Я стояла столбом, в полном смятении — и от этого взгляда, и еще оттого, что впервые за все время нашего знакомства я увидела Железного Полковника в мундире.

Не будь я уже влюблена в Августа, я бы немедленно влюбилась в него в этот самый момент.

Короткий темно-зеленый форменный сюртук с небольшими фалдами сидел на нем великолепно. Стоячий воротник и обшлага были обильно украшены шитьем, на плечах у него красовались эполеты с серебряными шнурами, а на талии был повязан офицерский кушак.

Быстро посмотрела ниже. Узкие белые брюки, заправленные в высокие сапоги из тонкой кожи, тесно облегали выпуклые мышцы бедер. У Железного Полковника были длинные, сильные ноги. Я не могла оторвать от них взгляда, понимая, что веду себя неприлично. У меня пылала кожа на щеках и на лбу. Наверное, я была пунцовая от смущения.

Перевела взгляд на его грудь — это было безопаснее, и стала изучать блестящие пуговицы, неизвестные мне нагрудные знаки и восьмиконечную звезду с дубовыми листьями на лацкане.

Я подняла голову. В его серых глазах по-прежнему плескалось веселье. Он видел, что я ошеломлена, и был этим доволен. Железный Полковник оказался тщеславен как павлин.

— Возвращаю комплимент. Вы выглядите сногсшибательно, ваша милость, — я не стала изображать равнодушие и ответила предельно честно.

— Да, у офицеров мундир красивый. Собственно, он был одной из причин поскорее дослужиться до полковника.

Я слабо улыбнулась.

— Занятно, что мужчины одеваются столь нарядно, когда отправляются на свидание со смертью на войне.

— Это так называемый бальный мундир. В полевых условиях мы носим походную форму. Она куда проще.

— Уверена, вы смотритесь в ней не менее внушительно.

— Рад, что вам понравилось, — сказал он чрезвычайно довольным тоном.

— Понравилось? Я потрясена. Вы такой красивый… почти как новогодняя елка, — добавила я лукаво, чтобы он не сильно зазнавался.

— Новогодняя елка? — переспросил он озадаченно. — Это еще почему?

— Много украшений. Эти шнуры, шитье на вашем воротнике, серебряная штука у горла, орден… в детстве я ходила вокруг елки и рассматривала мишуру и звезды. Мне всегда хотелось потрогать украшения на самой верхушке.

Он усмехнулся, наклонился и прошептал мне в ухо:

— Ладно. Так и быть. Можете потрогать эполеты и эту серебряную штуку. Кстати, она называется горжет. Я разрешаю.

Я рассмеялась и воспользовалась разрешением. Протянула руку и осторожно коснулась его плеча, потрогала жесткие шнуры на эполете, потом провела пальцами по плотному сукну до воротника, наслаждаясь шероховатостью дорогой ткани. Металлизированные нити вышивки покалывали подушечки пальцев. Я тихонько вздохнула. Август стоял неподвижно. Мне хотелось провести рукой вверх по воротнику, чтобы коснуться его подбородка, потом его заросшей щеки, почувствовать тепло его кожи, и двинуться дальше, запустить пальцы в его короткие волосы на затылке, и притянуть к себе…

В этот момент Август наклонился ближе, чтобы мне было удобнее, и я поняла, что он тоже рассматривает меня с близкого расстояния. Его дыхание пошевелило выпущенный локон.

От его близости у меня стало горячо в голове, по рукам и спине пробежал озноб, и я решилась. Осторожно коснулась ладонью его щеки и замерла. Даже не думала, что в этот момент нас мог увидеть кто угодно — слуги, или его мать, или гости, которые вот-вот начнут прибывать.

Мы стояли в глубине крыльца, нас скрывала тень. Я завороженно смотрела в серебристые как ртуть глаза Августа и понимала, что выдала себя с головой.

И тут лицо его неуловимо изменилось. У меня похолодело в груди. Теперь его взгляд выражал сожаление — о том, что он только что сделал или сказал, или о том, что я сделала, а он позволил это.

Растерявшись, я торопливо опустила руку и прикусила губу. Отвернулась, подошла к балюстраде и ухватилась за каменные перила.

— Эти недели мы виделись редко, — слова дались с трудом, потому что мое горло болезненно сжалось. — Я по вас скучала.

— Знаю, — коротко ответил он.

Я упорно продолжала говорить — все, что придет в голову, лишь бы заполнить тишину.

— Ну, теперь-то нам скучать не придется. Тут будут гости, и девушки, которых привезут специально для вас. Уверена, как только они вас увидят в этом красивом мундире, сразу потеряют голову. Каждая захочет быть вашей женой. Вам придется сделать больно двум, когда выберете только одну.

Он подошел ко мне и встал, опершись рукой о каменный парапет. Я озорно улыбнулась, чтобы Август понял — я шучу! Давай посмейся вместе со мной! Но губы мои в этот миг дрожали. Август смотрел с мрачной серьезностью. От его непривычной игривости не осталось ни следа. Он нахмурился и легко тряхнул головой, словно принял непростое решение. По его лицу пробежала легкая судорога, как от боли.

Наконец, он заговорил.

— В юности я был весьма влюбчив, — сказал он медленно, как бы через силу. — Горел, пылал, остывал, совершал глупости. Однако быстро повзрослел и считал, что больше ничего подобного со мной не произойдет. Когда сердце стучит, голова пьяная и восторженная, и ты готов покорить мир ради одного поцелуя девушки. Был уверен, что все это в прошлом.

—Но почему? — отозвалась я пересохшими губами.

Он продолжил, словно не слыша мой вопрос. Шестым чувством я поняла, что он готовится сказать что-то важное.

— Конечно, у меня были… временные спутницы. Одни помогали скрасить вечер, с другими связи длились месяцами. До недавних пор я не испытывал желания связать себя с кем-то навсегда… что бы там князь не предлагал.

При последних словах он неловко усмехнулся.

— Что-то изменилось? — я спросила очень осторожно, потому что он замолчал, как бы раздумывая, продолжать или нет.

— Многое изменилось после приезда сюда. Очень многое. Мне захотелось иметь рядом ту, с кем можно разговаривать вечерами. Смеяться общим, только нам двоим понятным шуткам. Поверять друг другу заботы и вместе искать решение. Проводить ночи в одной кровати. Просыпаться, чувствуя кудрявую женскую головку на своем плече.

Он говорил медленно, тяжеловесно, и не отрывал взгляда от моего лица. Мое сердце брыкало, пульс колотился в висках. Я не могла понять, к чему он ведет и чем закончатся его откровения.

Август опять повернулся к балюстраде, заложив руки за спину, и продолжил, устремив глаза вдаль.

— Но я хорошо сознаю, что не смогу стать хорошим супругом юной, впечатлительной девушке. У меня тяжелый характер. Я деспот по натуре и могу превратить ее жизнь в ад.

— Вы наговариваете на себя.

— Забавный вы человек, Майя. Делите людей на своих и чужих. Чужих оцениваете здраво. Ума-то вам не занимать. А вот тех, кого приняли, кого считаете своими… в своих вы упорно не желаете видеть плохое. Это может довести вас до беды.

— Я всегда оцениваю людей верно, — заупрямилась я. — Это у вас шоры на глазах. Вы сами не понимаете… кто вам нужен.

— Прекрасно понимаю. Подходящей женой для меня будет та, для которой брак лишь сделка. Которая готова выполнять свою сторону договора и пойти на многое, чтобы получить привилегии. Которая уже повидала кое-что в жизни и знает, что за все нужно платить. И готова платить.

— Вот как! — сказала я с горечью. — Если честно, звучит ужасно. Но я вас понимаю. Сюда едут как раз такие барышни. Надеюсь, вы найдете среди них ту, которая вас устроит.

— Майя, я не слепой. Я догадываюсь, как вы ко мне относитесь. Вам кажется, что вы увлечены мной.

— Вы мне небезразличны, — я решила быть предельно честной. Довольно недомолвок. — Август, вы мне более, чем небезразличны.

Он досадливо поморщился.

— Погодите. Не говорите лишнего, Майя. Вспомните свое трогательное обещание, которые вы дали в первый день в этом замке. Сейчас вы обманываете себя. Решили, что обо мне нужно заботиться, меня нужно жалеть. В конце концов, вам просто любопытно. Тогда, в лабиринте, вы сказали правду, сами того не думая.