— Вы угостите нас сыром? — весело вклинилась я.

И наместник, и хозяйка маслобойни посмотрели на меня, переглянулись. Их взгляды говорили: «Бедное глупое дитя!»

Госпожа Вальтрауд вздохнула и махнула рукой, приглашая внутрь. Когда я проходила мимо нее, скромно опустив глаза, она воспользовалась ситуацией и прошипела мне в ухо:

— Что ты задумала, Майя Вайс? Почему я должна угощать своим лучшим сыром человека, который чуть не разорил меня? И который столковался с дьяволом? Зачем ты привела его сюда? Не ожидала от тебя такого, ох, не ожидала! Бедный твой отец!

— Он вовсе не ставленник дьявола, а человек, который усердно несет свою службу! — прошипела я в ответ. — И поверьте, это ему непросто дается! Прошу, посмотрите на него другими глазами!

— Глаза и меня одни, других мне господь не дал, — отрезала госпожа Вальтрауд.

Когда мы вышли на улицу десять минут спустя, мое настроение было совсем нерадостным, но я не сдавалась.

Я чувствовала азарт и нетерпение. Из кожи вон вылезу, но покажу местным, что Железный Полковник — обычный человек, и достоинств у него куда больше, чем недостатков! И что с дьяволом он отродясь не водился. А Августа научу видеть в местных жителях не только подданых, налогоплательщиков и будущих рекрутов, но и добрых, отзывчивых людей.

— Сыр госпожи Вальтрауд и правда неплох, — сказал Август. — Но молоко она все же разводит. Я заметил бутылку с водой возле кувшина. Завтра пошлю к ней инспектора, пусть проверит. Ну, Майя, наигралась в походы в гости? Теперь можно отправляться в Морунген?

— Нет. Мы зайдем проведать почтмейстершу госпожу Вернике и старого фермера Гросса с его птицами. Ну, может еще к кому заглянем… у вас ведь тут и родственники проживают. Дети и внуки баронских бастардов. У вас общий предок, почему бы вам не узнать друг друга лучше?

— Твоя затея может кончиться дурно, — предупредил он. — Да и мое терпение не безгранично.

— Вот уж не поверю. Потому что тот, кто способен вынести болтовню княгини Шваленбергской более часа — самый терпеливый человек на свете.

Я повела его по улицам Ольденбурга. Август шел неспеша, заложив руки за спину, прогулочным шагом. Но смотрел по сторонам так холодно и неприветливо, что, казалось, цветы в палисадниках вяли от его взгляда.

Встречные снимали перед ним шляпы и кланялись с угодливым видом, но случайно обернувшись, я обнаружила, что их угодливость мигом сменяется неприязненной миной, стоит им оказаться за спиной наместника.

— Хочешь отправить письмо? — спросил Август, когда мы остановились у почты.

— Хочу проведать госпожу Вернике. Она — душа нашего города. Все про всех знает и помнит все легенды и сказки. А сколько у нее интересных почтовых историй! И про ограбление дилижанса, и про посылку с живыми зайцами, и про смешную путаницу адресов на письмах…

— Письма она действительно путает частенько. Возраст — это не шутка. Ну ничего, скоро госпожа Вернике сможет наслаждаться заслуженным отдыхом. Я направил запрос в столицу, через неделю приедет новый начальник почты. Молодой и толковый.

Я ахнула.

— Да как вы посмели! Она не переживет отставки! Я помню ее на этом посту столько же, сколько помню себя…

— Все меняется, — спокойно сказал Август, словно не заметив моей вспышки гнева. — Почта — важная государственная служба. Работа почтмейстера требует внимательности и острого ума. Госпожа Вернике больше не справляется со своими обязанностями.

— Нет, справляется, — сказала я сквозь стиснутые зубы. — Вы сами сейчас убедитесь, что ее ум остер.

Полковник только вздохнул. Кажется, моя затея и мой пыл начали его забавлять.

Увы, визит к почтмейстерше тоже обернулся неудачей. Госпожа Вернике смотрела на нас испуганными подслеповатыми глазами. От волнения долго не могла найти очки и без конца извинялась дрожащим голосом. Она решила, что наместник вновь явился к ней с инспекцией и все порывалась показать ему учетные журналы и подшивки квитанций. Попутно выяснилось, что она совершенно не помнит, куда положила журнал за прошлый месяц, и потеряла реестр почтовых отправлений, а также копии сообщений со станции светового телеграфа.

— Да нет же, госпожа Вернике, наместник не будет проверять документы. Мы пришли посмотреть на вашу герань, — успокаивала я ее изо всех сил. — Его милость знает толк в хороших цветах. Не так ли, барон? — вопросила я с нажимом.

— Безусловно, — вежливо отозвался он. — Хотя вряд ли отличу герань от азалии.

Госпожа Вернике так перепугалась, что не угодила, что начала причитать и заламывать руки. И я неожиданно увидела ее иначе: передо мной была старушка, добрая, ласковая, но бестолковая и суетливая. Она сильно сдала за последний месяц.

Я вздохнула.

— Пожалуй, мы придем в другой раз, — сказала я, схватила Август под руку и поскорей повела к дверям.

— А как же герань? А как же чай? — донеслось нам вслед. — Ваша милость, записи будут на месте к вечеру, я обещаю! Это досадное недоразумение! Не стоит сбрасывать меня со счетов! Я работаю здесь уже без малого сорок лет!

— Тише, тише, госпожа Вернике! — торопливо говорила ей ее помощница, которая во время визита наместника пряталась за стойкой и носа не казала. — Что толку кричать и умолять? У него железное сердце, его не смягчишь. Никакого понимания у человека. Его только могила исправит.

— Я назначу ей хорошую пенсию, — успокоил меня Август, когда мы оказались на улице, но я повесила голову и вздохнула.

— Вы правы. Ей пора на покой. Но вы можете оставить ее… например, помощницей при новом почтмейстере? Чтобы она чувствовала себя важной и незаменимой.

— Это обязательно? — сухо спросил он. — Новому служащему может не понравится, если в его работу будут вмешиваться и стоять над душой.

— Я лишь предложила. Но вы, конечно, лучше знаете как нужно.

Он промолчал.

Через час стало понятно, что моя затея провалилась. Я ничего не добилась — только хуже сделала. Мы заглянули еще к нескольким знакомым горожанам. Выяснилось, что у каждого есть зуб на наместника и они вовсе не рады видеть фон Морунгена своим гостем. А меня они быстро записали в предательницы, о чем и не замедлили сообщить украдкой, выпроваживая на улицу.

Полковник мне ни капли не помогал. Он как будто вознамерился предстать перед ольденбуржцами самым мерзким, холодным и неуступчивым человеком. Если у горожан до этого и были сомнения насчет его железного сердца, то теперь они развеялись окончательно.

Последний визит мы нанесли старому фермеру Гроссу — тому самому, который наловил птиц на продажу, но так привязался к ним, что не мог отнести их на рынок.

Сначала все было плохо, потому что у Гросса гостил господин Швайгер — отец садовника Эмиля и дальний родственник Августа. Встреча с кузеном его совершенно не обрадовала. Несколько месяцев назад Август оплатил его аренду и взял его сына в замок, но господину Швайгеру пришлось выступить смиренным просителем, и он не забыл унижения.

Он держался с Августом вежливо, но на лице его отчетливо показывалась неприязнь. И, возможно, зависть.

К счастью, фермер Гросс проявил радушие. У него не было долгов в казну, за ним не числилось никаких проступков. И потому он был счастлив, что сам наместник явился посмотреть на его птиц. А когда выяснилось, что Август знавал командира роты, где когда-то служил его сын, и вовсе обрадовался и пригласил наместника выпить пива и полюбоваться на дрозда, который умеет кричать: «Служу его королевскому высочеству!»

Господин Швайгер с видимой неохотой присоединился, а я решила остаться во дворе с младшим сыном Швайгера — чумазым карапузом лет пяти, которого отец тоже привел посмотреть на птиц.

Мы мирно кидали мячик, пока тот не улетел на крышу сарая. Достать его никак не получалось.

Мужчины вышли из дома переговариваясь. Пиво смягчило сердце господина Швайгера и развязало ему язык. Август слушал с равнодушным видом.

При виде наместника сынишка Швайгера спрятался за мою юбку.