После ужина Женька поднялась к себе и обнаружила на ларе записку. Дрожащими руками она зажгла свечу, полагая, что это опять какой-то сюрприз от Монрея. «Может быть, рождественская открытка?» — усмехнулась фехтовальщица и не ошиблась. Это был сюрприз, но не рождественский. «Покинуть сюжет вы можете только одна. Монрей», — прочитала девушка.

— Чертов сочинитель!

Фехтовальщица порвала записку, задула свечу и легла спать. Ночью ей продолжали мешать спать мучительные мысли, связанные с неопределенным будущим и плач девочки Амели, который еще больше напоминал о ее собственном сложном положении.

Утром работников и домочадцев вместо больного Мишо в церковь вел его сын Клеман. Одетый в новый костюм, он шел, высоко подняв голову, словно римский триумфатор. Прачки за его спиной подхихикивали, а Бригитта даже передразнивала его высокомерную походку.

После мессы Женька вместе со всеми пошла погулять на площадь, где представляли рождественскую мистерию, играли музыканты и горели жаровни. Было холодно, но весело. С прачками, оставив ребенка Амлотте, увязалась и Амели.

— Плохая будет мать, — проворчала Беранжера. — Бросит дитё! Зря ты хлопотала, Жанна.

Женька хмуро смотрела перед собой и с ужасом думала о том, что когда-нибудь эти слова могут сказать и о ней самой.

Замерзнув, прачки завернули в «Дикую пчелку», где к тому времени уже скопилось много желающих скинуть путы рождественского поста и пуститься во все тяжкие. Как только девушки уселись за стол, к ним тотчас потянулись подвыпившие ремесленники и солдаты. Лезли и к фехтовальщице. Особо навязчивых она отталкивала и отсылала к Амели или Марсене.

Заиграла музыка, начались танцы. Женьке стало скучновато, и она уже решила уйти, но в кабачок вдруг хозяйской уверенной поступью вошел Робен Красавчик — тот самый парень, который прикончил Чуму, и с которым она танцевала в «Тихой заводи». С ним были двое спутников: один — высокий и поджарый, с неспешными движениями и тяжелым взглядом, а другой — маленький, сухонький и юркий, как запечный таракан.

Хозяин тотчас освободил для вошедших стол, а Берарда подала вино и закуску.

— Это Робен, — сказала Бригитта, и глаза ее заблестели. — Я с ним по прошлому разу плясала. Ох, если б не Леон…

— Охолонись, дура! — цыкнула на сестру Беранжера. — Слыхала я от Берарды, что с такими лучше не связываться, и к тому ж этот самый Робен, ровно на спелую ягоду, на Пчелку нашу пялится.

— Я тоже с ним танцевала, — усмехнулась Женька.

— Где?

— В «Тихой заводи».

Робен, видимо, с ходу почуяв воровским чутьем то, что плохо лежит, действительно в упор смотрел на фехтовальщицу. Она не испугалась, что он ее узнает, так как в «Тихой заводи» была в мантилье, но сразу поняла, что с этой минуты гулянка в «Дикой пчелке» перестанет быть скучной.

— Уходить надо, — сказала Беранжера, однако было уже поздно.

Робен подошел и присел рядом с Женькой.

— Привет, крошка! Веселишься?

— Веселюсь

— А чего лицо кислое, точно у вдовы? Или ты впрямь без хозяина?

— Я сама себе хозяйка.

— Это ты врешь! Хозяйкой ты у очага только можешь быть, а очаг этот всегда другому принадлежит. Пошли, попляшем!

— Пошли.

Женька согласилась легко, и Робен закружил ее в веселом крестьянском танце.

— Ты белошвейка или прачка? — спросил он.

— Прачка.

— Не хочешь со мной пойти?

— Куда?

— Куда поведу. Что тебе в прачечной? А со мной всегда сыта будешь, я подарю тебе хорошее платье. Как тебя зовут?

— Жанна.

— Пошли к нам за стол, Жанна! Я тебя с Художником познакомлю. Знатный мастер! Я у него учился. Если меня когда-нибудь повесят, с ним можешь остаться. Он верный, не бросит. Хочешь посмотреть его искусство?

Женька села за стол Робена. Художник, тот самый высокий мужчина с медлительными жестами, в это время от души поедал тушку жареного гуся. Он хмуро посмотрел на девушку, а потом на приятеля.

— Опять дуришь, Робен? Надоели мне твои девки!

— Ставлю пистоль, что ты не попадешь вон в ту намалеванную пчелицу на косяке! — продолжал подначивать Робен.

— Отойди, дурило, не то я не в пчелицу, а в тебя счас метну!

— Давай, Проспер! Ослабел, что ль?

— Копень, оттащи его!

Мужичок, похожий на таракана, пытался столкнуть Робена со скамьи, но, отброшенный его сильной рукой, под смех окружающих слетел с нее сам.

— Ты просто пьян, Проспер! — воскликнул Робен.

— Я пьян?

Проспер сверкнул глазом, не вставая, выхватил из-за пояса нож и метнул в косяк. Пчелица была поражена в пузатое брюшко. Кто-то из публики восхищенно присвистнул, а Робен отдал приятелю пистоль.

— Видала, прачка? — похвастался вместо приятеля тот.

— Да, здорово, — кивнула Женька, измеряя глазом расстояние до косяка. — А можно я тоже метну?

— Ты?..

— Я.

Робен расхохотался и велел Копню принести просперовский нож. Копень сбегал за ножом, протянул его Робену, а тот в свою очередь передал нож фехтовальщице.

— Ну, держи, крошка! — улыбнулся Красавчик. — Мы хоть посмеемся, а Проспер?

— Дурак, совсем дурак, — покосился Проспер. — Кто бабе в руки нож дает, и не затем, чтобы капусту порубить?

Фехтовальщица встала и метнула нож, как учил ее Гиборто. Кувыркаясь, он пролетел положенное расстояние и воткнулся в крашеное дерево косяка. Нарисованная пчела была поражена в голову. Кабак зашумел, но вместе с восхищением в нем послышался звук какого-то скрытого напряжения. Робен присвистнул, а Копень пригнулся, будто девушка метала нож в него.

— Дьявол, палка вам в задницу! — ругнулся Художник. — Когда мне дадут пожрать без помех?! Красавчик, паршивец, ты всегда все испортишь! А ты… — глянул на Женьку Проспер. — Ну-ка, сядь со мной, Дикая Пчелка.

Женька села.

— Ты кто? — спросил он.

— Прачка, — ответила девушка, наблюдая пугливую суету за столом своих подруг.

— А кто научил так с «перышком» управляться?

— Конюх один.

— Гиборто Широкий, что ль?

— Да, его звали Гиборто.

— Где ты с ним свиделась?

— На Марне. В охотничьем домике.

— Ишь ты, куда дернул! Робен, нужно проведать его, напомнить про должок.

— Зря скатаетесь, — усмехнулась Женька. — Его нет сейчас на Марне.

— Хм, не врешь?

— Проверьте.

— Ладно, Гиборто — дело понятное, а тебе-то зачем это все сдалось?

— Так, делать нечего было.

— Пошли с нами! — предложил Робен. — А то подохнешь в своей прачечной, как загнанная лошадь!

— А с вами разве не подохну?

— Подохнешь, если дура будешь, зато поживешь как! Скажи, Проспер!

— Не подымай пылюку! Надо сначала Герцогу сказаться!

— Жанна! — окликнула фехтовальщицу Беранжера. — Мы уходим. Ты с нами?

— Да, — встала со скамьи девушка.

— Куда? — ухватил ее за руку Робен.

— Оставь девку, — велел Проспер. — У нас еще дело сегодня.

— Нравится она мне!

— Найдем, если надо будет.

По пути в прачечную прачки тоже спросили Женьку об умении метать нож, но ее рассказ о конюхе Гиборто восприняли скептически.

— Дивлюсь я, какие это конюхи, — сказала Беранжера, поддерживая под руку пьяненькую Бригитту. — Не один ли таковский на днях в петле болтался на Гревской площади?

Марсена, по обычаю, ругалась и проклинала приход фехтовальщицы в их прачечную:

— Вот прислали-то на нашу голову! Шла бы назад в свою бесовскую обитель! Еще прирежет у нас кого-нибудь, как та маркиза шальная!

Амели и Люс шептались между собой, а Пакетта тихо, словно мышка, семенила рядом.

Стакан горячего чая

В понедельник на одном из развозов Женьке показалось, что она видела Лизи и Северина. Они шли от рынка и тащили корзины с тушками ощипанных гусей. Встретившись глазами с фехтовальщицей, Лизи на секунду застыла, переглянулась с братом, а потом оба затерялись в толпе. Все произошло очень быстро, словно мелькнуло какое-то видение, а когда фехтовальщице принесли записку от Клементины, она совершенно забыла об этой короткой встрече. «Деньги будут через несколько дней. Лицо, о котором вам известно, посетит вас сегодня в семь вечера» — прочитала Женька. Записку принес нарядный паж, и на девушку снова таращили глаза ее товарки.