опыты» Монтеня. Она пролистнула несколько страниц, но понять, о чем там говорится, до конца никак не могла, — ей мешали, то шаги на крыше, то звуки внизу, где возился Теофиль, то шум на улице, к которому она не переставала прислушиваться и, который был ей сейчас важнее того, о чем хотел поведать Монтень.

Ожидание несколько затягивалось, и Женька уже решила приехать позже, как вдруг снаружи послышались голоса. Они доносились из неплотно прикрытого окна. Девушка подошла и глянула вниз, но за густой зеленью деревьев увидела только две неопределенные мужские фигуры.

— Наш отчаянный де Монж оказался крепким орешком! Скажите-ка, а! Такое наглое сопротивление! Говорят, их предал его родной племянник! Каков перец, а! Еще когда-нибудь и коннетаблем станет! Но, я вижу, что вам все это не слишком интересно, де Барту?

— О, после вчерашнего… Помилуйте, Люис!..

Раздался тихий интеллигентный смешок.

— Хм, видимо, я напрасно предпринял эту утреннюю прогулку, дорогой Шарль!

— Какая к черту, прогулка, сударь? Лучше бы мы допили то, что у вас есть в ларе. Ведь у вас еще есть что-то, Люис?

Голоса на время исчезли, но через пару секунд снова послышались уже в комнате первого этажа. Женька тихо перешла к лестнице.

— Теофиль, вы все еще возитесь, бездельник? — воскликнул мушкетер в шляпе с белыми завитыми перьями. — Я все-таки выясню, кто это испортил вчера стену! Госпожа Фурье, если увидит, немедля выставит мне новый счет!

— Но, сударь, вы же сами собственной рукой…

— Кто?.. Де Барту, что он несет?

Де Барту плюхнулся на ларь.

— Ну да, я тоже помню… — подтвердил он. — Это было после той восьмой или девятой бутылки, за которой Теофиль бегал к Сганарелю. Вы стали хвастаться, что малюете не хуже какого-то там Рафаэля, потом схватили головешку из камина и…

Фехтовальщица засмеялась. Все трое посмотрели наверх.

— Это… тоже осталось от вчерашнего? — покосился на друга Люис. — Теофиль, разве у нас были дамы?

— Нет-нет, сударь, — засуетился слуга. — Эта госпожа приехала только что. Разве вы не видели экипаж у крыльца?

— Мы зашли через оранжерею! Какого черта ты молчал об этом, пустомеля?

— Так вы сами не дали мне сказать, сударь! Привязались с этой стенкой…

— Пошел вон, дурак!

Де Ларме легко взбежал на второй этаж и подошел к Женьке.

— А, это вы, — улыбнулся он ей, как старой знакомой, и предложил выйти в оранжерею госпожи Фурье. — В доме не слишком чисто, сударыня. Мой слуга отвратительный лентяй, и не прибрался вовремя.

Женька направилась за Люисом. За ними было поплелся и де Барту, в обществе которого некогда ужинала фехтовальщица, но де Ларме напомнил ему, что тот хотел поискать потерянную дагу, и Шарль отстал.

Проводив свою неожиданную гостью в оранжерею и посадив на скамейку возле грядок с цветами, мушкетер присел рядом и поинтересовался целью ее посещения. Женька, наконец, с наслаждением погрузившаяся в близость вожделенного общения, с готовностью назвала себя, потом рассказала, как де Белар очутился у герцогини, и предала записку. Де Ларме прочитал ее, потом скомкал листок и потер лоб под шляпой.

— Я знаю, что Валентин ранен, — сказала девушка. — Господин де Белар хочет узнать, как он сейчас.

— Скажите Кристофу, что рана серьезна.

— Он умирает?

— Не умирает, но лекарь сказал, что состояние пограничное. Все решат сутки.

— А заговорщики? Их уже начали допрашивать?

— Вы уже знаете о заговорщиках?

— Так уже, наверное, все знают.

— Да, дело шумное.

— Скажите, господин де Ларме, а…

— Называйте меня Люис.

— Люис, а де Белар написал что-нибудь… обо мне в этой записке?

Де Ларме улыбнулся и потеребил свою мушкетерскую бородку.

— А я думал, вы уже с господином де Шале, сударыня.

— Я не с господином де Шале.

— Странно. Эти «лопнувшие» шнуры и «шрам» на вашем корсаже были так красноречивы. Они-то все и испортили.

— Но де Белар даже не смотрел на меня, он о чем-то все время думал.

— Да, он думал о своем брате, но видит он всегда гораздо больше, чем многим кажется. Наверное, поэтому в его записке было только о Валентине. Вы расстроены?

— Совсем нет.

— Врете. Оставьте де Белара, сударыня. Этот грубый и спесивый бретонец не оценит вас, как должно. Настоящие мастера любви бывают только в Провансе, — лукаво прищурил узкий глаз де Ларме и приобнял девушку за талию.

— Вы о себе?

— А о ком же еще? Превосходный край, сударыня! Напоен солнцем и страстями! Когда устанете от нашего де Белара, заезжайте ко мне, и мы совершим нечто постыдное, но приятное, как воровство яблок из чужого сада!

— Почему вы думаете, что я устану от де Белара?

— Кристофа никто долго не выносит. Приедете?

— Нет.

— Почему?

— Мне не нравится воровать яблоки.

— Тоже врете! У Виолетты де Флер до сих пор сводит судорогой лицо при упоминании вашего имени. «Как она смела? Эта наглая беарнка в скучном платье! Генрих мой, мой!» — передразнил фрейлину мушкетер. — Кстати, а почему вы до сих пор в этом испорченном наряде? Вам что, так дорога эта зашитая дыра под грудью?

— У меня нет другого платья.

— В самом деле? Тогда вам обязательно нужно что-то предпринять, чтобы другие платья были, иначе это станет действительно скучно.

Люис засмеялся, но веселье его тотчас прекратилось, как только из дверей дома выбежал Теофиль. С неподдельным удовольствием от своего стукачества он сообщил, что де Барту нашел в ларе бутылку дорогого вина и теперь поправляет им свое, пошатнувшееся с вечера, здоровье.

— Что?! — немедленно взорвало уточенного провансальца. — Что поправляет?.. Что он может понимать?!.. Я сейчас зарежу этого дикого «Пантагрюэля»!

Люис наскоро поцеловал девушке руку и умчался спасать свое дорогое вино, а Женька, которой тоже не следовало мешкать, поехала в «Парнас», чтобы забрать свои вещи.

В гостинице все снова восхитились ее приезду в герцогской карете, но она пропустила восторги мимо ушей и перешла сразу к делу.

— Я съезжаю, сударь, — сообщила она Бушьеру, заплатила за проживание и стала собираться.

— Да, госпожа де Бежар, — поклонился хозяин. — Я понимаю. У вас теперь будет другая жизнь. Шарлотта поможет вам.