Я понятия не имела, что Август думает о моей роли в несчастливом происшествии. Лео твердил свою версию событий, я рассказала бургомистру и князю свою, но они были заинтересованы лишь в том, чтобы поскорее замять скандал. Истина и мои чувства их ни капли не интересовали.

Однажды я собралась с духом, выскользнула из своей комнаты и отправилась в библиотеку. За мной поплелся Кербер, но на полпути отстал.

Я не нашла полковника в библиотеке; не было его и в покоях.

— Майя! — окликнул меня Гаспар, заметив в коридоре. — Наконец-то вышли из своего убежища! Я собирался зайти к вам, да госпожа Шварц отговорила. Сказала, вас лучше сейчас не тревожить. Вы как, в порядке? Ужасное дело с вами произошло. Черт побери, я рад, что не родился женщиной. Сложно вам живется, однако, когда вокруг бродят такие мерзавцы, как этот ростовщик.

Он предложил мне руку и повел по лестнице вниз.

— Хотите прогуляться? Или давайте обследуем западное крыло? Я тут нашел в библиотеке кое-какие заметки Жакемара с планом здания, и там указана дверь. По-моему, я видел за доспехами панель, за которой спрятан потайной ход.

— Нет там никакого хода, — мрачно сказала я и забрала у него пачку пожелтевших исписанных листов. — Я проверяла. Вы не знаете, где полковник? Хочу с ним поговорить.

— Знаю. Опять уехал по делам. Взяв камердинера и пистолеты. Он теперь не выезжает один и без оружия. Местные сильно ополчились на него. Кто мог подумать, что ростовщик пользуется такой любовью! Однако барон опасный человек. Так легко пускает в ход кулаки. Бешеный нрав. Неудивительно, что у него много врагов.

Я поежилась; вспоминать искаженное бешенством лицо Августа и его окровавленные кулаки было неприятно. В момент избиения Лео я испытала ужас и отвращение, хотя и сама была не прочь расправиться с подлецом. Но думать о том, что ты хочешь убить кого-то — это одно, а наблюдать убийство — совсем другое… особенно если убийцей чуть не стал близкий тебе человек.

Это была та сторона Августа, которую я еще не видела и больше не хотела видеть.

Но я горячо встала на его защиту.

— Ростовщика тоже не любят в Ольденбурге. Его боятся, потому что у него в руках долговые расписки. И он может напакостить исподтишка. Но Цингер свой, а фон Морунген — чужак. И его ненавидят больше, чем Цингера. Так оно всегда бывает в глубинке. Жители могут грызться между собой, но легко объединяются против общего врага. Недругов у наместника немало, это верно. Вот они и воспользовались случаем…

Я была глубоко обеспокоена. Ругала себя последними словами: дура, глупая, наивная идиотка! Поддалась чувствам, не разглядела опасность! Августу теперь приходится нелегко. Моя неосмотрительность дорого стоила и ему, и мне.

Но я переживу. Пусть мое имя смешивают с грязью — не страшно. Поболтают, забудут и успокоятся. У меня в городе много друзей. А на сторону наместника не встанет никто. Он едва не покалечил уважаемого горожанина. Сам нарушил закон, соблюдение которого так неустанно и жестко требовал от подопечных.

— Майя, не переживайте, — мягко сказал Гаспар. — Все будет хорошо. Хотите, заберу вас с собой в столицу? Зачем вам оставаться здесь? Вы утонченная и умная девушка. Что вам делать в замке этого солдафона?

Я отрицательно покачала головой.

— Не знаю, какие отношения связывают вас с фон Морунгеном, но, по-моему, он плохо с вами обходится. Говорят, он запретил вам уезжать и держит вас тут против воли.

— Это не так. Он добр ко мне.

— Странное у вас определение доброты, — в голосе Тейфеля звучало неодобрение. — Хорошо, что полковник отметелил этого ростовщика — тот заслужил каждый тумак. С такими иначе нельзя. Выбить из них все дерьм… дурь. Только это на них и действует. Но вы уверены, что однажды фон Морунген не захочет и вас проучить кулаками? Я знаю таких людей, как он. Они привыкли к насилию. Под тонким слоем манер у них скрывается дикий нрав. Не стоит так говорить о человеке, чьим гостеприимством я пользуюсь, но мне не нравится наш хозяин, барон фон Морунген. И я много слышал о нем… нехорошего. У него полно тайн за душой, и — готов съесть свою шляпу — все мерзкие.

— Еще одно подобное высказывание о бароне, и мы поссоримся, — отрезала я и ушла.

Настроение было хуже некуда. Я вернулась к себе и от нечего делать стала листать заметки, которые добыл Тейфель. Ничего интересного в них не нашла: кое-какие записки Жакемара, обрывочные, непонятные, частично зашифрованные, да примечания Кланца, из которых тоже ничего полезного узнать не удалось.

Впрочем, один рисунок меня заинтересовал. Его выполнил своей рукой Жакемар — внизу стояли его инициалы. Вероятно, он рисовал барельеф, которым хотел украсить замок. Лист покрывали изображения уродливых кобольдов, стоящих на страже врат в подземное царство.

Я пригляделась и увидела кое-что любопытное. Под вязью рисунка была начерчена ломаная линия. Она почти скрывалась в завитушках, и рассмотреть ее было непросто. Я провела по линии пальцем, размышляя, зачем старый мастер провел ее, но так ничего и не придумала.

Рисунок был отвратительным, безумным, и пробудил во мне смутные воспоминания. Где-то я уже видела этих кобольдов… вероятно, на одной из стен замка. Но где? Нет, не таких кобольдов. Похожих, но не совсем. И там, кажется, еще были скелеты…

Память ничего не подсказала, но всколыхнулось ни с того ни с сего чувство опасности.

Дурных мыслей мне и без того хватало, поэтому я сердито отложила записи и решила пораньше лечь спать.

И как же я теперь буду проводить свои дни в замке Морунген? Вот так, неприкаянно слоняясь по его коридорам, где меня все избегают? Сидеть у себя в комнате? Думать о том, что из-за меня у полковника начались неприятности, а сам он так сердит на меня, что и видеть меня не желает?

…Я проснулась среди ночи от того, что кто-то тряс меня за плечо. Я открыла глаза и зажмурилась от яркого света свечи у себя под носом.

— Барышня, вставайте! Скорее! — прошипела Луция.

Черт, кажется, я забыла запереть дверь, и служанка зачем-то явилась в мою комнату!

— Что случилось? — я покосилась на часы на столике: половина второго. Тревога в душе вспыхнула, как пожар. Что-то случилось с Августом? Его механическое сердце остановилось?

— К вам гость из Ольденбурга. Прискакал на лошади. С ума сойти, не побоялся ехать один по ночной дороге, через лес! Я хотела отправить его восвояси — ишь чего выдумал, господ будить ради всякой ерунды! — но он плачет и требует, чтобы я позвала вас. От него не избавиться, как от клопа! Простите, что разбудила вас, испугалась, что он господ потревожит, подлец!

— Да кто же это?

— Не знаю, какой-то мальчишка! Вот такой, — Луция провела рукой на уровне пояса. Да, маловат! — Но наглый, как вороненок! Грязный как свинья!

— Что ему надо? — я торопливо запахивала халат и приглаживала волосы.

— Твердит, что его сестра попала в беду. Рита, что ли…

Рита? Дочь возчика?

Я поспешила вниз и на кухне возле очага нашла рыжего оборванного мальчишку. Он сидел на табурете и грыз вытащенную из помойного ведра корку. При виде меня он вскочил и вытер нос рукавом.

Лицо мальчишки показалось знакомым.

— Айко? — спросила я неуверенно. — Ты брат Риты? Что случилось? Почему ты приехал ночью?

— Рита пропала, — сказал он и вдруг насупился, тоненько всхлипнул и заревел. По его чумазым щекам горохом катились слезы. Я вспомнила, что ему всего семь; и этот ребенок скакал сюда один по ночной лесной дороге!

— Не плачь, ну! — я уселась у очага и посадила его на колени, невольно морщась от кислого запаха немытого тела. — Луция, налей ему чаю и дай что-нибудь вкусное! Наверняка от ужина немало осталось.

Луция, ворча, открыла буфет.

— Рассказывай. Как Рита пропала? Куда она делась?

— Барышня Майя, вы знаете, мы с мамкой и Ритой втроем остались. Виго в тюрьме, папаша тоже в тюрьме — наместник их туда засадил. Вилли, другой мой брат, сбежал. А нам жрать нечего. Рита и сказала, что пойдет в старую серебряную шахту, что в Буром лесу, чтобы поискать там чего на продажу. Железяки старые, или даже серебряные камни. И не вернулась.