В 1727 году, обиженный Меншиков, возложил всю вину на Бестужева, который постарел и изнежился под боком у герцогини. Бестужева решили отозвать из Митавы. Анна настаивала, требовала и написала 26 писем с просьбой не забирать у неё Бестужева, который был старше её на 29 лет.
Анна не была страстной любовницей, но юная вдова мечтала о поддержке и защите, которые мог дать ей муж. Такой опорой был для неё Бестужев, которому Анна прощала тяжёлый характер и бесчисленные измены. Анна страдала до осени, но к октябрю её сердце занял новый любовник на всю оставшуюся жизнь.
Это был 28-летний курляндский дворянин Эрнст Бирон. Он поступил на службу в канцелярию герцогини в 1718 году и скоро стал управляющим одного из имений, а в 1727 году полностью заменил Бестужева. Существует версия, что младший сын Бирона Карл Эрнст, родившийся 11 октября 1728 года, является его сыном от Анны, но доказательств этому нет, хотя Анна была очень привязана к ребёнку. Когда в январе 1730 года она отпросилась из Митавы в Москву на царство, то взяла Карла Эрнста с собой, хотя Бирон с семейством остался в Курляндии. Она была настолько привязана к ребёнку, что он до десятилетнего возраста постоянно спал в кроватке в опочивальне императрицы.
В январе 1730 года скончался император Пётр II. Его смерть поколебала власть клана князей Долгоруковых, которые к этому времени достигли пика своего могущества. На 19 января была назначена свадьба императора и княжны Екатерины Долгоруковой, что окончательно закрепило бы власть рода Долгоруковых. Но за день до свадьбы всем стало ясно, что император умирает, и Долгоруковы решились на подделку завещания императора.
Князь Иван Долгоруков, бывший близким другом монарха, должен был подать императору на подпись составленное Долгоруковыми завещание, по которому права на престол передавались невесте – княжне Екатерине Долгоруковой. Но император умер, не приходя в сознание, и тогда Долгоруковы сами подделали подпись императора.
Сразу после смерти Петра II члены Верховного тайного совета собрались в «особую камору» рядом с покоями монарха и заперлись на ключ. Это были канцлер граф Гавриил Головкин, князь Дмитрий Голицын и князья Алексей и Василий Долгоруковы. На совещание были приглашены также князь Михаил Долгоруков, князь Василий Владимирович Долгоруков и князь Михаил Голицын. Вице-канцлер Остерман, несмотря на их настойчивые приглашения, уклонился от обсуждения.
Заседание открыл князь Дмитрий Голицын. Долгоруковы сразу предъявили поддельное завещание, но были просто осмеяны Голицыными, и весь план Долгоруковых рухнул.
Императрица Екатерина I, передавая трон 12-летнему Петру Алексеевичу, прозорливо предусмотрела возможность смерти императора до достижения совершеннолетия. Пункт восьмой Тестамента императрицы от апреля 1727 года гласил: «Ежели великий князь без наследников преставитьца, то имеет по нем (право наследования) цесаревна Анна со своими десцендентами (потомками), по ней цесаревна Елизавета и ея десценденты…»
Так, 19 января 1730 года наследником престола оказался младенец Карл Пётр Ульрих, принц голштинский (будущий император Пётр III). Верховный тайный совет в 1727 году признал Тестамент Екатерины, но в январскую ночь 1730 года совет, состоявший из русских аристократов, решил забыть про завещание «лифляндской портомои».
Инициативу на заседании взял князь Дмитрий Голицын, который предложил обратиться к потомству царя Ивана V. По его мнению, самым подходящим кандидатом была вдовствующая герцогиня Курляндская Анна: «Она ещё в брачном возрасте и в состоянии произвести потомство, она рождена среди нас и от русской матери, в старой хорошей семье, мы знаем доброту её сердца и прочие её прекрасные достоинства, и по этим причинам я считаю её самой достойной, чтобы править нами».
Кандидатура Анны Иоанновны, давно пребывавшей в Курляндии и не имевшей влияния в России, тем не менее нашла поддержку у всех членов совета, которые встретили предложение Голицына криками «Виват наша императрица Анна Иоанновна!». Услышав радостные крики, в комнату поспешил вице-канцлер Остерман, тоже крича «Виват!». Но об этом он вскоре пожалел.
Когда его впустили и усадили за стол, оказалось, что князь Голицын ещё не закончил свою речь. Он предложил ограничить власть императрицы, «набросить намордник на спящего тигра» и «воли себе прибавить». Опытный дипломат князь Василий Лукич Долгоруков выразил сомнение, но Голицын сразу предложил оформить ограничение власти императрицы специальными пунктами – «кондициями».
Все согласились с Голицыным, но осторожный Остерман отказался, сославшись на то, что он человек пришлый и не ему в такие важные дела вмешиваться. На утро в Кремле было назначено чрезвычайное собрание всех высших чинов государства, на котором члены совета объявили собравшимся про избрание Анны, но «потребовали народного согласия», которое они и получили с «великой радостью».
Они собирались подписать «кондиции» у Анны, ссылаясь на волю «общества», а потом представить это «обществу» как свершившийся факт. По существу, это был олигархический переворот, в результате которого вся власть должна была сосредоточиться в руках представителей двух аристократических родов.
В ночь на 20 января делегация Верховного тайного совета в составе князя Василия Лукича Долгорукова, князя Михаила Михайловича Голицына Младшего и Михаила Ивановича Леонтьева выехала в Митаву. Верховный тайный совет приказал заставам всех пускать и никого не выпускать из Москвы. Секретность была такой, что даже не послали в города извещения о смерти императора Петра II.
Однако сохранить тайну не удалось: вслед за делегацией верховников в Митаву отправились три других гонца – от Павла Ягужинского, графа Рейнгольда Левенвольде (за которым стоял Остерман) и Феофана Прокоповича. Они хотели известить герцогиню о коварном плане ограничения её прав на царствование, поэтому раньше всех в Митаву прибыл гонец от Левенвольде.
28 января Анна подписала «кондиции», согласно которым без Верховного тайного совета она не могла объявлять войну или заключать мир, вводить новые подати и налоги, расходовать казну по своему усмотрению, производить в чины выше полковника, жаловать вотчины, без суда лишать дворянина жизни и имущества, вступать в брак, назначать наследника престола.
Отъезд новой императрицы в Москву был назначен на 29 января, а вперёд был послан генерал-майор Михаил Леонтьев, который вернулся в Москву 1 февраля, где о плане совета знали уже все. Сразу после объявления о провозглашении Анны императрицей московские дворяне стали сплачиваться в кружки и тайно встречались по ночам. При этом недовольны были не только представители мелкого дворянства, но и крупной родовой аристократии.
Так, князь Алексей Черкасский и фельдмаршал князь Иван Трубецкой находились 19 января в Лефортовском дворце, но не были приглашены на совет. Прокопович вспоминал: «Куда ни придёшь, к какому собранию ни пристанешь, не ино что было слышать, только горестныя нарекания на осмеричных оных затейников – все их жестоко порицали, все проклинали необычайное их дерзновение, ненасытное лакомство и властолюбие».
В результате оформились две оппозиционные группы – сторонников дворянских (шляхетских) вольностей (князь Черкасский, Татищев и другие) и сторонников восстановления абсолютной власти монарха (князья Кантемир, Трубецкой, Юсупов и другие). 2 февраля в Кремле открылось расширенное заседание совета, где были зачитаны письмо Анны и «кондиции».
В письме Анна сообщала: «Пред вступлением моим на российский престол, по здравому разсуждению, изобрели мы запотребно… какими способы мы то правление вести хощем, и, подписав нашею рукою, послали в Верховный тайный совет». Когда «кондиции» зачитали, то в зале наступило неловкое молчание.
Князь Дмитрий Голицын попытался агитировать за «кондиции», но собрание продолжало упорно молчать. Наконец князь Черкасский потребовал, «чтоб ему и прочей братии дано было время поразсуждать о том свободно». Члены совета согласились, надеясь, что удастся «выпустить пар» в обществе, а за это время они успели арестовать бывшего генерал-прокурора Ягужинского. Но их надежды не оправдались, когда 15 февраля императрица прибыла в Москву, они уже утратили инициативу.
