Теперь Делайла думала о том, какие легенды о закате рассказывал ей отец, о самом отце и о том, как здорово бы было сейчас снова очутиться с ним рядом и послушать бесконечные истории. Ей даже показалось, что солнце явило в облаках светлый лик папы, и она, совсем того не замечая, начала говорить:

– Эх, папочка, мы так скучаем по тебе, по твоим объятиям и теплым словам, а особенно мама. Я не понимаю, как можно быть таким сильным и выносливым человеком, как можно не сломаться от потери одного из самых близких людей, не умереть от такой ужасной боли самому… хотя я очень часто слышу, как она плачет в своей комнате и взывает к тебе, я ничего не могу для нее сделать, даже успокоить, потому что… – Делайла громко всхлипнула и аккуратно смахнула слезы с глаз. – Потому что я всегда была никчемной трусихой! У меня душа-то тощая, хоть я и пыталась всеми силами это исправить! Я уверена, папа, ты бы сейчас помог нам, успокоил, а особенно ее… Я знаю, ты жив, ты в наших сердцах, и я всегда обращаюсь к тебе за помощью, я готова поклясться – я чувствую твое присутствие! Но, может, ты просто мечта? Мечта, которой не суждено сбыться? Я не знаю… И не подозреваю, как помочь маме. Папочка, прошу, помоги…

Речь ее оборвалась, едва сзади послышались медленные шаги. Она мигом обернулась и еле слышно охнула, вскочив со скамьи, словно ошпаренная, и отскочила как можно дальше. Боги, этот взгляд… он всегда заставляет ее врастать в землю и чувствовать себя в ловушке, в плену, в сетях. Ощущать себя холодной, мертвой и разлагающейся. Сколько лет он учился так воздействовать на своих жертв одними лишь глазами? Темно-карими, почти черными, безумными и лишающими разума.

– Сколько раз ты переспала с моим отцом, чтобы получить это платье? – прошипел сквозь зубы Аавилл так, что мурашки по коже побежали.

Он выглядел угрожающе и разгневанно, взгляд его яростно и жадно ощупывал Делайлу, и уже в какой раз из-за этого она ощущала себя грязной и отвратительной, а животный блеск в его глазах и вовсе заставлял почувствовать на себе порок, еще не совершенный грех. Однако на сей раз Делайла отступать не собиралась, а точнее, просто больше не могла держать себя в руках и выкрикнула дрожащим голосом:

– Что?! У тебя совсем желчью мозги заплыли, Стоунер?!

– Не желчь виновата, – рыкнул Аавилл, приближаясь к остолбеневшей от страха Делайле. – Моя единственная проблема – ты, Бертран.

Поздно спохватившаяся Делла теперь оказалась в цепких объятиях Стоунера и, осознав это, начала изо всех сил вырываться, но разве их силы могли быть равны? По ее телу словно пропустили мощный электрический заряд, она неумолимо слабела.

И Аавилла, надо сказать, ее чудесные попытки очиститься от грязи одновременно забавляли и злили. Мысль о том, что сейчас она попадется в руки его отца, который стоял позади их противоречивой пары и насмешливо наблюдал – собственно, ради этого-то Аавилл и схватил Делайлу, – заставляла его помышлять о настоящей битве за свою игрушку. Аавилл даже немного пугался и не понимал самого себя. Если бы тогда он предпринял все меры предосторожности, сейчас его отец ни о чем бы и не знал, не преследовал ее, не пытался бороться с сыном, но… Черт возьми, так даже интереснее…

– Пусти меня! – истерично кричала Делайла, колотя кулачками по крепким плечам Стоунера. – Научись в первую очередь винить себя, а не других! Ты, отвратительный, избалованный…

– Не брыкайся, – Аавилл вконец озверел, глаза его потемнели. – Или захотела к моему педофилу-отцу?

Стоунер будто тисками до боли сжал ее хрупкую фигурку, приблизив ее лицо к себе на такое близкое расстояние, что смог почувствовать, как она сдалась и обмякла в его руках, испуганно глядя на него. Да, она догадывалась, что он хотел сделать, и не могла этого допустить. А вот он мог. Он вполне мог допустить то, что сейчас вопьется в ее восхитительные губы, высосет из них всю кровь, будет упиваться ее слезами… И эта чертова дрожь по ее телу вышибет из тебя все последние остатки разума… Сердце бешено колотилось в груди.

– Ты не понимаешь, что несешь! – выкрикнула она, и глаза ее предательски защипало.

– Мой отец хочет тебя заполучить, черт возьми, – не переставал Аавилл. Свои же слова резали его сердце не хуже хорошо отточенного ножа.

На миг Делайла впала в шоковое состояние, но, очевидно, по причине желания скорее вырваться из рук Аавилла и избежать неизвестного, она быстро опомнилась. Страдать по своей участи будет потом, потому что если так будет продолжаться, то она просто упадет в обморок.

– Пусти! – предприняла еще одну попытку Делайла. – Уж лучше он, чем ты!

Естественно, она уже не знала, что говорила, но ее слова заставили его еще сильнее ухватиться за Делайлу, отчего та вскрикнула. Тогда Аавилл наклонился к ее уху и прошептал:

– Ну уж нет. Ты моя, Бертран, и всегда ей будешь.

Слова вырывались помимо воли. Ревность, чувство собственничества вышибали из реальности и вынуждали делать самые неожиданные для себя же поступки.

Делайла обмякла и расширила глаза. Пальцы сами собой сомкнулись на плечах Стоунера, дыхание сбилось, а сердца их, казалось, забились в унисон. Оба не смели шевельнуться, лишь чувствовали соприкосновение тел, их жар, яростное биение сердец в груди, борьбу душ за первенство. Она хотела прекратить это безумие, хотела забыть свое имя и себя за такое преступление, однако была будто не властна над телом, не властна над сознанием, а Аавилл уже давно потерял голову, разум и контроль.

– Надеюсь, вам не надоело общество моего сына? – послышалось сзади.

Делайла вздрогнула и вырвалась из объятий Аавилла. Туман перед глазами рассеялся. Только сейчас ей довелось осознать, что на самом деле произошло, и это «что» совершенно не вдохновляло. Зачем она вообще обняла Стоунера, почему перестала сопротивляться? Она и сама не знала. Но когда представление закончилось, прежние эмоции и ненависть мгновенно вернулись, словно и не было сейчас ничего такого.

На ребят грозно сверху вниз взирал мэр. А если точнее, на своего сына. Тот, впрочем, не уступал отцу и буравил его взглядом, хотел накинуться на него, разорвать…

Он отобрал у тебя мать… «А теперь желает лишить меня той, что мне ненавистна, но, тем не менее, нужна как вода», – вскипал Аавилл внутри. Нет. Ни за что он не отдаст эту чертову Бертран, ни за что она не будет жить в спокойствии. Он отомстит отцу. Через нее.

– Нет, что вы! – Делайла попыталась изобразить улыбку, понятия не имея, какой хаос происходил в голове Аавилла. – Мы просто разговаривали. Душевный разговор, знаете ли…

В конце она нервно захихикала и отвернулась. Стоунер-младший, до этого яростно разглядывавший отца, перевел взор на нее и поднял бровь.

– Вот как, – мэр выпрямился и протянул ей руку. – Если вы уже закончили, позволите ли пригласить вас на танец?

Аавилл машинально дернулся с места, но тут же остановился, проклиная Делайлу, свою глупость и отца, и стараясь как можно лучше контролировать себя, ведь иначе Лайонелу такое поведение будет на руку.

– На… танец? – Делайла совсем растерялась и даже сначала забыла, где находится. – Да, наверное, можно…

Делайла сочувственно оглянулась на Аавилла. Благодаря Орлеану и сегодняшнему вечеру она теперь точно знала, насколько ненавидели друг друга сын и отец, видела их глаза, а в них – состояние души. Вокруг них обоих воздух электризовался, атмосфера тяжелела. И пусть она не переносила Стоунера, она считала, что тот заслуживает жалости. Очень сложно, когда к тебе испытывают отвращение, а еще ужаснее, когда тебя ненавидит единственный родной человек.

Но теперь Делайла знала цель мэра и не могла понять, лучше ли ей было, когда она ни о чем не подозревала? Во всяком случае, нынешние обстоятельства пугали ее, и она прекрасно понимала, что лучше бы ей опасаться, а не идти так спокойно под ручку со своим охотником. Только что бы она сказала самому мэру? Все-таки трусость до добра не доводит. И все же стоило ли доверять Аавиллу? Он ведь псих. Помешанный, неадекватный псих. Что ему стоило все себе придумать и накрутить?