— Веселый Жан был мерзким, как и д’Ольсино. Я не могла иначе!

— Да, но теперь иначе не могу я. П-процесс начнется в понедельник.

— Он будет открытым?

— Сделать его закрытым уже невозможно. Нужно отдать вам должное — ваши «Записки фехтовальщицы» написаны весьма бойко. Требуют сделать процесс открытым и де Неверы.

— Я не хотела вас задеть, ваше величество.

— К сожалению, вы задели не меня, а королевское п-правосудие. Вы указали на то, что им возможно манипулировать.

— Разве это не так?

— Так. Но теперь, чтобы доказать обратное, я не смогу п-помочь господину де Белару, сударыня.

В вышедших «Записках» действительно было много того, что могло повредить фехтовальщице на процессе, как тот бумеранг, который она, не глядя запустила. Он сразил цель, но теперь неминуемо возвращался к ней самой. Все зависело сейчас только от того, насколько она будет ловкой и сумеет уклониться или поймать его.

В надежде спасти де Белара Женька обратилась к Серсо, но он только пожал плечами.

— Господин де Шале нанял меня защищать вас, а не господина де Белара, впрочем, поговорите с ним сами.

Женька поговорила, но, как и предполагала, де Шале только разозлился.

— Ты еще попроси о том бандите, с которым жила на нашей столичной помойке! Знать не хочу ни о каком де Беларе! Надеюсь, что с его казнью мешкать не будут!

— Ты жестокий!

— А ты?

— Но он спас меня!

— Ты, наверное, была влюблена в него? Ты влюблена в него и сейчас!

— Если король не спасет де Белара, — твердо сказала Женька, — я расскажу о том, что меня заставляли сделать в Ла-Рошели!

— А что тебя заставляли сделать?

— Король хотел, чтобы я прикончила двух протестантских пасторов!

— Ну, так что? Вот удивила! Надо было и прикончить! С того дня, как король приказал де Витри убить маршала д’Анкра, он сам только и делает, что занимается этим! А тебе он еще деньги обещал! Де Витри и то так не баловали! Мы бы уже давно уехали отсюда!

— Король и после не дал бы мне спокойной жизни, Генрих! И как это… прикончить?

— Это ты не знаешь, как прикончить?

— Ты не понимаешь! Настоящая ненависть, как и настоящая любовь, не продается!

Тем не менее, говорить об этом тайном поручении короля на суде Генрих запретил.

— Достаточно того, что ты написала о его чертовом предложении! Прошу тебя, помолчи теперь о подробностях! Ты не можешь знать, чем может ответить тебе король!

Серсо тоже советовал не горячиться и держать эту карту под сукном. В целом он считал, что шансы на успех есть.

— Ваши действия во многом были незаконны, но побуждения благородны, — сказал он. — Это нравится широкой публике, на чем мы, собственно, и сыграем. По делу Маргариты де Рошаль у вас вполне приличное положение. Из жертв этого дома, судя по протоколам допроса, на вашей совести никого нет.

— А те солдаты в Бастилии? Ренуар и Жанкер?

— Это жертвы вашего отчаяния.

— А побег? А сопротивление Марени?

— Следствие вашего положения. Какой заключенный не хочет бежать и не оказывает сопротивления полиции?

— А Марени не свяжет меня с бывшим заговором де Монжа?

— Не думаю. Король отрицательно относится к этой идее.

— Он не верит Марени?

— Скорей всего он не хочет ворошить дело, где в разной степени замешаны его родственники. Заговор раскрыт, виновные понесли наказание. Король не желает к этому возвращаться, и это нам на руку. А случай с де Жуа на общем фоне остальных ваших неправомерных деяний вообще пустяковое дело! Откупимся! Что касается дела Жозефины, то в нем ведущая роль была не у вас.

Доводы Серсо были не лишены смысла, но Женька не могла радоваться. Перед глазами продолжало стоять худощавое лицо де Белара.

От Генриха Женька узнала, что о ней хлопотал де Санд.

— Он был на приеме у короля и предлагал тайно увезти тебя из Франции.

— Король отказал?

— Отказал. А ты бы согласилась?

— А ты?

— Я лучше провожу тебя на эшафот!

— Ты сумасшедший!

— Как и ты.

Де Шале сжал фехтовальщицу в объятиях, и оба на время замерли. Действительно, только сумасшедшие могли верить, что переиграют судебную машину короля, и он позволит своему фавориту уехать с любимой женой жить счастливо на Луару, если вообще после всего, что случилось, можно было жить счастливо.

Тем не менее, на процесс фехтовальщица явилась собранной. Ее не испугала, а даже порадовала многочисленная публика в зале. Молчаливый ряд судей казался не карающей десницей, а всего лишь шеренгой черных рыцарей, которых нужно было разбить любой ценой. Среди них должен был находиться и господин де Ренар, но, как родственник обвиняемой, он был отстранен от процесса.

С одной стороны зала за столом сидел Катрен, представляющий обвинение, а с другой находился за таким же столом Серсо. На балконе справа возвышался парадный стул короля. На балконе слева сгрудились студенты и памфлетисты. Среди публики в зале мелькнули знакомые лица: де Санд, Клементина, Валери, Виолетта, Элоиза, принц Конде, Бушьер, Клеман и, конечно, фехтовальщики, когорту которых возглавлял, возбужденный предстоящей схваткой, де Зенкур.

На балконе появился король. Все поприветствовали его вставанием. Подсудимую провели на приготовленное место, и в зале стало тихо.

Последний поединок

Как и предполагал Серсо, дело де Жуа было вновь открыто. Сам де Жуа, которому некогда прижгли кончик языка, на суд пришел, но не выступал, поскольку любая беседа теперь давалась ему с трудом. От его имени иск предъявлял де Брюс. Он утверждал, что его приятель не имел намерения отрезать девушке мочку уха, и все это было не более, чем шуткой, придуманной маркизом де Шале. Генриху, как лицу заинтересованному, в свидетельствовании отказали.

Далее Катрен вызвал Шарлотту и спросил:

— Вы видели, как граф де Жуа пытался склонить госпожу де Бежар к любовной близости?

— Нет, господин, но граф просил меня устроить с ней встречу. Госпожа де Бежар отказалась с ним встретиться.

— Вы видели, как госпожа де Бежар, маркиза де Шале отсекла графу мочку уха?

— Видела, господин. Госпожа позвала меня наверх. На ней была порвана одежда. Она хотела, чтобы я помогла выбросить графа в окно, но потом почему-то сделала это.

— Что?

— Повредила ему ухо.

— А вы не слышали, как господа под окном номера госпожи де Шале угрожали ей? — спросил Серсо.

— Да, господин. Они ждали, когда граф покалечит госпожу де Бежар.

— Нам сказали, что это была всего лишь шутка, а попытки насилия никто не видел, — возразил Катрен.

— Не знаю, господин. Может быть и шутка, — опустила глаза Шарлотта.

Казалось, что факт предумышленного насилия будет сведен на нет, но Серсо вызвал еще одного свидетеля. Это был Жан-Жак, которого Женька сначала даже не узнала в прилично одетом и причесанном мальчике. Однако, как только он заговорил, все встало на свои места.

— Да, я все видал! — уверенно и громко сказал Жан-Жак. — Этот господин залез в окно, глаза выпучил и давай за госпожой, ровно пес, бегать! Потом как свалит ее на пол и ну по ней ручищами елозить! А она возьми и тресь его по башке! Так потешно было! Мы с Люлькой думали даже, что помер он!

Публика оживилась, раздались смешки, и Жан-Жака увели. Серсо тут же подхватил его яркие показания и указал на то, что девушка защищала свою честь, и это значительно смягчает ее вину.

— Защита своей чести была превышена маркизой де Шале, — сказал председатель суда. — Она не имела повода подвергать опасности жизнь господина де Жуа и портить ему внешность.

— Да, с ухом я погорячилась, — согласилась Женька. — Нужно было взять гораздо ниже.

Публика засмеялась. Усмехнулся даже король. Суд назначил выплату денежной компенсации, на что фехтовальщица пожала плечами и переглянулась с Серсо. Оба понимали, что это только пристрелка, — впереди было дело д’Ольсино, побег из Бастилии и налет на дом де Рошалей. Однако прежде судьи поставили к обсуждению дело Жозефины. Здесь у фехтовальщицы была двоякая роль, так как дело состояло из двух частей — проникновения в чужое жилище и нападения на полицейский экипаж. В первой части девушку судили, как сообщницу де Белара, а во второй она выступала в роли свидетельницы. Показания де Белара с его слов зачитывал Катрен.