Майя продолжает исследовать опасные тайны замка Морунген и железного сердца его хозяина. Принимать правильные решения все сложнее, потому что ее собственное сердце ей больше не принадлежит…

«В этом доме живет волшебник», — подумала я, когда поднялась на высокое крыльцо и замерла перед массивной дубовой дверью.

Впрочем, надпись на отполированной табличке гласила иное:

«Ульрих Кланц, доктор естественных наук, почетный член Королевской Академии Инженерного искусства, придворный механик, практикующий анатом».

Изукрашенные завитушками буквы намекали, что хозяин дома не лишен тщеславия.

Ниже, где обычно располагается дверной молоток, висела медная маска. Я узнала горбуна Панчинелло, персонажа уличных комедий, хитреца и плута. У маски имелся мясистый, похожий на орлиный клюв нос, острый подбородок и сросшиеся брови под надвинутой на лоб треуголкой.

Глаза пустые: две черные дыры. Рот растянут в ехидной ухмылке, за тонкими губами торчат острые зубы. Медный язык, словно дразнясь, свисает почти до подбородка.

Я озадаченно огляделась в поисках молотка или звонка. Не нашла, но потом догадалась и осторожно, брезгливо поморщившись, потянула за язык.

За дверями стукнуло, и одновременно с этим челюсть дрогнула, зубы лязгнули. Спасла хорошая реакция: удалось вовремя отдернуть руку и не лишиться пальцев.

Маска отлично охраняла дом от непрошеных гостей. Будь я настроена менее решительно, сбежала бы не оглядываясь.

На этом сюрпризы не закончились. Маска моргнула: в дырах, которые оказались смотровыми отверстиями, появились глаза — живые, человеческие. Старческие. С желтоватым белком и красными ниточками кровеносных сосудов.

Глаза целеустремленно посмотрели налево, потом направо, и лишь потом уставились в упор, изучая гостью.

— Что нужно? — прогудел из-за двери надтреснутый голос, странно искаженный рупором, который, видимо, был встроен в маску: так произносила бы слова полковая труба, умей она говорить.

— Посетительница к мэтру Ульриху Кланцу, — я старалась говорить с уверенностью, которой не чувствовала. — Майя Вайс из Ольденбурга.

— Хозяин не принимает.

— Передайте ему, что я пришла поговорить о полковнике Августе фон Морунгене.

За дверью настороженно молчали.

— Об Августе Шварце, которому семнадцать лет назад мэтр дал железное сердце, — добавила я, подумав.

— Ждите, — велели из-за двери. Потянулись минуты. Я переминалась с ноги на ногу и изнемогала от жары.

Лязгнули замки, потом еще раз, и еще. Дверь бесшумно отворилась.

— Входите, — пригласили из темноты.

Я собрала смелость в кулак и вошла.

В холле было прохладно, что должно было обрадовать после уличного зноя, но вместо этого беспокойство мое усилилось. Быть может потому, что холодок в доме мэтра Кланца, анатома и механика, был стылый, словно в склепе. В лицо пахнуло сложным букетом ароматов: истлевшими книжными корешками, старой мебелью, формалином и рисовой пудрой.

В холле было темновато из-за узких окон с витражными стеклами. В полумраке, расцвеченным изумрудными и красными пятнами, я разглядела узкий коридор, заканчивающийся витой лестницей. На изящном столике стояла ваза с привядшими цветами. Подул сквозняк, лепестки посыпались на пол.

Лестницу устилал пышный ковер, на стенах — роскошные обои с позолотой. Мэтр Кланц не бедствовал.

— Сударыня? — вопросил все тот же надтреснутый голос из теней. Я повернулась, увидела впустившего меня камердинера и с трудом подавила желание стремглав выскочить на улицу.

Камердинер походил на мумию, вместо бинтов затянутую в лазурную ливрею. Он был стар, кожа на его лице высохла и собиралась коричневыми складками, на лысине кривовато держался парик с косицей. Глаза у слуги были без ресниц, провалившиеся, но смотрели они остро и с насмешкой.

— Не желаете оставить тут свой саквояж, прежде чем подняться к мэтру?

Странный камердинер стоял далеко, на расстоянии нескольких шагов, и не подумал подойти ближе, чтобы принять у меня сумку, как сделал бы слуга с хорошей выучкой.

Старик, что с него возьмешь. Я приготовилась шагнуть вперед, но камердинер ехидно улыбнулся и протянул руку. Раздалось жужжание, я невольно охнула.

У камердинера были механические руки. Железная кисть неторопливо выдвигалась из кружевного обшлага ливреи, раскладываясь, подобно телескопу. Два медных прута неправильной, слегка изогнутой формы (лучевая и локтевая кости?) заканчивались механическим суставом; пальцы длинные, с заостренными концами и изящными завитушками на сочленениях, поверхности шарниров и болтов украшены цветочной гравировкой. Произведение искусства, а не протезы!

Механическая рука приблизилась к моей груди и требовательно пошевелила пальцами, показывая, что нужно передать саквояж.

— Это сделал мэтр Кланц? — поинтересовалась я, отойдя от первого изумления. Теперь меня сжигало любопытство. Я не удержалась и коснулась пальцем металлического запястья.

— Да, — обиженно отозвался камердинер. Думал меня напугать, догадалась я, и теперь разочарован.

— Я потерял руки в юности, будучи бомбардиром в полку его Королевского Величества. Однако о потере не сожалею. Конечности, что дал мне мэтр Кланц, намного превосходят мои родные. Ваш саквояж, сударыня.

Я вложила ручку сумки в отполированные пальцы — металлическая конечность даже не дрогнула, хотя ноша была нелегкой — и с интересом понаблюдала как эта живая полумеханическая мумия, слегка красуясь, ловко манипулирует своим агрегатом, чтобы поместить сумку на стойку под вешалкой.

Зажужжали шестеренки, сустав втянулся в рукав, камердинер кивнул, приглашая идти следом.

Похоже, я и вправду попала в дом волшебника. Доброго или злого, вот в чем вопрос.

Мы степенно зашагали по коридору вглубь дома. Я вертела головой, стараясь не упускать ни детали. Дом мэтра Кланца оказался битком набит разнообразными удивительными предметами.

У стены стоял высокий барометр, рядом висел старинный мушкет, чуть дальше — веер из разноцветных перьев, гравюры, с изображениями, какие можно найти в анатомических атласах. Или инженерных, потому что контуры человеческих органов органично включали в себя очертания шестеренок.

И повсюду чучела! Мертвые птицы, звери, рептилии, насекомые. У головы лисы глаза — окуляры в медных оправах. У сокола стальные когти и клюв, а вместо костей в расправленных крыльях — прутья на шарнирах, как в зонтах.

Наконец, коридор кончился, камердинер повел вверх по лестнице. Хотелось ступать на цыпочках, чтобы не нарушать торжественную тишину. Впрочем, она не была полной. Со всех сторон доносилось едва уловимое жужжание, тиканье, легкий музыкальный перезвон… Вероятно, от масляных светильников с часовым подзаводом, которые подавали масло на горелку — такие же использовали и в замке Морунген. Но можно предположить, что в доме придворного механика имелись и другие приспособления.

В чем я убедилась через секунду. Когда я ступила на площадку второго этажа, с потолка упала марионетка и закачалась перед моим лицом на металлических струнах — как паук на паутине. Я отскочила и чуть не сверзилась с лестницы. А марионетка — деревянное тулово с круглой головой, без ног — деловито принялась махать ручками-метелками, смахивая пыль с фарфоровых фигурок на полке.

Хитро придумано, восхитилась я, глядя, как крохотный механический слуга бесшумно скользит взад и вперед — проволока каталась на колесике по рельсе под потолком.

Мой сопровождающий проворчал что-то неразборчивое, коснулся металлическими пальцами рычажка на стене и марионетку утянуло наверх.

Двинулись дальше, я продолжала дивиться обстановке. В зальчике, который мы миновали, на подставке лежала на боку бутыль величиной с бочку, внутри заточена каравелла. На ее палубе застыли миниатюрные матросы с шарнирными ручками и ножками. А рядом в нише в стене рокочет вал незнакомого агрегата и выбрасывает блестящие шатуны — как коленца, выплясывающие залихватский танец.