– Я работаю, как проклятый, и делаю я все это ради вас. Да, я не могу сделать так, чтобы в сутках было сорок восемь часов, но и ты, черт возьми, когда кольцо в день помолвки принимала, говорила мне, что готова ко всему, лишь бы… – Адам задыхается словами и обессиленно опускает сжатый кулак на стол, нервно облизывая губы, – рядом, – сдержанно выдыхает он.

Синтия смотрит на свои колени, опустив голову вниз, и кусает губы. Меган уже трижды пожалела, что взялась за это дело. И сто раз пожалела, что так хорошо составляет договоры на расторжение брака.

– Знаешь, – Адам разводит в стороны руки и иронично качает головой, – да на здоровье. Честное слово, я устал пытаться быть нужным, а в итоге – получать по почте копии документов на развод.

Синтии даже сказать нечего. У нее паника в глазах плещется, когда Адам смотрит на нее уничижительным взглядом. Смотрит, а потом хватает пальцами со стола ручку и начинает листать договор до самого конца. Меган умоляет себя в эту секунду. Умоляет себя всеми силами сдержаться, но она так катастрофически против того, что сейчас происходит, что даже слов подобрать не может.

Обычно жертвами всегда в таких ситуациях являются жены. Измены, домашнее насилие, алкоголизм, наркотики. В этом случае все совершенно иначе.

Адам останавливается на последней странице и поудобнее перехватывает ручку, чтобы закончить со всем этим раз и навсегда. И если бы Господь хотел, чтобы так все случилось, Адам подписал бы договор в эту самую секунду, а Меган бы промолчала, потому что это было положено с ее профессиональной точки зрения.

Но человеческий фактор играет свою роль, и узор на полотне судеб снова меняется.

– Мистер Уайт, – не выдерживает адвокат и встает с места.

Синтия шумно выдыхает, стараясь привлечь этим самым внимание женщины, но та не ведется. Меган успевает пресечь попытку Адама оставить роковую подпись в конце документа и останавливается возле него.

– А вы точно все внимательно прочли? – игнорируя панические покашливания девушки, продолжает адвокат.

– Думаю, да, – бесстрастно отзывается Адам.

– Даже раздел восемь под девятым пунктом со сноской?

Мисс Данн опускает договор перед мужчиной и указывает аккуратным наманикюренным пальчиком на самый опасный пункт договора, который Адам умудрился пропустить, на что и рассчитывала Меган. Адам опускает глаза и в следующее мгновение задыхается словами.

«Реджина Елизабет Уайт, родившаяся 07.03.16, передается под опеку одного родителя: Адама Джорджа Уайта; Синтия Дейзи Уайт от прав на дочь отказывается с момента вступления договора о расторжении брака в силу».

Несколько секунд в помещении царит мертвая тишина. Кажется, даже секундная стрелка часов на эти мгновения трещать перестает. Адам поднимает глаза. Вдох.

– Я не понял, – часто моргает он. – Что значит «отказываешься»?

Синтия судорожно сглатывает комок нервов, застрявший в горле.

– То и значит, – негромко произносит она, совершенно не доверяя своим связкам в данный момент.

– Ты… ты сейчас серьезно? – не верит своим ушам Адам. – Синтия, твою мать, о чем ты думала?!

– Мистер Уайт, выбирайте выражения! – старается холодно повысить голос Меган, но у нее получается плохо, потому что позицию отца она разделяет целиком и полностью.

У Адама в груди комок противный пульсирует. Хочется завалиться на стол, взять хирургический нож и прооперировать самого себя без наркоза, чтобы вынуть его оттуда и попытаться научиться снова дышать.

Потому что Адам не понимает. Синтия отказывается от дочери. Она отказывается от Реджины.

– Проклятье, ты же понимать должна, Синтия, – теперь вскакивает с места Адам. – Я не смогу чисто физически быть отцом, у меня туры, у нас концерты, репетиции, мы на музыкальной волне! Если я раньше не мог, то сейчас-то каким… Каким хреном я, по-твоему, должен воспринимать то, что ты от меня требуешь?! Как я буду отцом?!

– Меня это не волнует! – взрывается девушка.

У нее у самой шкаф ломится от скелетов, которых она сама туда добровольно засовывала последние два года. Ей сбежать хочется, да поскорее, да подальше. Лишь бы не увидели, не узнали и не поняли. Пока не поздно.

– Тебя постоянно не было рядом, Адам! Постоянно! – дрожащим голосом кричит она. Того и гляди, еще пара секунд – и разрыдается прямо здесь. – Я больше не буду ждать тебя, понимаешь?! Устала я ждать, Адам! Устала от всего этого!

Меган стоит на уровне середины стола, по обоим концам которого, тяжело дыша, стоят два человека, которые всего два года назад клялись друг другу в вечной любви, а сейчас просто не могут находиться рядом. Напряжением между этими двоими можно было осветить половину Бостона, и еще на окраину бы хватило.

– Подписывай документы, – почти не сдерживая накатывающую истерику, произносит Синтия. – Теперь она твоя забота.

И эти слова что-то взрывают в глубине души Адама. Это оглушает так сильно, что у него начинает шуметь в ушах. Он встает с места, комкает в пальцах документ и, не сдерживаясь, рвет все точно посередине. Противный звук разрывающейся бумаги режет слух всем стоящим в помещении.

– Встретимся в суде, – четко, но тихо произносит Адам.

Он хватает со стола телефон, резко открывает дверь и вылетает из душного офиса адвоката, сильно хлопнув дверью. Через несколько широких шагов Адам слышит за наглухо закрытой дверью гулкие рыдания его жены, но его больше это не трогает. Он никогда не сможет простить ей этого. Никогда не сможет простить брошенной в сердцах фразы.

«…теперь она твоя забота…»

Злоба смешивается с отчаянием, агрессия исчезает в венах как-то слишком быстро, и на ее место приходит страшная тоска и бессилие. Адам останавливается где-то через пару миль от того места, где на столе все еще лежат бумаги разорванного договора, и тяжело дышит. Сердце барабанит в глотке, мешая сглотнуть. Пальцы набирают комбинацию цифр сами. Проходит всего два гудка прежде, чем абонент поднимает трубку.

– Адам?

– Можешь приехать? – без прелюдий произносит он.

– Что-то случилось? – голос на том конце провода становится не на шутку взволнованным.

– Просто скажи, Грин, – уже сам не выдерживает всего этого Адам, – можешь приехать или нет.

– Могу.

Есть в каждом из нас что-то такое, о чем мы даже не подозреваем. То затравленное, тихое предназначение, которое мы будем отрицать до тех самых пор, пока не станет слишком поздно, и это что-то потеряет для нас всякий смысл. Или появится вновь. Это зависит не только от нас самих.

Арчи сжимает в ладони ключи от машины.

– Ты куда? – выскакивает из гостиной с кучей каких-то карточек и липких закладок на кончиках пальцев Дженни, наблюдая за тем, как Арчи ни с того ни с сего начинает собираться.

– Дженни, слушай, тут… Дело одно появилось, важное очень. Просто капец важное, – запинаясь, произносит Арчи, натягивая на пятки запылившиеся кроссовки.

– Но ты же обещал мне помочь, – тут же расстраивается девушка, непроизвольно сдвигая брови домиком.

– Я знаю, знаю, – засовывает он телефон в задний карман джинсов и затем в извиняющем жесте складывает руки вместе, – прости, но мне нужно уехать.

Дженни сдувает с лица прядь волос, сильнее хмурит аккуратные брови и разочарованно выдыхает, сверля парня тем самым «какой же ты засранец, Грин» взглядом. У нее сроки горят, и она имеет права на него злиться, ведь Арчи всеми богами ей клялся, что этим вечером поможет.

Несмотря на то, что опыта у него в ее сфере совсем никакого, Грин уже не раз ее в этом непростом деле выручает. Изначально Дженни получила образование экономиста – ну или менеджера, если быть точным – вместе с Арчи, но по специальности работать очень не хотела, и он был с ней в этом солидарен.

Арчи получал образование исключительно для галочки, и потому что так хотела мама. Сама душа парня лежала к музыке. Арчи играл на гитаре еще со времен средней школы и, разумеется, писал песни. Ни одно мероприятие в колледже не обходилось без его выступления, и на одном из них его талант наконец заметили.