Но в какой-то момент она поворачивает к нему голову, и Мич чувствует себя нашкодившим ребенком, которого поймали с поличным, но взгляда он не отводит. Смотрит на нее. Господи, она такая красивая.

«Прекрати, девчонка, прекрати так смотреть. Я уже не справляюсь».

Дженни сама не понимает, зачем повернулась; просто дернуло внутри что-то, и она вдруг поняла, что надо. Надо именно сейчас. Теперь он так близко, и дыхание у него взволнованное, тяжелое, губы слегка приоткрыты. У Сережи не глаза, а омут. В них не смотришь – в них с размаху на глубину падаешь без спасательного жилета. В темноту, в бездну. И спасения не хочешь вовсе.

Мич впервые так сильно хочет нарушить собственное табу. Дженни чуть прикрывает глаза, когда Сережа сам тянется к ней. Медленно, плавно. Будто спугнуть боится. И боится ведь, чего греха таить, а она смотрит на его губы. Смотрит и понимает: не может оторваться. Господи, помоги, ведь она обязана оторваться. Она так обязана, кто бы знал.

Внутри что-то сжимается, взрывается, и в животе завязывается узел, когда расстояние сокращается до минимума, и они все равно оба замирают, не в силах сделать финальный рывок. Дыхание мужчины обжигает ей кожу, раскаленными щипцами опаляет сознание. Глаза плотно закрыты, и в голове непривычный шум от бурлящей в венах крови. Дрожащие ресницы девчонки отбрасывают на ее светлые, пухлые щеки дрожащие тени.

Одно движение, один рывок – и это будет приговор. Бесповоротный проигрыш для них обоих.

«Ты обещал, что мне не придется бояться. Ты обещал, что не станешь опасным».

Девушка сильно зажмуривается и сжимает губы, отодвигаясь назад. Выбившиеся из-за уха каштановые волосы закрывают часть ее лица и пылающие алым щеки. Дженни облизывает губы.

– Тебе пора, – негромко произносит она, не открывая глаз, и сцепляет подрагивающие руки в замок.

У Митчелла перед глазами все плывет. Господи, что они только чуть не сделали? Проклятье, еще бы немного, и всё – конечная. Бейкер что-то торопливо бормочет, вскакивая на ноги, быстро натягивает кроссовки и, попрощавшись, уходит. И только когда Дженни слышит хлопок двери, она открывает глаза. На экране мелькают титры, блеклый свет от экрана заливает комнату.

Девушка поворачивает голову на то место, где сидел Мич, и берет подушку, зачем-то прижимая ее к себе, обхватывая руками и утыкаясь в нее носом. И замирает. Замирает, прекращая дышать, потому что та насквозь пропиталась запахом Мича.

Митчелл Бейкер в этот момент стоит на улице, дышит прохладой летней ночи, вслушиваясь в шум машин и говор счастливых подростков, затем запрокидывает голову вверх и закрывает глаза. Девчонка у него, кажется, уже под кожей. И это очень хреново, потому что Мич проигрывать не любит. Да и не умеет вовсе.

– Одри, два кофе в мой кабинет, – нажав на красную кнопку проводного телефона, произносит Джеймс, после чего снова вникает в бумаги.

– Конечно, мистер Роттс, – спустя пару секунд отзывается Брук, и в кабинете адвокатов снова становится тихо.

Меган полностью погружена в новое дело о разводе, в котором мороки даже больше, чем по делу Уайтов, поскольку тут не только раздел имущества колоссальный, но еще и за детей оба супруга борются. И за такое дело Меган готова потеть и по новой, как первокурсница, перелопачивать семейное право в поисках ответов, потому что тут за детей борьба идет чуть ли не насмерть, в то время как дело Уайтов по-прежнему марким осадком осталось в душе Меган Данн.

– Как она на нас вышла?

Джеймс, чуть оттолкнувшись от стола супруги, поворачивается к ней лицом и отрывает взгляд от договора, небрежно передавая его в руки Меган. Женщина вливается в реальность, ретируясь из собственных рассуждений и поправляя на переносице очки, после чего берет в руки бумаги.

– О чем ты? – не сразу понимает она.

– Синтия Уайт, – чуть кивает Джеймс, и Меган непроизвольно морщится.

– Мы уже разобрались с ними: бумаги готовы, и ребенка Адам забирает сегодня в пять вечера. Синтия привезет девочку сюда.

От упоминания имени этой девушки у Меган снова пробегаются вдоль позвоночника мурашки. Она совершенно не может понять ее. Не может переварить и здраво оценить ее поступок, потому что это не просто неправильно, это почти аморально. Что двигало Синтией, когда она решила просто взять и отказаться от дочери? От родной девочки. От человечка, которого растила два года? Или, может, она и не растила ее вовсе. Этого никто не знает. В голову к ней никто залезть не сможет.

– Зачем ты вообще о ней вспомнил? – хмурится Меган, снимая очки и начиная немного нервно покручивать их в руках. – Дело разрешили на удивление удачно, проценты с выигрыша летят на счет по сей день. Я буду присутствовать при передаче ребенка отцу, затем наведаюсь с проверкой два раза за полгода. И всё. Уверена, что мы их после всего этого не увидим больше.

Джеймс напряженно смотрит на перевернутый вверх ногами договор, запустив руки в карманы брюк, и определенно что-то активно старается понять, взвешивая мысленно все варианты. Меган знает это выражение лица любимого: он определенно чувствует какой-то подвох. Вот только пока непонятно – какой именно. Тишину в офисе нарушает стук в дверь.

– Входи, Одри, – чуть вытянув шею, проговаривает Меган.

Дверь не сразу осторожно открывается, и помещение просторного офиса наполняется цоканьем каблучков Брук, которая несет им дымящийся, только что сваренный черный кофе со сливками. Девушка мило улыбается своим начальникам, как делает это всегда, и ни слова не произносит. Адвокаты ценят молчание.

– Уверен, что не все так просто, – продолжая сосредоточенно смотреть на договор, произносит Джеймс, вынимая руку из кармана и указывая пальцем на пункт, который касается опекунства девочки. – Все было слишком просто, – качает он головой. – Так не бывает, это же не сказка, а реальная жизнь.

Одри будто специально медленно ставит на стол поднос и подает кофе начальникам. Салфетница и абсолютно не нужная им сахарница тоже теперь стоят на столе. На самом деле девушку просто разрывает от такой возможности услышать любые новости, касающиеся этого дела.

– Ты ищешь подводные камни там, где их нет, – отрицательно качает головой Меган и осторожно берет в руки горячую чашку. – У нас с ней был приватный разговор, я узнала абсолютно всё, что можно.

– А с чего ты решила, что она сказала тебе правду? – ведет линией плеч Джеймс и отпивает большой глоток крепкого, но чертовски необходимого кофеина.

– Под присягой только неадекватные стали бы лгать, – отвечает женщина, постукивая кончиками пальцев по стенкам чашки. – А она просто отчаявшаяся, так что ей скрывать правду не имеет смысла.

Одри чуть сжимает губы, напряженно выставляя и уже просто без необходимости поправляя на столе адвокатов все то, что принесла с собой на подносе. Ей бы чуть больше услышать. Ей нужно узнать что-то еще. Ей нужно.

– Только не говори, что защищаешь ее, – немного пылит Джеймс. – Синтия ото всех прав на дочь отказалась по щелчку пальцев, сбросив все на Адама и даже не подготовив его, и ничто ее поступка не оправдает.

Джеймс отставляет чашку и раздраженно выдыхает, подходя к окну. Они с Меган – хладнокровные адвокаты. Они оба знают свое дело слишком хорошо. Они оба никогда за все годы работы не поддавались человеческому фактору, а сейчас они оба сидят в этом офисе, на время отрезав себя от внешнего мира, и стараются копнуть куда-то вглубь, потому что все определенно так просто не закончится, так ловко начавшись.

Роттс не понимает, как девушка вышла на них и почему именно на них. Не знает, как они умудрились разрешить вопрос с разделом имущества так просто, и почему мать отказалась от дочери так, словно это старое, никому не нужное платье, купленное на распродаже в черную пятницу и непоправимо испорченное на вечеринке, что была прошлой ночью.

Это все как-то связано. Это все им аукнется в ближайшем будущем.